Константин  Поповский

 

 

СЛЕДСТВИЕ  ПО  ДЕЛУ  О  СМЕРТИ ПРИНЦА Г.

 

 

Пьеса  в  тринадцати картинах

 

 

 

     Действующие лица:

 

 

         Г о р а ц и о

         Ф о р т и н б р а с

         Т р у в о р и у с

         М а р ц е л л

         Б е р н а р д о

         М а р г р е т

         В о л т и м а н д

         К о р н е л и й

         О з р и к

         С е к р е т а р ь

         С в я щ е н н и к

         П е р в ы й  а к т е р

         П о э т

         Д а м а

         К а п и т а н

         А н г л и ч а н и н

         П р о л о г

         Ф р а н ц и с к о

         П е р в ы й  д в о р я н и н

         В т о р о й  д в о р я н и н

         П е р в ы й  о ф и ц е р

         В т о р о й  о ф и ц е р

         П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь

         В т о р о й  с л е д о в а т е л ь

         К а л е к а

         П ь я н ы й

         А к т е р ы

         С о л д а т ы,

         Н и щ и и.

         В е л ь м о ж и,

         Д а м ы

         О ф и ц е р ы

         С л у г и

                                                   

 

 

Отрывки из "Гамлета" в переводе М. Лозинского.

 

 

 

 

 

 

 

ДЕЙСТВИЕ   ПЕРВОЕ

 

1.

 

             Действие начинается сразу же после смерти принца Гамлета.

            Зала в замке Кронберг.

             На авансцене, склонившись над телом Гамлета, застыл Горацио. В глубине зала теснятся придворные, в испуге отступив от центра  сцены, где лежат тела К л а в д и я, Г е р т р у д ы  и  Л а- э р т а.

             За сценой - медленно приближающийся барабанный бой.

 

Г о р а ц и о  (тихо, без выражения): Спи, милый принц…

 

           Входят Ф о р т и н б р а с, английские послы, свита. Барабанный бой обрывается.

 

                                                                     Ф о р т и н б р а с

 

                                                      Где это зрелище?

 

                                                                     Г о р а ц и о

 

                                                      Что ищет взор ваш?

                                                      Коль скорбь иль изумленье, - вы нашли.

 

                                                                     Ф о р т и н б р а с

 

                                                      Вся эта кровь кричит о бойне. – Смерть!

                                                      О, что за пир подземный ты готовишь,

                                                      Надменная, что стольких сильных мира

                                                      Сразила разом?

 

                                                                     П е р в ы й  п о с о л

 

                                                      Этот вид зловещ;

                                                      И английские вести опоздали;

                                                      Бесчувствен слух того, кто должен был

                                                      Услышать, что приказ его исполнен,

                                                      Что Розенкранц и Гильденстерн мертвы.

                                                      Чьих уст нам ждать признательность?

 

                                                                     Г о р а ц и о

 

                                                                                                               Не этих,

                                                      Когда б они благодарить могли;

                                                      Он никогда не требовал их казни.

                                                      Но так как прямо на кровавый суд

                                                      Вам из похода в Польшу, вам - из Англии

                                                      Пришлось поспеть,

                                                      То я скажу незнающему свету,

                                                      Как все произошло; то будет повесть

                                                      Бесчеловечных и кровавых дел,

                                                      Случайных кар, негаданных убийств,

                                                      Смертей, в нужде подстроенных лукавством,

                                                      И, наконец, коварных козней, павших

                                                      На головы зачинщиков. Все это

                                                      Я изложу вам.

 

 

                                                                     Ф о р т и н б р а с

 

                                                      Поспешим услышать…

                                                      Пусть Гамлета поднимут на помост,

                                                      Как воина, четыре капитана…

 

           Четыре офицера поднимают тело Гамлета и медленно выносят его из залы.

 

                                                      Будь призван он, пример бы он явил

                                                      Высокоцарственный; и в час отхода

                                                      Пусть музыка и бранные обряды

                                                      Гремят о нем. –

                                                      Возьмите прочь тела.  -  Подобный вид

                                                      Пристоен в поле, здесь он тяготит. –

                                                      Войскам открыть пальбу.

 

            Постепенно  удаляющиеся  крики  за  сценой:  «Открыть  пальбу!»  Ф о р т и н б р а с  и его свита уходят. За ними, испуганно оглядываясь и тесня друг друга, уходят придворные. На сцене остается один Г о р а ц и о.

            Далекие пушечные выстрелы.

            Вбегает М а р ц е л л.

 

М а р ц е л л: Что? Принц?

Г о р а ц и о: Да, Марцелл.

М а р ц е л л: Не может быть!

Г о р а ц и о: И, однако же, есть. (Тихо, в никуда). Как же здесь жарко...

М а р ц е л л: Мать честная… Принц.… Да как же это так? (Озираясь, замечает еще не убранные тела короля, королевы и Лаэрта, попятившись). Боже милостивый!.. (Озираясь). Здесь? Здесь?

Г о р а ц и о: На этом самом месте.

М а р ц е л л: Как могло такое случиться?

 

           Входит  Б е р н а р д о.

 

Б е р н а р д о: Я только что узнал… (Видит тела). Господи Боже!.. Что здесь произошло?

Г о р а ц и о: Развязка.

Б е р н а р д о: Что? Развязка? Это слово мне ничего не говорит.

М а р ц е л л: А мне так и подавно.

Г о р а ц и о: И тем не менее. Завязанное развязалось.

Б е р н а р д о: О, черт!... Черт… Хотел бы я взглянуть на того, кто все это так завязал, что понадобилась вот такая развязка… Вот его шпага. (Поднимает шпагу Гамлета). Может он еще жив? (С надеждой смотрит на Горацио).

 

           Короткая пауза.

 

           Ах, черт… Черт! Черт!.. Я прямо как чувствовал сегодня... Черт!

 

           Вошедшие солдаты поднимают и уносят тела Клавдия, Гертруды и Лаэрта. Пауза.

 

М а р ц е л л: Что за ужасное стечение обстоятельств! Как будто само небо ополчилось на Данию… Нет, вы только послушайте, что у нас получается… Сначала старый король, потом Полоний, а теперь вот наш принц, король, королева, Лаэрт… (Считает, загибая пальцы). Шесть человек! А?.. И каких!

Б е р н а р д о: Прибавь сюда еще сестру Лаэрта, так выйдут все семь.

М а р ц е л л: Признаться, эта математика мне не по вкусу.

Г о р а ц и о: Она покажется вам еще более безвкусной, если вы добавите сюда еще Гильденстерна и Розенкранца.

М а р ц е л л: Как? Розенкранц и Гильденстерн мертвы?

Г о р а ц и о: И очень основательно. Британец отрубил им головы.

М а р ц е л л (Бернардо): Ты слышал? (Горацио). Нет, это, верно, какая-то ошибка.

Г о р а ц и о: Или, скорее, ее исправление. Если считать жизнь ошибкой, то смерть, конечно, ее исправление.

Б е р н а р д о: Скажите это нашему принцу. (Садится).

Г о р а ц и о: Обещаю. Как только свидимся. (Садится рядом с Бернардо).

 

            С  шумом входят  К о р н е л и й,  В о л ь т и м а н д, П е р в ы й  д в о-р я н и н,  В т о р о й  д в о р я- н и н.

 

К о р н е л и й: Вы слышали уже? Где это случилось?

М а р ц е л л: Если вы о несчастии, то как раз там, где вы стоите. Здесь.

К о р н е л и й: Здесь?

М а р ц е л л: На этом самом месте.

К о р н е л и й: Не могу поверить!

В о л ь т и м а н д: Кто-нибудь знает подробности?

Г о р а ц и о: Небо.

В о л ь т и м а н д: Я не вас спрашиваю.

Г о р а ц и о: Так я и не вам отвечаю.

В о л ь т и м а н д: Что это за тон, господин Горацио?

Г о р а ц и о: А что это за вопрос, господин Вольтиманд?

К о р н е л и й: Господа, господа, прошу вас… (Горацио). Мы знаем, что вы были друзьями с нашим покойным принцем. Поэтому примите от нас самое глубокое сочувствие и уверения в том, что и для нас эта потеря невосполнима.  Так же, как и потеря остальных. Все произошло так неожиданно, что еще не успело уложиться ни в голове, ни в сердце.

В о л ь т и м а н д: Я только спросил о подробностях.

П е р в ы й  д в о р я н и н: По правде говоря, какое это теперь может иметь значение? Что произошло, то произошло.

В т о р о й  д в о р я н и н: Вот именно. Лучше скажите, что теперь будет со всеми нами? Кто станет править датским кораблем? Прокладывать курс? Подгонять матросов? Неужели молодой Фортинбрас?

К о р н е л и й: У вас, наверное, есть какие-то другие предложения?

В т о р о й  д в о р я н и н: Дело не в этом, господин Корнелий. Но, как и всякий среди вас, я бы хотел  знать,  откуда он свалился нам на голову? Если уж я служу королю, то, по крайней мере, хочу быть уверен в том, что он действительно король и снаружи, и внутри, а не какой-нибудь самозванец с большой дороги. А то, знаете ли, так недалеко и до смуты.

К о р н е л и й: Могу назвать вам по крайней мере три причины, благодаря которым молодой Фортинбрас станет королем.

В т о р о й  д в о р я н и н: Послушаем.

К о р н е л и й: Во-первых, это королевская кровь, которая течет в его жилах. Вы ведь не станете сомневаться, что он законный сын старого Норвежца?

В т о р о й  д в о р я н и н: Так же мало, как и в том, что принц Гамлет - сын старого Гамлета.

К о р н е л и й: Вот видите. Во-вторых, это старинное родство норвежской и датской династии. Его хотя и трудно подтвердить, но зато так же трудно опровергнуть. Поэтому теперь, когда датский престол осиротел, никто не станет сомневаться в праве Фортинбраса занять его.

В т о р о й  д в о р я н и н: Что ж, и я  в том числе. А какая третья причина?

К о р н е л и й: Ее вы можете увидеть если выгляните из окна и посмотрите на норвежское войско, которое стало лагерем у стен Эльсинора и Кронберга.

В т о р о й  д в о р я н и н (посмеиваясь): Сказать по правде, эта причина убеждает меня  гораздо сильнее прочих.

П е р в ы й  д в о р я н и н: Да, и меня, признаться.

К о р н е л и й (негромко): Скажу вам откровенно, что и меня тоже.

В о л ь т и м а н д: Но все-таки, согласитесь, - как странно он здесь появился, господа! Так, словно заранее знал, что его ожидает здесь пустой престол. Ей-богу, тут что-то нечисто… Может, такие случайности и случаются, но только в плохих пьесах.

П е р в ы й  д в о р я н и н: Вечно вы со своими подозреньями, Вольтиманд. Все знают, что он возвращался из польского похода.

В о л ь т и м а н д: Вот-вот. Возвращался из Польши, а попал прямехонько на датский престол. Разве не странно?

К о р н е л и й: Милый Вольтиманд. Оставьте эти странности будущим историкам. Если вы не хотите нажить себе врагов, то поскорее забудьте обо всем этом или, по крайней мере, не говорите об этом вслух. И потом, рассудив здраво: зачем нам искать другого короля, когда само Провидение посылает нам этого?.. Он молод. Отважен. С приятными манерами. Умен, говорят. Что же еще?

В т о р о й  д в о р я н и н: Значит - да здравствует король?

К о р н е л и й: Вот именно.

В т о р о й  д в о р я н и н (негромко): Да здравствует король, господа!

П е р в ы й  д в о р я н и н: Да здравствует король! (Вольтиманду). Надеюсь, вы того же мнения?

В о л ь т и м а н д: А разве это не видно? (Несколько иронично). Да здравствует король!..

В с е (вместе, негромко): Да здравствует король!

 

           Входит  О з р и к.

 

О з р и к (сияя): Его сиятельство попросили меня принести королевскую корону, утраченную во время беспорядка. (Присев, осматривается).

К о р н е л и й: Как вы удачно выразились, Озрик. «Во время беспорядка». Теперь мы, по крайней мере, знаем, что все случившееся было не больше, чем беспорядком… Позвольте вас спросить, кто это, его сиятельство?

О з р и к (осматриваясь, снисходительно): Господин Трувориус, правая рука молодого принца. Я хотел сказать, принца Фортинбраса, надеюсь, нашего будущего короля. (Заглядывая под стол). Куда же она подевалась? Я своими глазами видел ее на старике Клавдии, когда покойный принц проткнул его своей шпагой.

В о л ь т и м а н д: На старике Клавдии!.. Побойся Бога, Озрик. Еще час назад ты называл его «ваше королевское величество»!

О з р и к (ползет по полу на коленях): С тех пор кое-что решительно изменилось, и, как вы, наверное, уже могли заметить, не в худшую сторону.

К о р н е л и й: В какую бы это "кое-что" не изменилось, но вы, я вижу, времени даром не теряете. (Присев на корточки, осматривается).

 

             П е р в ы й  и  В т о р о й  д в о р я н е  приседают и осматриваются.

 

В о л ь т и м а н д: Вот она. (Достает корону из-под скамьи).

О з р и к: Позвольте мне ее отнести.

В о л ь т и м а н д: Нет, зачем же? Пусть отнесет тот, кто нашел.

К о р н е л и й: Конечно. Мы нашли, мы и отнесем.

О з р и к: Но их сиятельство…

К о р н е л и й: Останутся  довольны, Озрик.

О з р и к: Тогда я с вами.

П е р в ы й  и  В т о р о й  д в о р я н е: И мы.

       

           В о л ь т и м а н д, К о р н е л и й,  П е р в ы й  и  В т о р о й  дворяне и  О з р и к  уходят.

 

Б е р н а р д о (Марцеллу): Видал? Полетели птицы к новой кормушке.

М а р ц е л л: Пускай себе. Уж такова  их птичья природа. (Горацио). Вы теперь, наверное, к себе, в Италию? Или еще побудете у нас?

Г о р а ц и о (издали): В Италию?.. Пожалуй.

М а р ц е л л: Или в Виттенберг?

Г о р а ц и о: Возможно… Нет. Не знаю. Все равно. (Расстегивая верхние пуговицы камзола). Как тут сегодня жарко. Как будто натопили перед Рождеством…

Б е р н а р д о: Не сказал бы. Скорее, зябко.

М а р ц е л л: Так пойдемте на свежий воздух.

Б е р н а р д о (поднимаясь):  И то.

Г о р а ц и о (не трогаясь с места): Пойдемте. (Помедлив, глухо). Нет, подождем еще немного.

              

           М а р ц е л л  и  Б е р н а р д о  быстро переглядываются. Короткая пауза.

            (Глухо). Мне кажется, что стоит отсюда уйти, как все случившееся станет явью, от которой уже никуда не спрячешься. А так, пожалуй, оно, еще походит на дурной сон, от которого, быть может, еще можно пробудиться.

Б е р н а р д о: К несчастью, Горацио, имя этому сну, - жизнь.

Г о р а ц и о: Да, верно. Жизнь… Но все же, все же… (Глухо). Подождем немного.

Б е р н а р д о: Что ж. Можно и подождать. (Садится).

 

           Пауза. Входит  о ф и ц е р  из свиты Ф о р т и н б р а с а.

 

О ф и ц е р: Нет ли здесь кого-нибудь, кто носит имя Горацио?

Г о р а ц и о: К несчастью есть. (Поднимаясь). К вашим услугам, сударь.

О ф и ц е р: Его высочество, принц Фортинбрас, просил вас оказать ему честь и посетить его ближе к вечеру, часу в шестом или около того, чтобы выслушать ваш рассказ о последних и ужасных событиях, свидетелем которых вы были.

Г о р а ц и о: Не сейчас?

О ф и ц е р: Нет, ближе к вечеру.

Г о р а ц и о: Так значит, не сейчас… Спасибо, я приду.

О ф и ц е р: Я так и передам. (Помедлив, негромко). Хочу, чтобы вы знали, господа. Все наше войско, до последнего солдата, скорбит вместе с вами. Потерять в один час опору и надежду государства, - это большое несчастье.

Г о р а ц и о: Спасибо на добром слове, сударь. Хоть с нами дело обстоит гораздо хуже. Мы потеряли друга.

О ф и ц е р: Тем больше мужества вам понадобится, чтобы пережить эту потерю… Мои искренние соболезнования, господа. (Поклонившись, уходит).

Б е р н а р д о (после небольшой паузы, Горацио): Так вас зовут, чтобы узнать правду о нашем принце? И что вы им расскажете?

Г о р а ц и о: Всю правду. От начала до конца.

Б е р н а р д о (Марцеллу): Ты слышал? От начала до конца. (Горацио). Всю правду, вы сказали? Все, как было?

 

            Г о р а ц и о  молчит. Короткая пауза.

 

            А хотите пари? Стоит вам только открыть рот, как все вокруг примутся немедленно скалить зубы и показывать на вас пальцами, потому что как только вы заикнетесь о призраке старого Гамлета, все тут же решат, что вы сошли с ума и попробуйте-ка тогда их убедить их в обратном.

 

            Г о р а ц и о  молчит. Короткая пауза.

 

            Да, возьмите хотя бы меня, Горацио. Если бы я своими собственными глазами не видел этот самый призрак, так неужели я бы поверил тому, кто захотел бы меня убедить в этом?.. Да, никогда в жизни!

 

           Г о р а ц и о  молчит.

 

           Принц был прав, что запретил нам болтать об этом.

 

           Г о р а ц и о  продолжает хранить молчание. Короткая пауза.

 

           (Немного обиженно). Вы так молчите, словно я говорю Бог знает какую ересь… Да спросите хотя бы  Марцелла!

М а р ц е л л: Спросите хотя бы меня, сударь, и я скажу вам, что это сущая правда.

Г о р а ц и о: Так вы хотите, чтобы я промолчал?

Б е р н а р д о: Всего лишь подумали, как лучше обойти эту щекотливую тему стороной.

Г о р а ц и о: То есть, промолчал.

Б е р н а р д о: А почему бы и нет, если того требуют обстоятельства?

Г о р а ц и о: Марцелл?

М а р ц е л л: Не вижу, чтобы можно было бы что-нибудь на это возразить.

Г о р а ц и о (задумчиво): Так значит промолчать...  Так, Бернардо?.. И спрятаться в своем молчании, как в лесу, где тебя уже никто не сможет отыскать? Укрыться в его мраке, словно вор, которого преследуют солдаты?.. Отличный совет! (Резко). Вот только, что потом?

Б е р н а р д о: Потом?

Г о р а ц и о:  Да, что потом? Жить вместе с этим молчанием до скончанья дней, каждую минуту чувствуя его взгляд, сталкиваться с ним каждый день, засыпать с ним рядом и просыпаться, зная, что оно уже тут? Слышать, как оно давится своей слюной, сдерживаясь из последних сил, чтобы, не дай Бог, не открыть рот?.. Хорошенького же соседа вы мне хотите подсунуть.

М а р ц е л л: Вы преувеличиваете, мне кажется. Во всяком случае, в этом нет ничего такого…

Г о р а ц и о (не дослушав): Ничего такого? И это говоришь ты, Марцелл?.. Так значит, ничего такого? (С тихой яростью). А ну-ка, идите сюда!.. Да,  идите же, идите!  (Схватив Бернардо и Мацелла за руки, тащит их за собой). Вот,  взгляните - тут он лежал, на этом самом месте, всего какой-то час назад, а вы думаете, что этого часа достаточно, чтобы я позабыл его взгляд и его голос, такой тихий, что он чуть было не разорвал мне сердце и не лишил меня слуха? Всего какой-то час. Или вы думаете, что моя память короче пути, который проходит за час минутная стрелка?.. Знаете, о чем он просил меня  за мгновение до того, как смерть сковала его язык?.. Ну? Что молчите?

Б е р н а р д о: Мы не знаем.

Г о р а ц и о: Быть его устами. Это значит, что он просил меня рассказать всему миру его историю, ничего не упуская и все расставляя по своим местам, с самого начала и до самого конца. Так, как рассказал бы ее он сам, когда бы мог. Так неужели я обману его? Недоговорю, приукрашу, перевру и все это только потому, что кому-то это может не понравиться?.. Что скажешь, Марцелл?.. А?.. А ты, Бернардо?.. Да, что это с вами? Разве не вы первые увидели призрак старого Гамлета, а потом рассказали о нем мне? Не вы ли были со мной, когда он появился  следующей  ночью, и потом,  когда мы  сопровождали нашего принца? Так неужели теперь вы откажитесь подтвердить мой рассказ, если это вдруг понадобится? Неужели станете делать непонимающие лица, если вас спросят? Станете отнекиваться? Ссылаться на плохую память? Или, может быть, сразу скажете, что вы со мной незнакомы?

Б е р н а р д о (сухо): Надеюсь, Горацио, что на самом деле вы так о нас не думаете. (Обиженно отворачивается).

М а р ц е л л: Э, сударь, зачем вы так? Разве вы не знаете, что мы были готовы отдать жизнь за нашего принца, когда он был жив, так, наверное, сумеем постоять за него и теперь, когда он от нас ушел? (Неожиданно всхлипнув, смолкает; затем, Бернардо). Верно, что ли?

Б е р н а р д о (хмуро): Попал.

М а р ц е л л (Горацио): Да, если только надо, мы приведем сюда и этот призрак, и хоть кого. (Бернардо). Что, так?

Б е р н а р д о (хмуро): Конечно. Если будет надо.

М а р ц е л л (Горацио): Что скажите теперь?

Г о р а ц и о (помедлив): Скажу, что был перед вами не прав, и, будучи неправым, обидел вас. Простите великодушно, друзья. И ты, Бернардо, и ты, Марцелл. (Протягивает обоим руки).

Б е р н а р д о (пожимая руку Горацио): Пустяки. Мы и не думали сердиться.

М а р ц е л л (пожимая руку Горацио): Все забыто.

Г о р а ц и о: Мир?

М а р ц е л л: Полный.

Б е р н а р д о: Тогда пойдемте, наконец, куда-нибудь, да промочим глотку. (Горацио). Надеюсь, вы не против?

М а р ц е л л: Без вас мы не пойдем.

Г о р а ц и о: Тогда идемте.

Б е р н а р д о: Да, и поскорее.

Г о р а ц и о (медлит): Сейчас.

 

           Короткая пауза. Г о р а ц и о  отходит в сторону.

 

М а р ц е л л: Куда вы?

Г о р а ц и о: Никуда. (Решительно, но не трогаясь с места). Идемте. (Медлит, затем повернувшись, растеряно). Нет, не могу… Как будто что-то держит. Так, словно он все еще где-то здесь, рядом, и вот-вот должен появиться, и надо только набраться терпенья и немного подождать…

Б е р н а р д о: Его здесь нет, увы.

М а р ц е л л: Увы!

Г о р а ц и о: А мне все кажется, что он где-то близко. (Кричит неожиданно и жалко). Принц! (Оглядывается, прислушиваясь). Принц!

М а р ц е л л (негромко). А, черт!

Б е р н а р д о (торопливо): Пойдемте, пойдемте. Неровен час, накличете беду. (Беря Горацио под руку и беспокойно оглядываясь по сторонам, шепотом). Что, если он и вправду вас услышит и явится перед вами, окровавленный, бледный, безмолвный? Если уж вы не боитесь за свой рассудок, то пожалейте хотя бы нас с Марцеллом. (Марцеллу). Возьми его шпагу и идем. (Сердито). Да, идем же!

М а р ц е л л (поднимая шпагу Гамлета и настороженно оглядываясь): Идем.

 

            Уходят.

                                                                                                                                         

2.

   

            Кронберг. Один из залов королевских покоев.

            За большим, заваленным  бумагами  столом, сидит Т р у в о р и у с. Слева  от него  на краю  стола  лежит  королевская корона. Принц Ф о р т и н б р а с  прохаживается возле стены, на которой развешена коллекция холодного оружия. Время от времени, он пробует то одну, то другую шпагу, фехтует, встав в позицию, затем вновь возвращает оружие на место. 

 

Т р у в о р и у с (роясь в бумагах): А я был прав - тут много любопытного. Больше, чем я думал… Вот например, переписка вашего дядюшки и датского короля… Руку даю на отсечение, тут найдется кое-что и про вас.

 

           Не отвечая, Ф о р т и н б р а с  продолжает фехтовать.

 

          А здесь - отчет казначея за последний месяц. Хотите взглянуть?

Ф о р т и н б р а с (фехтуя): Отстань.

Т р у в о р и у с: Нет, в самом деле, это могло бы вас немного развлечь.

Ф о р т и н б р а с: Не думаю. (Остановившись). Признаться, все эти бумаги наводят на меня смертельную тоску... Черт возьми! Еще утром я чувствовал себя свободным человеком, вольным распоряжаться своей жизнью, как мне заблагорассудится. И вдруг оказывается, что я без пяти минут король и годен разве что на то, чтобы зевать на совете старейшин… (Негромко). Послушай-ка, Трувориус, а ведь это мне совсем не нравится.

Т р у в о р и у с (вкрадчиво): Не хотелось бы вас обижать, ваше высочество, но вы говорите это так, словно вам никогда не приходило в голову примерять эту роль на себя.

Ф о р т и н б р а с (вновь фехтуя): И не один раз, видит Бог. Но только одно дело мечтать о сражении,  и совсем другое - биться с настоящим противником. (Неожиданно наставив острие шпаги в грудь Трувориуса). Чувствуешь, какая разница?

Т р у в о р и у с: Хотите пронзить это благородное и преданное вам сердце?

Ф о р т и н б р а с: Если еще раз напомнишь мне об этих бумагах, я так и сделаю… (Убирая шпагу). Черт! Стоит подумать, что скоро мне придется в них копаться, как мне становится не по себе. (Отойдя от Трувориуса, вещает шпагу и берет другую).

Т р у в о р и у с: И все-таки я рискну сказать вашему высочеству всю правду. (Поднимается из-за стола,   взяв в руки корону). Скажите откровенно, вам нравится эта вещица?

Ф о р т и н б р а с (фехтуя): Я предпочел бы хорошо подогнанный стальной шлем.

Т р у в о р и у с: Отличный ответ! Ей-Богу, отличный, отличный… Просто великолепный. И все-таки можете меня повесить, если вы не согласитесь со мной, когда я скажу, что король побеждает в первую очередь не на бранном поле, а вот здесь, за этим самым столом, и при этом совсем не мечом, как это может показаться, а вот этими самыми жалкими бумажками, на которые ваше высочество смотрит с таким презрением!

Ф о р т и н б р а с (холодно): До сих пор, как тебе известно, я неплохо обходился одним мечом.

Т р у в о р и у с (с воодушевлением): Кто сказал «неплохо»? Покажите мне этого человека и я собственными руками отправлю его в преисподнюю!.. Прекрасно обходились, ваше высочество! Но по сравнению с тем, что вас ожидает, все это покажется вам только детской шалостью. (Поднимая корону). Потому что стоит вам только немного привыкнуть к приятной тяжести этой вещицы, - а это случится очень скоро, уверяю вас, - стоит вам только привыкнуть, как эти жалкие бумажки легко заменят вам и меч, и шпагу, и боевой топор. Вы будете ими колоть и рубить налево и направо не хуже какого-нибудь меча, да так, что будьте уверены, вас услышат и в Лондоне, и в Париже! И не беда, если этот звон кому-то придется не по душе. Беда, если, упаси Боже, случится такое несчастье, что в вашей чернильнице вдруг высохнут чернила. Вот это беда, так беда!  Потому что если вы во время не подсчитаете, не продиктуете и не подпишите, то кони тогда окажутся не подкованы, солдаты - без жалования,  корабли - без парусов, армия - без провианта,  пушки - без пороха, народ - без хлеба, преступники будут разгуливать на свободе, евреи станут проповедовать в общественных местах, шлюхи выйдут на улицу, чтобы приставать к прохожим, а в Государственном совете, спаси и сохрани, будет заседать католическая партия, и все это только потому,  что в вашей чернильнице во время не нашлось капли чернил! (Ставя корону на стол). В конце концов, ваше высочество, Дания - это тот же конь, которым следует научиться управлять и тогда вы можете рассчитывать, что он будет послушен своему хозяину, как никому другому. А уж тогда… О! Один только росчерк вашего пера, и он встанет на дыбы, пугая своим храпом соседей и заставляя их попятиться, чтобы тот случайно не отдавил им ноги. Одно ваше слово и он помчится, не разбирая дороги, туда куда вы ему прикажите, - страшный, взмыленный, готовый растоптать по вашему приказу любого, кто встанет на его пути!.. Ну, разве это не прекрасно?

Ф о р т и н б р а с: Мне это нравится. Продолжай.

Т р у в о р и у с: Уверен, что вам это понравится еще больше, если вы вдруг захотите вообразить себе гул от тысяч и тысяч солдатских сапог, звон мечей, лес копий, поднявшихся к небу, звяканье якорных цепей, шум поднимаемых парусов, стук подвозящих провиант и боеприпасы телег, облака пыли, поднятые стремительной конницей, крики множества рабочих, возводящих новые крепости, - и все это благодаря, может быть, одной единственной капле чернил и одному единственному движению вашей царственной руки… (Перебивая себя). Чем это я перед вами провинился, что вы меня так пристально разглядываете?

Ф о р т и н б р а с: Не тебя. Твое новое платье.

Т р у в о р и у с: Не такое уж оно и новое. (Осматривая себя). Бархат поизносился, да и рукава, признаться, длинноваты.

Ф о р т и н б р а с: Но на пуговицах датская корона… Ты, верно, рылся в королевском гардеробе?

Т р у в о р и у с: Почему же сразу рылся? Просто проходил мимо и заглянул… Послушайте, ваше высочество. Если уж судьбе было угодно сделать меня вашим другом и правой рукой, то отчего бы ей не побеспокоиться заодно и о моей одежде?

Ф о р т и н б р а с: Отчего?.. Черт его знает, отчего, Трувориус. Тело хозяина еще не предано земле, а ты уже разгуливаешь в его одежде, даже не потрудившись почистить воротничок… Мне кажется, тут есть что-то такое…

Т р у в о р и у с (твердо): А я уверяю ваше высочество, что тут нет ровным счетом ничего, кроме, разве что, уважения к божественным установлениям.

 

           Пауза.Ф о р т и н б р а с  с интересом смотрит на  Т р у в о р и у с а.

 

           (Указывая пальцем вверх, значительно). Воля небес, ваше высочество.

Ф о р т и н б р а с: Ты, верно, спятил?

Т р у в о р и у с: Зачем же сразу, спятил? (Несколько обиженно). Пусть ваше высочество выслушает меня и убедится, что если я и спятил, то только во славу Божью, как написано у апостола: будьте безумны перед людьми, чтобы стать мудрыми перед Богом…

Ф о р т и н б р а с: Нельзя ли покороче?

Т р у в о р и у с: Ну, посудите сами, мой принц. Что было бы хорошего в том, если бы вещи умирали вместе с людьми? Если бы они обращались в прах сразу же вслед за тем, как их хозяину пришло время испустить дух? Был бы от этого кому какой прок? Лично я очень сомневаюсь в этом. Рассудив здраво, следует согласиться, что это было бы и расточительно, и в некоторых случаях, даже чрезвычайно накладно. Вот почему, заботясь о справедливости, Творец мудро распорядился, чтобы вещи жили гораздо дольше людей, радуя тем самым их близких и оберегая их благополучие. И этот камзол - лучшее подтверждение тому, что я неукоснительно следую установленному Творцом порядку.

Ф о р т и н б р а с: Нет, ты, ей Богу, спятил!

Т р у в о р и у с: Тогда, боюсь, что не один я, ваше высочество. Взять вот хотя бы вас…

Ф о р т и н б р а с: Что такое?

Т р у в о р и у с: А вы взгляните… Если не считать кой-каких формальностей, то вы уже почти законный король, и, фигурально выражаясь, уже примерили на себя датское королевство, хотя тело вашего предшественника, упокой Господь его душу, еще лежит не отпетым в церкви. А ведь, согласитесь, королевство будет, наверное, поважнее какого-то поношенного камзола… Ваше высочество хочет меня оставить?

Ф о р т и н б р а с (направляясь к двери): От твоей болтовни у меня пересохло в горле.

Т р у в о р и у с: Как? Опять? (Вслед уходящему принцу). Вам надо отвыкать от этих сомнительных привычек.

 

            Ф о р т и н б р а с  уходит.

 

           (Негромко). Они хороши для глупых мальчишек, которые любят без толку махать мечом, но уж никак не для будущего короля. (Наклонившись, достает из под стола бутыль с вином, затем, быстро откупорив ее, пьет прямо из горлышка).

 

           Пауза.

 

С л у г а (появившись на пороге, громко): К их высочеству, господин Горацио.

Т р у в о р и у с (чуть не подавившись): Черт возьми!.. Да хоть сам архангел Михаил! (Пряча бутыль под стол). Кто тебя учил так орать, дурак? Докладывать надо спокойно и выразительно. Пошел вон.

 

           С л у г а  медлит.

 

           Вон!

               

           С л у г а  исчезает.         

  

Г о р а ц и о (появляясь в дверях): Не знаю, сумею ли я доложить о себе настолько выразительно, насколько это требуется, но, во всяком случае, я постараюсь. (С легким поклоном). Горацио, сударь.

Т р у в о р и у с (передразнивая, привстав за столом): Трувориус, сударь. (Нелюбезно). Что вам угодно?

Г о р а ц и о: Не мне, сударь. Принцу. Его высочество хотели меня видеть, и назначили мне для встречи этот час. Вот причина, почему я вам досаждаю.

Т р у в о р и у с: Принц вам назначил?

Г о р а ц и о: Да, сударь.

Т р у в о р и у с (холодно): Мне об этом ничего неизвестно.

Г о р а ц и о: Очень может быть, сударь. Ведь вы не принц, насколько я могу судить.

Т р у в о р и у с (грозно): А вы-то, черт возьми, кто такой!

Г о р а ц и о: Похоже, я был все-таки недостаточно выразителен… Но это поправимо… (С поклоном). Горацио, сударь. Это мое имя.

Т р у в о р и у с (с угрозой): Я его запомню.

Г о р а ц и о: Сделайте такую милость. Но прежде окажите мне любезность, доложите обо мне его высочеству.

Т р у в о р и у с: И не подумаю.

Г о р а ц и о: Отчего же, господин Цербер?

Т р у в о р и у с: Оттого, господин шут, что у меня есть для этого одна очень веская причина. (Глядя в упор на  Горацио). Вы мне не нравитесь.

Г о р а ц и о: Я бы не назвал эту причину веской. У вас в запасе, случайно,  нет ли еще какой?

Т р у в о р и у с: Найдется и еще. Когда бы его высочество действительно желали вас видеть, они бы, наверное, не позабыли сообщить об этом мне. А так как этого не произошло, то у меня есть все основания полагать, что я вижу перед собой одного из тех шарлатанов, которые смущают покой добрых людей и норовят пролезть туда, куда их не звали. (С любезной улыбкой). Что, впрочем, не удивительного, если принять во внимание ваше происхождение, господин итальянец... Я ведь не ошибся?

Г о р а ц и о: Отчасти нет.

Т р у в о р и у с: Я так и думал, господин папист.

Г о р а ц и о: А вот это уже мимо.

Т р у в о р и у с: Почему-то мне кажется,  что в самую точку.

Г о р а ц и о: Мимо, сударь, мимо. Насколько это возможно, я стараюсь придерживаться умеренных взглядов.

Т р у в о р и у с: То есть, ни во что не верить, и все подвергать осмеянию?

Г о р а ц и о: Скорее уж осмеивать все, во что веришь и верить во все, что осмеиваешь, - если только вы улавливаете разницу.

Т р у в о р и у с (неожиданно громко, ледяным голосом): В таких делах как религия, господин Пульчинелл, умеренные взгляды ведут прямехонько в ад!

Г о р а ц и о: Если вы беспокоитесь обо мне, господин проповедник, то это, право, лишнее. Я стану утешаться там вашим отсутствием.

Т р у в о р и у с (кричит, привстав за столом): В ад!

 

           Входит  Ф о р т и н б р а с. В одной руке его большой кубок, в другой -  бутыль вина.

 

Ф о р т и н б р а с: Я слышал слово «ад». О чем это вы?

Г о р а ц и о: О божественном, ваше высочество. (Кланяется).

Ф о р т и н б р а с: О, по этой части  он большой мастер. (Горацио). Вы, кажется, уже познакомились?

Г о р а ц и о: Отчасти, принц.

Ф о р т и н б р а с: Отчасти? Как это понимать?

Г о р а ц и о: Это значит, что отчасти мы были знакомы прежде.

Ф о р т и н б р а с: Разве? Нет, ты должно быть что-то путаешь.

Т р у в о р и у с: Что до  меня, то я вижу его впервые.

Г о р а ц и о: А я нет. Во всяком случае, принц, костюм этого господина мне хорошо знаком. Мы с ним встречались прежде. Я имею в виду костюм, ваше высочество. Правда, тогда его содержимое было  немного другим, но ведь, в конце концов, не это главное.

Ф о р т и н б р а с (со смехом): Ох, Горацио!.. Простите мне мой смех. Хотя сегодняшний день и не располагает к веселью, но смех пробьет себе дорогу и сквозь слезы…Оказывается, у вас злой язык. А я и не думал.

Г о р а ц и о: Он злится только тогда, ваше высочество, когда его будят. В остальное время он безобиден, как спящая собака.

Ф о р т и н б р а с: Что здесь произошло?.. Трувориус! Сознавайся, это ты разбудил собаку Горацио?

Т р у в о р и у с: Если и разбудил, то только за тем, чтобы дать ей хорошенького пинка. Этот господин чрезвычайно высокого о себе мнения, мне кажется.

Ф о р т и н б р а с: Это еще не преступление. Я и сам бываю о себе очень высокого мнения, в особенности тогда, когда для этого найдутся основания… (Горацио). Рекомендую. Господин Трувориус, мой советник и правая рука. Мой дядя, старый Норвежец, отчего-то хотел отрубить ему голову и тогда он решил послужить племяннику и, надо сказать, у него это пока получается совсем неплохо… (Усаживаясь за стол). А теперь, друг мой, утихомирьте, пожалуйста, вашу собаку и рассказывайте, рассказывайте поскорее все, что вы знаете. Не скрою, что кое-что нам уже известно, но только в самых общих чертах. Но при этом, я не улавливаю здесь никакого смысла! Разрази меня гром! Безо всякой причины принц хватает шпагу и убивает своего дядю-короля, королева отравлена,  убит Лаэрт,  шпага смазана ядом!… Что все это значит, Горацио?

Г о р а ц и о: Смысл скрыт глубоко, ваше высочество.

Ф о р т и н б р а с: Так раскрой нам его!

              

           Г о р а ц и о  медлит. Короткая пауза. 

 

           Нет, нет. Он нам не помешает.  Прошу вас, начинайте.

Г о р а ц и о: Я повинуюсь, принц. (Волнуясь). И чтобы все сразу встало на свои места, начну с самого начала, то есть со смерти старого короля Гамлета. Здесь завязка и причина всего. Все знают, что он умер, укушенный гадюкой, отдыхая после обеда в саду. Таково общее мнение.

Ф о р т и н б р а с: Это всем известно.

Г о р а ц и о: Но это не так, мой принц.

Ф о р т и н б р а с: Нет?

Г о р а ц и о: Нет, мой принц. На самом деле - здесь рука убийцы.

Ф о р т и н б р а с: Что? Старый Датчанин был убит?.. Невероятно… Повтори.

Г о р а ц и о: Отравлен.

Ф о р т и н б р а с: Боже правый! Вот так известие!… Но у кого же поднялась рука? Ты знаешь? Вижу - знаешь. (Нетерпеливо). Имя! Имя!  

Г о р а ц и о: Вы его знаете, ваше высочество. Его носил тот, кто украл у него и корону, и царство, и жену.

Ф о р т и н б р а с (не сразу): Клавдий?.. Клавдий! Брат?

Г о р а ц и о: Да, ваше высочество.

Ф о р т и н б р а с (Трувориусу): Ты слышал?.. Клавдий!.. Ничтожнейший из ничтожных. Шут, пьяница, паяц,  и вот же, - взял, да и сыграл роль Каина, да еще на таких подмостках!.. Вот уж от кого не ждал. (Пьет из кубка).

 

           Пауза.

 

           (Задумчиво). Наверное, мне следовало бы радоваться этому известию, но в сердце почему-то нет радости. Мой отец пал от руки старого Гамлета, лишившись и жизни, и всех своих земель, но, Боже мой, - какая разница!.. Отец погиб в честном поединке,  как настоящий воин, а его противник не уступал ему ни в силе, ни в благородстве. Но умереть в постели, от руки убийцы! Слуга покорный!.. (Помолчав, Горацио). Так  значит, ему была судьба пасть от руки родного брата?

Г о р а ц и о: Да, ваше   высочество.

Ф о р т и н б р а с: Судьбу не выбирают. (Помолчав). Так вот в чем дело… Принц об этом знал... Да?.. Ну, конечно... Теперь я начинаю понимать. (Задумчиво). Так это была месть… Ай, да принц. Он поступил, как требовала честь, как поступил бы каждый, в ком не притупилось сердце… Но как же королева и молодой Лаэрт?

Г о р а ц и о: Они здесь ни причем. Случайность и коварство Клавдия - вот в чем причина их несчастной смерти.

Ф о р т и н б р а с: А, черт!.. Нельзя ли нам узнать подробности? Вопросы так и толпятся на языке.

Т р у в о р и у с: И первый среди них, с позволения вашего высочества, такой: откуда, собственно, известно, что старый Гамлет был убит? Кто это видел? Кто-то ж это видел, я думаю?

 

           Г о р а ц и о  молчит.

 

Ф о р т и н б р а с: Ответьте же ему, Горацио.

Г о р а ц и о: Охотно, хотя и не без смущения. Пусть ваше высочество соберется с духом, потому что то, что я вам сейчас расскажу, наверняка покажется вам ужасным и невозможным, но, тем не менее, я не перестану утверждать, что все это истинная правда, пусть даже от нее попахивает серой.

Т р у в о р и у с: Да он просто Демосфен какой-то.

 

           Ф о р т и н б р а с  делает  Т р у в о р и у с у  знак замолчать.

 

Г о р а ц и о: Тому назад полгода, спустя почти два месяца со дня смерти старого Гамлета… (Смолкает).

Ф о р т и н б р а с (нетерпеливо): Ну? Ну?

Г о р а ц и о: Его призрак, мой принц… Я уверен, что вы меня поймете правильно. Его призрак явился в Кронберг для того, чтобы открыть своему сыну, молодому Гамлету, как тайну своей смерти, так и имя своего убийцы. И это стало началом конца.

 

           Т р у в о р и у с  весело хихикает. Короткая пауза.

 

Ф о р т и н б р а с: Как, как?.. Призрак, ты сказал? Я не ослышался?.. Призрак старого Гамлета явился, чтобы… (Укоризненно). Горацио. Я всегда полагал, что призраки годятся только для святочных историй и ни на что больше.

 

           Т р у в о р и у с  хихикает. Короткая пауза.

 

           Спроси хотя бы его… Да, кого угодно. Мало ли что болтают во дворце после смерти короля.

Т р у в о р и у с: Да уж. (Хихикая). В таком-то деле свидетели должны быть посерьезней.

Ф о р т и н б р а с: Горацио?..

Г о р а ц и о (помедлив): Я видел его своими глазами, ваше высочество.

 

           Т р у в о р и у с  перестает хихикать. Короткая пауза.

 

Ф о р т и н б р а с: Ты видел? Правда?

Г о р а ц и о: Ваше высочество…

Ф о р т и н б р а с (перебивая): Да, нет, не может быть. Какой-то призрак… Но все равно - мороз по коже. (Негромко). Что, неужели правда? Как он выглядел?

Г о р а ц и о: Точь в точь, как покойный король, - так схож, как схожи две руки. Вооруженный с ног до головы, с поднятым забралом, бледный и печальный, насколько давал увидеть лунный свет.

Ф о р т и н б р а с: Борода?

Г о р а ц и о: Чернь и серебро.

Ф о р т и н б р а с: Мороз по коже…

Т р у в о р и у с: Еще кто видел?

Ф о р т и н б р а с: Да, кто еще?

Г о р а ц и о: Бернардо и Марцелл, два офицера. И принц, конечно.

Ф о р т и н б р а с: И он с ним говорил?.. А, ну, конечно! (Негромко). Он с ним говорил… Я дорого бы дал, чтобы это случилось со мной. (Со смехом). Да, нет же. Нет. Чепуха. Глупые фантазии. (Тихо). А что, как нет?.. Мне так и кажется, что я вижу, как он идет весь облитый лунным светом, и как блестят в глубине шлема белки его глаз…

Г о р а ц и о: Так оно и было.

Т р у в о р и у с (с укором): Ваше высочество…

Ф о р т и н б р а с: Подожди… (Горацио). Что он сказал?

Г о р а ц и о: Он жаждал отмщения.

Ф о р т и н б р а с: И Гамлет?..

Г о р а ц и о: Поклялся быть его орудием.

Ф о р т и н б р а с (негромко): И стал им. Это-то мы видели… По крайней мере, теперь я понимаю, почему о нем рассказывают, как о безумце. Должно быть, он прикидывался. Верно?

Г о р а ц и о: Да, принц.

Ф о р т и н б р а с: Хитер. (Трувориусу). Ты слышал? Обвел всех вокруг пальца, да как просто.

Т р у в о р и у с: Всех, кроме смерти.

Ф о р т и н б р а с: Что ты хочешь этим сказать?

Т р у в о р и у с: Бог ничего не делает просто так, ваше высочество. Раз молодой Гамлет был убит, то такова, конечно, была воля Божья, а значит, здесь не все так чисто, как кажется. Из Писания мы знаем, что Бог частенько наказывает грешников смертью.

             

           Ф о р т и н б р а с  с недоумением смотрит сначала на него, потом на  Г о р а ц и о.

 

Г о р а ц и о (обращаясь к Фортинбрасу): Если Бог  забрал его, ваше высочество, то, надеюсь, именно потому, что он исполнил свое предназначение на земле.

Т р у в о р и у с: Или, возможно, - не исполнил.

Г о р а ц и о (Фортинбрасу): Я вижу ваш советник с небесами на  «ты». Болезнь весьма распространенная в последнее время.

Ф о р т и н б р а с: За ним это водится. (Трувориусу). Ну, что тебе еще не ясно? Принц знает, что его отец убит, и дождавшись подходящего случая, мстит убийце и гибнет сам, - история старая, как мир!.. А теперь они лежат все вместе, и виновные, и невинные, дожидаясь Божьего суда… (Негромко). О, бедный Гамлет! Каково же ему, наверное, было жить под одной кровлей с убийцей, притворяясь каждый день сумасшедшим, чтобы тот не догадался об его истинных чувствах, сидеть с ним за одним столом, и дожидаться удобного случая, - да, он просто кладезь терпения!.. Нет, я бы так не смог… Но все-таки, отчего он так долго ждал, Горацио? За то время, что прошло со смерти старого Гамлета, можно было бы отправить на тот свет с десяток королей.

Г о р а ц и о: Затрудняюсь ответить, мой принц. Мысли пока так путаны, а чувства так неопределенны, что я боюсь ошибиться сам и ввести в заблуждение вас. Быть может,  я сумею ответить позже.

Ф о р т и н б р а с: Охотно, Горацио, охотно. Жизнь Гамлета и мне не безразлична. Его любил я, хотя судьба старалась изо всех сил нас развести в разные стороны, чтобы потом столкнуть лбами и превратить во врагов… (Трувориусу). Так что? Теперь мы можем быть довольны? Все встало на свои места? Согласен?

Т р у в о р и у с: Все, кроме одного.

Ф о р т и н б р а с (с досадой): А, чтоб тебя… Чем ты еще недоволен?

Т р у в о р и у с: Призраком, мой принц.  Ведь если его не было, то это значит, что никто не убивал старого Гамлета, а, следовательно, сегодняшнее кровопролитие по прежнему необъяснимо и требует разгадки… (С насмешкой).  Ей-Богу, не такое нынче время, чтобы Творец вразумлял нас  призраками и видениями. (Значительно). Пусть лучше ваше высочество подумает, что скажут наши сегодняшние друзья, если мы начнем пичкать их рассказами о призраках? В лучшем случае, поднимут нас на смех, я думаю.

Ф о р т и н б р а с (устало): Черт бы тебя побрал, в самом деле… (Горацио). Вот он на что намекает, Горацио. Сегодня в полдень, стоило мне прилечь, чтобы отдохнуть и поразмыслить над случившимся, как ко мне ввалилась делегация, человек пятнадцать, не меньше. Они хотели, чтобы я выдал ими убийц Гамлета и, при этом, чем больше, тем лучше. Среди них были дворяне, и несколько старейшин, но остальные простого звания, - купцы, ремесленники, солдаты. Они грозили, что коль убийцы Гамлета не будут найдены, они сами примут меры к их розыску и наказанию. При этом они кричали о справедливости так  громко, словно она доводилась им родной теткой. Ей-Богу, я думал, что оглохну. Но хуже всего, что внизу, на площади, их ждала толпа, которая все напирала, так что казалось вот-вот и она сметет охрану и бросится крушить все на своем пути. Вы знаете, что я не трус и могу это доказать всякому, кому понадобятся такие доказательства. Слава Богу, я повидал на своем веку не одну толпу, но эта, черт возьми, заставила меня поволноваться.

Г о р а ц и о: Я ничего не слышал.

Ф о р т и н б р а с: К счастью, их удалось быстро успокоить. (Раздраженно) Но, черт возьми, - мне пришлось поклясться, что не пройдет и месяца, как я найду виновников смерти принца, а чтобы они не сомневались в серьезности моих намерений, мне пришлось учредить в их присутствии специальную комиссию, которая теперь будет заниматься этим делом с утра и до вечера. (Пьет).

 

           Короткая пауза.

 

Т р у в о р и у с (подходя и останавливаясь возле Фортинбраса, торжественно): Ваше  высочество…

Ф о р т и н б р а с: Отстань… (Горацио). Теперь подумай, друг мой, что они скажут, если мне вздумается пересказать им  твою историю?.. Что я вожу их за нос? Или что у меня у самого не все в порядке с головой?.. Ума не приложу, что делать… Им нужен не призрак, Горацио, а кто-то повесомее, кого можно вздернуть за шею, да так, чтобы было слышно, как ломаются шейные позвонки, а без этого они не успокоятся. Я это видел в их глазах… Ну? Что скажешь?

Г о р а ц и о: Только то, что вашему высочеству известно и без меня. Истина не должна оправдываться.

Т р у в о р и у с (кривляясь и передразнивая незаметно для принца): Хе-хе-хе-хо-хо-хо-хо…

Ф о р т и н б р а с: Согласен всей душой. Но только с одной маленькой поправкой.  Истине и не придется, оправдываться, потому что оправдываться придется мне. (Трувориусу, который нетерпеливо подает ему какие-то знаки). Ну, что тебе, заноза?

Т р у в о р и у с: Я должен сообщить вам нечто чрезвычайно важное.

Ф о р т и н б р а с: Так за чем же дело? Сообщай.

Т р у в о р и у с: Дело чрезвычайной важности, ваше высочество.

Г о р а ц и о: Советник деликатно намекает,  что оно не для моих ушей, принц.

Ф о р т и н б р а с: Послушай, Трувориус…

Т р у в о р и у с (значительно): Чрезвычайной, ваше высочество.

Г о р а ц и о (надув щеки, незаметно передразнивает Трувориуса): Бу-бу-бу…

Ф о р т и н б р а с: Неужели настолько, что им нельзя заняться чуть позже?

Т р у в о р и у с: Надеюсь, ваше высочество не думает, что я осмелился бы беспокоить вас, если бы не его чрезвычайная спешность?

Ф о р т и н б р а с: Боже правый!.. (Горацио). Кажется, я вынужден просить у вас прощения, мой друг. Если эта муха привяжется, то будет жужжать, пока не добьется своего.

Г о р а ц и о: Как будет угодно вашему высочеству. (Кланяется). Осмелюсь вам только напомнить, что против мух хорошо помогает одно английское средство… Оно называется «мухобойка».

Ф о р т и н б р а с (со смехом): Ах, злой язык!.. Ну, хорошо. Я это запомню … Прощайте, Горацио. Надеюсь, мы с вами расстаемся не надолго.

Г о р а ц и о: Прощайте, принц. Я буду рад рассказать вам все, что хранит моя память.

Ф о р т и н б р а с: А я - услышать ваш рассказ.

 

           Г о р а ц и о  с поклоном  исчезает.

 

           (Трувориусу). Ну, выкладывай. И если окажется, что это дело могло подождать до завтра, то я сегодня же обзаведусь мухобойкой.

Т р у в о р и у с: Вы изволили назвать меня мухой, принц, и это безо всякого с моей стороны повода. Вспомните мою преданность, и вам станет стыдно.

Ф о р т и н б р а с (махая руками): Ж-жж-жж-ж-ж… Да, говори же, черт тебя возьми!

Т р у в о р и у с: И пусть Бог даст мне силы вас убедить… (Идет по сцене, заложив руки за спину). Давайте поразмыслим, и притом со всею серьезностью, над тем, что мы только что услышали. Что будет если этот  наглый итальянец разнесет по всему королевству слух о том, что старый Гамлет был убит?.. Подумайте внимательно.

Ф о р т и н б р а с: Что будет?

Т р у в о р и у с: Да. Что будет. Кого, по вашему, теперь назовут виновником этого несчастья? Да, неужели Клавдия? (Остановившись).  Мне почему-то кажется, что скорее уж того, чей отец пал от руки Датчанина, и кто, наверное, жаждал отомстить сильнее, чем кто-нибудь другой. Того, кому молва припишет победу не в честном поединке, а с помощью хитрости, и кто подкравшись тайно, как змея, нанял убийц и заплатил им за эту грязную работу, чтобы потом, дождавшись удобного случая, прикончить Клавдия, Гамлета, а уж заодно и королеву, и все это, конечно,  для того, чтобы отомстить и завладеть престолом… (Вновь неторопливо идет по сцене). Кто это опровергнет?.. Посмотрите - все сходится! И ваша ненависть к старому Гамлету, и ваше желание вернуть отцовское наследство, и частые приграничные стычки с Клавдием, и, наконец, ваше внезапное появление здесь, в ту самую минуту, когда датский престол опустел словно по волшебству!.. Кто ж станет сомневаться? Уж так устроен человек, что он с легкостью принимает все, что лежит на поверхности, не утруждая себя ни размышлением, ни осторожным сомнением. (Подойдя к Фортинбрасу, негромко и зловеще). Вы видели сегодня эту толпу? Может быть, я и ошибаюсь, но мне почему-то стало казаться, что если эта история всплывет, то она поверит в нее охотнее, чем в какую бы то ни было другую…

Ф о р т и н б р а с (перебивая): Постой. Помолчи. Я понял… (Негромко). Ты хочешь сказать, что та змея, которая укусила старого Гамлета, убила его сына и завладела датским троном - это я? Я?.. Надеюсь, я тебя правильно понял?

Т р у в о р и у с: Не меня, ваше высочество, не меня…

Ф о р т и н б р а с: Тебя иль нет - разница невелика, коль скоро моим именем станут пугать детей и шептаться за моей спиной, когда я пойду к Святой Чаше. (Помолчав, мрачно). Послушай-ка. А дело-то, похоже, хуже, чем я думал.

Т р у в о р и у с: Гораздо хуже, мой принц. (Поспешно). И всему виной, как вы видите, этот чертов итальянец с его длинным языком.

Ф о р т и н б р а с (не слушая, удивленно): Нет, ты подумай сам… А? Еще немного и все те, кто улыбаются мне сегодня в лицо, станут дома, за глаза, называть меня убийцей и узурпатором. Друзья начнут меня опасаться, народ будет распевать про меня похабные песенки, а потомки не откажут себе в удовольствии назвать меня «Кровавым» или вообще забудут мое имя, исполнившись к нему презрением… (Озираясь, тоскливо и хрипло). Тут что-то стало душно…

Т р у в о р и у с: Прикажите открыть окна?

Ф о р т и н б р а с: Не надо. (Наливает вино).

 

           Ф о р т и н б р а с  пьет. Короткая пауза.

 

           Ах, черт!.. Ну, что теперь прикажешь делать? (Вновь наливает себе вина).

Т р у в о р и у с: Во всяком случае, не сидеть сложа руки, положившись на случай мой принц. Нет, надо срочно что-то предпринять. И, притом, как можно быстрее.

Ф о р т и н б р а с: Что, например? Седлать коней? Послать вперед дозорных? Выстроить пехоту? Трубить сигнал к атаке? (Пьет).

 

           Короткая пауза.

 

           (Поставив кубок на стол). Нет, милый мой. Тут этим не поможешь. Косые взгляды мечом не отразишь. А имя, втоптанное в грязь, не вычистишь, как грязные доспехи.

Т р у в о р и у с: Ах, ваше высочество, на каждый трудный случай есть свое искусство, чтобы его распутать. Найдутся средства, - дайте только время… Пускай следователи  работают с утра и до вечера, пускай они перетряхнут весь Кронберг, весь Эльсинор и всю Данию, пускай допросят всех, кто мог иметь отношение к этому делу, пока, наконец, не вытрясут из них  всю подноготную!.. А этого итальяшку, этого наглого щенка, который распускает эти ужасные слухи, следует сегодня же посадить на цепь, да еще в самое глубокое подземелье, которое только найдется в королевстве!.. Не удивлюсь, если окажется, что он давно уже присягнул Британцу или Французу...

Ф о р т и н б р а с (не сразу, издали): Оставь его.

Т р у в о р и у с: Оставить?.. Ну, уж нет.

Ф о р т и н б р а с: Я говорю, оставь… Всему виной не он.

Т р у в о р и у с: Не он? А кто ж тогда?

Ф о р т и н б р а с (с мрачной усмешкой): А ты не знаешь?.. Дерьмо, которое зовется «миром», и эти черви, которые в нем копошатся и которые называют себя людьми. Дай им волю, и они прогрызут дыру даже в небесной тверди... Тьфу, дьявол!..

Т р у в о р и у с (осторожно): Они всего лишь прах, мой принц.

Ф о р т и н б р а с: Такой, что с ног до головы вымажет тебя грязью, забьет глаза  и встанет колом в горле!.. Нет, от них не спрятаться, хоть отрасти себе ангельские крылья, хоть стань святым! Они везде найдут. (Страстно, почти с изумлением). Но какая же все это дрянь, Трувориус! (Почти кричит). Какая ж это дрянь!.. И что? Все это ради этой побрякушки? (Толкает стоящую на столе корону, так что она со звоном  летит на пол).

 

           Т р у в о р и у с  бросается вслед за укатившейся короной и скрывается за столом. Короткая пауза.

 

           (Сквозь зубы). Ей-Богу, если б знал… (Смолкает).

Т р у в о р и у с  (быстро подняв голову из-за стола):  Что?

Ф о р т и н б р а с: Ищи, ищи…

 

           Т р у в о р и у с  скрывается. Пауза.

 

            (Негромко). А помнишь бой под Старой Мельницей? Когда мы загнали поляков в болото и они дрались, словно черти,  потому что им уже некуда было отступать, а мы все напирали, так, что к полудню их осталось не больше четверти?.. Да, откуда тебе это помнить, коли ты как всегда таскался в обозе...

 

           Т р у в о р и у с  возвращается и, стирая с короны рукавом пыль, аккуратно ставит ее на стол.

 

           Они хотели прорваться, но всюду мы отбрасывали их назад, и все это почти без криков, слышны были только удары железа о железо, да ржание лошадей,  да время от времени редкий пушечный выстрел, после которого ядро шлепалось в воду, да еще  плеск воды под лошадиными копытами. Говорю тебе, они дрались, как черти, а когда убедились, что им отсюда уже не выбраться, то повернули коней прямо в болото, да так и пошли, увязая все глубже и глубже, так что мы сначала даже не поняли, что они хотят. Ну, а когда  догадались, то все что нам оставалось, так это только отсалютовать им, как героям. Жаль, что они об этом так и не узнали, потому что ни один из них даже не соизволил повернуть в нашу сторону голову… Чертовы гордецы. (Резко). Ты что-то хотел сказать?

Т р у в о р и у с (поспешно): Нет, нет… Что тут скажешь.

Ф о р т и н б р а с: Вот именно. Эта вещь из тех, которые заслуживают, чтобы о них помалкивали…

 

           Ф о р т и н б р а с  молчит, задумавшись. Пауза.

 

Т р у в о р и у с (осторожно): Принц…

Ф о р т и н б р а с (перебивая, почти сердито): Скажи-ка лучше вот что: где  Егоза? Где Кронбах? Где старый Орджичь? Куда все запропастились?

Т р у в о р и у с: Все при войсках, мой принц.

Ф о р т и н б р а с: Зови их всех сюда.

Т р у в о р и у с: Слушаюсь, принц.

Ф о р т и н б р а с: И распорядись, чтобы принесли побольше вина. Побольше вина и побольше света. Тут темно.

Т р у в о р и у с (осторожно): Но… ваше высочество…

Ф о р т и н б р а с (нетерпеливо): Да, знаю, не волнуйся, знаю… Ничего. Мы сядем тихо, так чтобы никого не смутить в этот день печали. Закроем двери, занавесим окна… Прошу тебя, поторопись.

Т р у в о р и у с: Считайте, что я уже вернулся. (Исчезает).

Ф о р т и н б р а с (негромко, поднимаясь из-за стола): Уж эти-то не станут шептаться и перемигиваться за моей спиной. Не станут ни льстить,  ни притворяться, ни лгать, глядя прямо в глаза… (Резко повернувшись). Кто здесь? (Осторожно пятясь, снимает со стены шпагу и какое-то время стоит, прислушиваясь). Должно быть, крыса… Крыса. (Кладет шпагу на стол и наливает себе вина). Ну же, бедный Гамлет… (В пустоту). За тебя. (Пьет).

                                                                   

3.

 

            Небольшая площадь позади храма, где происходит отпевание  убитых. Узкая и кривая улочка, зажатая между храмом и соседним домом, ведет к соборной площади. Оттуда слышится приглушенный гул многотысячной толпы, свист, крики. Несколько нищих стоят под двумя высокими зарешетчатыми окнами храма. Среди них – к а- л е к а, опирающийся на костыли. Еще двое, забравшись по стене, повисли на оконной решетке, заглядывая внутрь храма.

 

К а л е к а (своему товарищу забравшемуся на окно): Ну, что, видать что-нибудь?

П е р в ы й  н и щ и й: А как же. И очень хорошо.

К а л е к а: Ну? Что там?

П е р в ы й  н и щ и й: Дай денежку, тогда скажу.

К а л е к а: Побойся Бога! Откуда у меня денежка?

П е р в ы й  н и щ и й: Ну, как знаешь.

К а л е к а: Ладно. Вот, возьми. Подавись. (Протягивает монетку).

П е р в ы й  н и щ и й: А говоришь - нету. (Забрав монетку, смотрит в окно).

К а л е к а (нетерпеливо): Ну, что там?

П е р в ы й  н и щ и й: Угадай.

К а л е к а: Ты меня знаешь, Осетр. Если я до тебя доберусь, ты позабудешь, как звали твою собственную мать.

П е р в ы й  н и щ и й: Ну, тут и забывать нечего, потому что я этого и так никогда не знал… Ну, ладно, ладно. Успокойся… Покойники лежат все в цветах, и у каждого в руке по горящей свечке. Бьюсь об заклад, что ты в жизни не видел столько вшей, сколько здесь цветов!

В т о р о й  н и щ и й (повиснув на решетке второго окна): Что верно, то верно. Цветов здесь, как в раю. 

П е р в ы й  н и щ и й: А знамен-то! Матерь Божья! И все расшиты золотом. Хватило бы на то, чтобы нашить подштанников для половины города!

К а л е к а: А лица? Ты их видишь? Как они смотрятся?

П е р в ы й  н и щ и й: Должен тебя огорчить. Как и у всех покойников. Глуповато-глубокомысленно.

К а л е к а: Бледные?

П е р в ы й  н и щ и й: Словно зимнее утро.

К а л е к а: А принц?

П е р в ы й  н и щ и й: Не шелохнется. Лежит, как убитый.

 

           Все нищие хихикают.

 

Т р е т и й  н и щ и й: Я знал его. Как-то он мне подал целый фартинг. Давно это было. Еще жив был старый Гамлет. Добрый был человек.

К а л е к а (недоверчиво): Целый фартинг? Ты брешишь, как всегда.

Ч е т в е р т ы й  н и щ и й: Наверное, он надеялся въехать на этом фартинге прямо в Рай. Странная, надо сказать, надежда для того, кто убил собственную мать.

Т р е т и й  н и щ и й: Не бреши. Принц никого не убивал. Всех кончил Лаэрт.

Ч е т в е р т ы й  н и щ и й: Не говорил бы ты  того, чего не знаешь.

Т р е т и й  н и щ и й: Говорю вам, Лаэрт. Мой кум женат на дочери аптекаря, а у той есть сводная сестра, которая приходится троюродной теткой одному конюху, чей дядя чинит обувь у дворцовой охраны. А уж он-то, наверное, знает как было дело!

К а л е к а: Я думаю, что все гораздо хуже. (Понизив голос). Ни Гамлет, и ни Лаэрт.

Т р е т и й  н и щ и й: А кто ж тогда?

К а л е к а: Что вы на меня уставились?.. Сами знаете. Тот, кому это на руку.

Т р е т и й  н и щ и й: Ты что, хочешь сказать?.. (Смолкает).

К а л е к а: Молчи, дурак!

Т р е т и й  н и щ и й: Пожалуй, оно и впрямь лучше будет помолчать, чем потом ходить без языка…

В т о р о й  н и щ и й (припав к решетке): Гляди, гляди!..

К а л е к а: Что там?

П е р в ы й  н и щ и й: Зашевелились.

К а л е к а: Покойники?            

Ч е т в е р т ы й  н и щ и й: Господи, помилуй!

П е р в ы й  н и щ и й: Да, нет. Пришел караул.

К а л е к а: Ну? Ну?

П е р в ы й  н и щ и й: Окружили покойников так, словно боятся, чтобы те не сбежали.

К а л е к а: Не сбегут, я думаю.

П е р в ы й  н и щ и й: А я так почти в этом  уверен.

В т о р о й  н и щ и й: Раз пришел караул, скоро надо ждать остальных.

К а л е к а (первому нищему): Гляди в оба. Ничего не пропускай.

 

           Короткая пауза.

 

Т р е т и й  н и щ и й: А я где-то слыхал, что если убийца подойдет к гробу убитого, то у того кровь польется из раны ручьем, чтоб обличить убийцу…

К а л е к а: Я же тебе сказал: прикуси язык. Ты тут не один.

 

           Входят  Г о р а ц и о  и  Б е р н а р д о

 

Б е р н а р д о: Возможно, нам удастся  пройти здесь… Черт бы побрал всех этих зевак. (Заметив висящих на окнах нищих). Эй! Это еще что? А ну-ка, слезайте, пока я не поотрывал вам головы. Тут, что? Подмостки?

П е р в ы й  н и щ и й: Может быть, и не подмостки, милорд, но все-таки что-то вроде того.

Б е р н а р д о: Слезай, пока я не разозлился..

П е р в ы й  н и щ и й (спускаясь на землю): Подумайте сами, милорд. Если есть представление, то должны быть и зрители. Зачем же заставлять актеров играть впустую?

К а л е к а: Истинная правда, милорд. На что еще годятся покойники, как ни за тем, чтобы давать представление и собирать вокруг себя толпу? Это ведь их последний выход, так неужели же мы не будем милосердны и  станем их обижать? В конце концов, они играют как умеют.

Б е р н а р д о (Горацио): Но каков наглец!

П е р в ы й  н и щ и й: Вовсе нет, милорд. Вы измените свое мнение, если  примите во внимание, что пьеса, которая разыгрывается в этом театре, в целом довольно поучительна, хотя и несколько однообразна. Она называется «Memento more», а это значит, что она способна сделать лучше  даже такие заблудшие души, как наши. В конце концов, всем нам рано или поздно предстоит выйти на эту сцену, так не разумнее ли выучить свою роль заранее, милорд?

Б е р н а р д о: Язык, что помело! Ну уж я затолкаю тебе его в твою поганую глотку!

Г о р а ц и о: Оставь их, Бернардо.

Б е р н а р д о: Разве эта болтовня вас не задевает?

Г о р а ц и о: Нисколько. Я подумал вдруг, что сказал бы принц, если бы он их услышал. Наверное, он остался бы  доволен. Ей-ей. Эти мошенники в его вкусе. Он всегда доверял их чутью больше, чем всей теологической премудрости Виттенберга.

Б е р н а р д о: Вот и оставался бы там. По крайней мере, был бы сегодня жив.

Г о р а ц и о: Боюсь, это уже ничего бы не изменило, Бернардо. Каждый таскает свою смерть у себя за плечами.

Б е р н а р д о: Вы смотрите на вещи слишком мрачно.

Г о р а ц и о: Но, ей-Богу, не мрачнее, чем они на меня.

П е р в ы й  н и щ и й: Так мы можем смотреть пьесу дальше, милорд?

Г о р а ц и о: Сделайте одолжение.

П е р в ы й  н и щ и й: Спасибо, милорд. (Быстро забирается на окно).

 

             В т о р о й  н и щ и й  забирается на соседнее окно. Г о р а ц и о   и  Б е р н а р д о  направляются к улочке, ведущей на площадь.

 

К а л е к а: Эй, милорды!… Позвольте дать вам хороший совет. Не ходите на площадь. Задавят.

Б е р н а р д о: Нечего сказать, хороший. Да, нам как раз туда и надо.

К а л е к а: Если хотите послушать, как трещат человеческие кости, тогда конечно идите. Заодно посмотрите на тех, которых уже раздавили. Одного, так почти при мне.

Б е р н а р д о: Что за напасть! Так мы в западне?

К а л е к а: Как и все мы, милорд.

Б е р н а р д о: Довольно умничать! Должен же здесь быть какой-то другой выход.

К а л е к а: Как не быть, милорд. (Стучит костылем по решетке окна). Загляните сюда и вы его сразу увидите.

Б е р н а р д о: Все-таки надо было оторвать тебе язык, мошенник. (Горацио). Что будем делать?

Г о р а ц и о: Да, то же, что и прежде, друг мой. Ждать.

Б е р н а р д о (ворчливо): У вас на все один ответ.

Г о р а ц и о: И не худший, можете мне поверить.

 

            Появляются К а п и т а  и  с о л д а т ы. Двое солдат становятся возле запертой двери, ведущей в храм. Остальные быстро оцепляют площадь. Нищие в замешательстве.

 

К а п и т а н: Все - вон! Да поживее!.. Быстро! Быстро!..

 

           С о л д а т ы  подгоняют нищих древками копий. Те, с ворчанием, уходят.

 

           Горацио и Бернардо). А вам что? Особое приглашение?

Г о р а ц и о: Если это вас не затруднит.

К а п и т а н (узнав Горацио): А, это вы… Простите, не узнал. 

Г о р а ц и о: Мы не в обиде.

К а п и т а н: Да уж какие тут обиды. (Сняв шлем, вытирает потный лоб). Тут творится такое, что родного отца и того не узнаешь. Слышите, какой шум? Народ словно с цепи сорвался. Валит валом почище, чем в Светлое Воскресение. (Понизив голос). При покойном короле такого бы не случилось. Вмиг бы очистили площадь. (Оглянувшись, еще тише). Можете себе представить, Горацио, принц со всей своей свитой не сумел  пробиться даже на площадь. Народ чуть не опрокинул его карету, и если бы не подоспели вовремя наши молодцы, то быть беде… Ну? Где вы такое видели при старом короле?

Б е р н а р д о: Где он теперь?

К а п и т а н: Поехали в обход. С минуты на минуту будут здесь. (Помолчав). Я сразу сказал, что это была глупая затея отпевать убитых в городе, и все только за тем, чтобы угодить народу. Отпевать надо было в замке, среди своих, да и дело с концом.

Г о р а ц и о: Вы ведь знаете, капитан, народ был к Гамлету сердечно расположен. Его любили.

К а п и т а н: Вот уж от чего избави нас Бог, так это от народной любви. (Прислушивается к доносящемуся с площади шуму, который становится громче). Слышите? Полюбит так, что потом и костей не соберешь. (Оглядываясь и понижая голос).  А что до нашего принца, то я скажу вам так. Уж коли ты затеял дело, так доведи его, по крайней мере, до конца. Не бросай на полдороге. Черт возьми! Он должен был остаться в живых, а не подставлять свою печень под чужую шпагу. Теперь изволь расхлебывать эту кашу, которую он заварил. Чем-то еще все это кончится? (Оглянувшись и увидев что-то в конце невидимой для зрителя улицы, солдатам). Эй! Открывайте двери! Живо! Живо!

 

           С о л д а т ы  безуспешно пытаются открыть двери.

 

           А, черт! Попробуйте поддеть бердышом.

 

           Дверь не поддается.

 

           Эй, Мясник! Быстро беги к главным воротам, скажи, пусть отопрут. Умри, но доберись.

 

           Один из солдат убегает.

 

           Стучите в окна. Да, погромче!

 

           С о л д а т ы   стучат  в  окна  древками  копий. Входят  Ф о р т и н б р а с,  Т р у в о р и у с,  свита, дворяне, охрана. 

 

           (Бросаясь к Фортинбрасу, солдатам). На караул! (Фортинбрасу). Рады видеть ваше высочество в добром здравии. Надеюсь на этот раз все в порядке?

Ф о р т и н б р а с: Лучше не бывает. А что у вас?

К а п и т а н: Народ все прибывает, просто беда.

Ф о р т и н б р а с: Усильте оцепленье. (Глядя на солдат, чьи копья остались висеть на решетках окон). Что это?

К а п и т а н: Небольшая заминка, ваше высочество. Дверь на запоре.

Т р у в о р и у с: Так откройте ее!

К а п и т а н: Дело нескольких минут, ваше высочество.

Т р у в о р и у с (зловеще): В иных обстоятельствах несколько минут могут стоить головы, капитан.

К а п и т а н (сухо): Вы это про мою голову, милорд?

Ф о р т и н б р а с: Оставь, Трувориус. Что за дурная привычка грозить при всяком удобном случае топором?..  Простите его, капитан.

 

           К а п и т а н с поклоном отходит.

 

           (Заметив Горацио): А, Горацио… (Подходит ближе, свита идет вслед за ним). Рад видеть вас, хотя сегодняшний день создан не для радости. (Окружающим). Оставьте нас.

 

           Свита отступает. Б е р н а р д о  отходит вместе со всеми.

                       

           (Помедлив). Надеюсь, вы не в обиде на меня?

Г о р а ц и о: Не припомню, чтобы ваше высочество давало мне к этому какой-нибудь повод.

Ф о р т и н б р а с: О, целых два. Во-первых, мы вас не пригласили принять участие в учрежденной нами следственной комиссии…

Г о р а ц и о: Избавив меня от необходимости копаться в ненужных бумагах, ваше высочество, за что я вам признателен от всей души.

Ф о р т и н б р а с: Положа руку на сердце, Горацио. Как близкий друг нашего принца, чьи глаза и сердце еще подернуты печалью, вы легко могли бы пройти мимо истины и не заметить самого существенного. Это единственная причина.

Г о р а ц и о: Ценю вашу заботу, принц… Но вы сказали, что есть и второй повод?

Ф о р т и н б р а с: Ваша история, друг мой… (Поспешно). Нет, нет. Молчите. Я сам скажу. Должно быть, вы обиделись, что мы отнеслись к ней более чем прохладно. А как бы вы хотели? Она звучит так дико, что уши отказываются ее слушать, а разум спешит поскорее найти ей какие-нибудь правдоподобные обьяснения. Тем более, не забывайте, что для множества людей, чей ум не слишком зрел, а в сердце гуляет ветер, ваша история легко может стать соблазном и понудить их к выводам, которые, при удобном случае, стали бы угрожать спокойствию датской короны и ее подданных… Вы понимаете о чем я говорю?

Г о р а ц и о: Да, мой принц.

Ф о р т и н б р а с: Вот почему позвольте мне просить вас об одной услуге… Вы не рассердитесь?

Г о р а ц и о: Уверен, нет.

Ф о р т и н б р а с: Тогда сделайте нам одолжение. Воздержитесь до поры от того, чтобы рассказывать вашу историю. Оставим следствию  решать, как было дело. Пусть ищут, допрашивают, собирают доказательства, копаются в уликах. Коль ваш рассказ найдет себе подтверждение, что ж, так тому и быть. Но до того - пусть царствует молчанье.

Г о р а ц и о (негромко): Я повинуюсь, принц.

Ф о р т и н б р а с (помедлив): Иного я и не ждал.

 

             Двери в храм с шумом распахиваются и сразу вслед за этим с площади доносятся траурный звук труб.

 

            И будьте сегодня рядом с нами, Горацио. Я бы хотел видеть вас другом, таким же, каким вы были для покойного принца.

 

            Г о р а ц и о  склоняется в поклоне. Ф о р т н б р а с, поднявшись по ступенькам, скрывается в храме. Свита следует за ним.

 

Б е р н а р д о (подойдя): Какие новости?.. Э, да на вас лица нет. Что случилось?

Г о р а ц и о: Ты видел? Видел?

Б е р н а р д о: Что?

Г о р а ц и о: Страх  в его глазах.  Да еще какой!.. Бернардо… (Поманив к себе Бернардо, шепотом). Он боится.

Б е р н а р д о: Кто? Принц? Вы шутите, конечно.

Г о р а ц и о: Клянусь Христовой кровью.

Б е р н а р д о: Да, нет же. Шутите. О его безрассудной смелости можно услышать на каждом углу.

Г о р а ц и о: Но то совсем другое, Бернардо. Другая смелость и другой страх. А этот оседлал  его, как опытный наездник. Сдавил ему бока, да так, что было слышно, как трещали ребра. Натянул удила, пригнул к земле. Еще немного, и он погнал бы его не разбирая дороги.

Б е р н а р д о: Но что ему бояться?

Г о р а ц и о: Того же, чего и всем нам - собственной тени.

 

           Издали доносится траурная мелодия.

 

Б е р н а р д о: Нет, вы ей-Богу шутите.

Г о р а ц и о (ворчливо): Конечно же шучу. Не слышишь, разве? Сегодня день располагает к шуткам, как никогда… Идем.

 

           Поднявшись по ступенькам, Г о р а ц и о  и  Б е р н а р д о  исчезают вместе с толпой в храме.

          

4.

 

            Комната  Г о р а ц и о  в замке Кронберг, - тесное, неуютное помещение с одним высоким, стрельчатым окном в сторону моря. Заваленый бумагами стол, несколько стопок книг на полу и на подоконнике. Большая неубранная кровать с откинутым пологом.

             Г о р а ц и о  сидит в кресле спиной к столу. Кажется, что он погрузился в глубокую задумчивость. На его коленях - раскрытая книга. На постели, среди разбросанных подушек, лежит  М а р г р е т. Она полуодета, тонкая кружевная рубашка едва прикрывает грудь и ноги; волосы  распущены. Подперев  рукой голову, она смотрит на Г о р а ц и о.

             Пауза.

 

М а р г р е т (негромко): Эй! Ты уснул?.. Я, кажется, тебя о чем-то попросила.

Г о р а ц и о (издалека): Я слышал.

М а р г р е т: Очень сомневаюсь.

Г о р а ц и о: Нет, в самом деле.

М а р г р е т: Тогда скажи, о чем?

Г о р а ц и о (неуверенно): Помочь тебе одеться?

М а р г р е т: Вот еще!

Г о р а ц и о: Тогда не знаю.

М а р г р е т: Какой ты сегодня скучный, просто нет сил. Ты злишь меня ужасно.

Г о р а ц и о: Правда? (Меланхолично). Бьюсь об заклад, сейчас мы узнаем, что все мужчины - свиньи.

М а р г р е т: И, как всегда, проиграешь.

Г о р а ц и о: Хорошая новость. И кто ж это исключение?

М а р г р е т: Не ты.

Г о р а ц и о: Ну, ясное дело. (Наклоняясь к Маргрет, негромко). Орландо?.. Да?

 

          М а р г р е т  молчит.

 

          Орландо!.. Ну, скажи же!

М а р г р е т: А хоть бы и так.

Г о р а ц и о: Орландо! (Дурачясь). Ах! Непобедимый рыцарь! Вымысел, обвешенный оружием и добродетелью!.. Ах, Маргрет! Вот на кого ты променяла живую плоть! На вымысел!.. Тебе не стыдно?

М а р г р е т: Нет, милый. Если хочешь знать, он кажется мне живее многих разгуливающих по Кронбергу.

Г о р а ц и о: Тут я не спорю. По сравнению с этими, живыми могут считаться даже дворцовые статуи… Ну, рассказывай, что же наш рыцарь натворил на этот раз?

М а р г р е т: Тебе не интересно.

Г о р а ц и о: Еще как. Не успокоюсь, пока не узнаю.

М а р г р е т: Отстань.

Г о р а ц и о: Нет уж, скажи.

М а р г р е т (неохотно): Освободил от турок целый город.

Г о р а ц и о: Браво!

М а р г р е т (с вызовом): И при этом не получил ни одной царапины.

Г о р а ц и о: Каков везунчик! Султан, наверное, был в ярости. Надеюсь, он на этом не остановился?

 

          М а р г р е т  молчит.

 

          Эй, ты ведь не хочешь, чтобы я умер от любопытства?

М а р г р е т: Если тебе это интересно, то он убил Фергакля.

Г о р а ц и о: Вот это правильно. Человек с таким именем ничего другого и не заслуживает… Постой, или это не человек?… Молчи, я догадаюсь сам… Ставлю свой обед, что это злой волшебник, который, получал удовольствие от того, что насылал порчу на добрых христиан… Я угадал?

М а р г р е т: Ты читал!

Г о р а ц и о: И близко-то не подходил.

М а р г р е т: Читал!

Г о р а ц и о: Клянусь, что нет. Скажи-ка лучше, чем закончил наш доблестный герой? Ведь чем-то он закончил?

М а р г р е т: Как и полагается настоящему мужчине, господин Горацио.

Г о р а ц и о: Похоже, это камень в мой огород. Так чем же?

М а р г р е т: Сначала он убил Фергакля, а потом  пробрался в спальню к своей возлюбленной, которую Фергакль околдовал, потому что хотел на ней жениться… Ты опять спишь?

Г о р а ц и о: Я само внимание. Пробрался в спальню…

М а р г р е т: Да. К Алине. И там нанес ей триста поцелуев!

Г о р а ц и о: Вот чудовище.Так вот взял и нанес?

М а р г р е т: Не мудрствуя понапрасну, как некоторые.

Г о р а ц и о: Надеюсь, она осталась после этого жива?

М а р г р е т: Жива и счастлива, как была бы счастлива на ее месте любая женщина.

Г о р а ц и о: Но, послушай, триста поцелуев!.. Хотел бы я взглянуть.

М а р г р е т: И только?

Г о р а ц и о: А что еще?

М а р г р е т: Еще?.. Ах ты, судак с холодной кровью! «Взглянуть»!.. Ну, конечно, если ты ни на что больше не способен, тогда тебе остается только глазеть!

Г о р а ц и о: Ты клевещешь, Маргрет. (Скромно). Тебе хорошо известно, что если бы я захотел, то мог бы нанести не меньше.

М а р г р е т: Скорее, посадить. Как кляксу на бумагу или пятно на одежду. Судак несчастный! (Отворачивается).

Г о р а ц и о (помедлив, с мрачным изумлением): Эй, Маргрет… Мне показалось, что ты меня сравнила с рыбой.

 

          М а р г р е т  молчит.

 

          Меня, мужчину в точном смысле этого слова - с рыбой? С животным столь далеким от совершенства, что Творец не дал ему даже ног? Мужчину где-то даже приятного собой, как мне говорили?

М а р г р е т: Отстань.

Г о р а ц и о: Мне это сравнение не нравится.

 

           М а р г р е т  молчит, отвернувшись. Короткая пауза.

 

           (Без выражения, негромко). А не нравится оно мне потому, что это правда... (Помедлив, без выражения). Эй, ты попала в точку. В самое яблочко.

М а р г р е т (обернувшись): Правда?

Г о р а ц и о: И при том, истинная… (Мрачно). Я - рыба и даже еще хуже… Я дождевой червяк. Улитка. Засохший огрызок яблока, если тебе так больше нравится. Слизняк. Мокрица…

М а р г р е т (удивленно): Эй, что с тобой?

Г о р а ц и о: Ничего. Видит Бог, навозная куча и та заслуживает большего уважения. Если бы я мог, то с удовольствием плюнул бы себе в глаза.

М а р г р е т: Да, что с тобою, наконец?

Г о р а ц и о (не сразу): Ты будешь надо мною смеяться.

М а р г р е т: Охотно, если будет повод… Ну? Говори, в чем дело.

Г о р а ц и о: Принц. Он мне снился сегодня.

М а р г р е т: Фортинбрас?

Г о р а ц и о: Нет, Гамлет. А утром, стоило мне только открыть глаза, как я почувствовал, что он стоит рядом и смотрит на меня, словно укоряя, что я не тороплюсь исполнить данное ему обещание.

М а р г р е т: Вот новости! Ты видел призрак Гамлета?

Г о р а ц и о: Не глазами - сердцем. Мне казалось, он где-то совсем близко, стоит только протянуть руку. (Помолчав, негромко). Я обещал ему, Маргрет…

М а р г р е т: Быть его устами. Я это уже слышала сто раз… За чем же дело? Будь, раз обещал.

Г о р а ц и о: Легко сказать. Да, разве я не пытался? Но все выходит так бледно, как будто я пишу молоком… Что рассказать? О чем? Один убил, другой мстит убийце и гибнет сам, - да разве в этом дело? В конце концов, такое случается на каждом шагу… Нет, тут спрятано что-то другое. И хуже всего, что оно ускользает от меня, стоит мне только взять в руки перо.

М а р г р е т (беспечно): Так не бери.

Г о р а ц и о: Ты, верно, шутишь.

М а р г р е т: Тогда возьми.

Г о р а ц и о: И взял бы, когда бы смог поймать за хвост саму суть, - то, без чего все остальное - только шелуха.

М а р г р е т (подразнивая): Так не бери.

Г о р а ц и о: Не брал бы, может быть, если бы  нашелся кто-то, кто взял бы его вместо меня.

М а р г р е т: О, Господи, ну, какой же ты сегодня скучный! Лучше почитай мне еще.

Г о р а ц и о: Нет, погоди. Мне кажется, ты все-таки что-то не понимаешь.

М а р г р е т: Это после того, как ты прожужжал мне об этом все уши?

Г о р а ц и о: Я говорю о рассказе, Маргрет… Хочешь знать, что это такое?

М а р г р е т: Ах, Боже мой, Горацио, отстань!

Г о р а ц и о: Нет, ты послушай… Знаешь, что это такое? Рассказ? Иногда - ничего, просто пустое сотрясение воздуха, после которого ничего не остается. Но иногда случается другое; тогда он сдергивает завесу с небес и преисподней и меняет ход созвездий, сбивает с ног или выводит на улицу толпу, скидывает с трона королей и возводит на него тиранов. Но самое главное не это. (Негромко). Самое главное, что иногда он переживает время. Нет, не переживает - он сам становится временем, - даже больше, чем время и больше, чем мир… Ты понимаешь, что это значит?

М а р г р е т: Это значит, что из тебя никудышный рассказчик, вот что.

Г о р а ц и о: Это значит, Маргрет, что рассказ сам рассказывает себя, когда захочет, выбирая для этого место, и время, и того, кого он заставит заговорить. Поэтому тебе остается только ждать, когда он поймает тебя в свои силки и заставит взяться за перо, чтобы убедиться, что ему дана власть делать обыденное - тайным, а преходящее - вечным… Все же прочее, - это только пустое сотрясение воздуха.

М а р г р е т: Слова. Слова. Слова…Стоит тебе заговорить об этом, как я начинаю умирать со скуки. Лучше почитай мне еще.

Г о р а ц и о: Тебе не интересно?

М а р г р е т: Да, читай же!

Г о р а ц и о (открыв лежащую на коленях книгу, немного обиженно): Ладно, если хочешь. (Читает). «И поразил Господь дитя, которое родила жена Урии Давиду, и оно заболело. И молился Давид Богу о младенце, и постился Давид, и, уединившись, провел ночь, лежа на земле. И вошли к нему старейшины дома его, чтобы поднять его с земли; но он не хотел и не ел  с ними хлеба. На седьмой день умерло дитя и слуги Давидовы боялись донести ему, что умер младенец; ибо, говорили они, когда дитя было еще живо, и мы уговаривали его, и он не слушал голоса нашего; как же скажем ему теперь: «умерло дитя»? Он сделает с собой что-нибудь худое. И увидел Давид, что слуги его перешептываются между собою, и понял он, что дитя умерло, и спросил Давид слуг своих: умерло дитя? И сказали: умерло. Тогда Давид встал с земли, и умылся, и помазался, и переменил одежды свои, и пошел в дом Господень и молился. Возвратившись домой, потребовал, чтобы дали ему хлеба, и он ел. И сказали ему слуги его: что значит, что ты так поступаешь? Когда дитя было еще живо, ты постился и плакал, а когда  дитя умерло, ты встал, и ел хлеб, и пил? И сказал Давид: пока дитя было живо, я постился и плакал, ибо думал: кто знает, не помилует ли меня Господь, и дитя останется живо? А теперь оно умерло; зачем же мне поститься? Разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, а не оно ко мне…» (Подняв голову). Ты плачешь?

М а р г р е т: Вот еще. (Смахивает слезы).

Г о р а ц и о (негромко): Маргрет…

М а р г р е т: Ну, что ты ко мне привязался? Я не плачу.

Г о р а ц и о: Нет?

М а р г р е т: Да!

Г о р а ц и о: Так плачешь или нет?

М а р г р е т: Ты мне надоел! (Швыряет подушку в Горацио).

Г о р а ц и о: Моя подушка!

М а р г р е т: Вот с ней и обнимайся.

Г о р а ц и о: Ты, кажется, ревнуешь?

М а р г р е т: Еще чего.

Г о р а ц и о: Ревнуешь! (Швыряет подушку в Маргрет).

М а р г р е т: Ты мне сделал больно!

Г о р а ц и о: Не я, - соперница.

М а р г р е т (швырнув подушку в Горацио): Так на ее обратно!

 

          Стук в дверь. Г о р а ц и о  и  М а р г р е т  молча смотрят друг на друга. Короткая пауза.

 

М а р г р е т: Ну, открывай же.

Г о р а ц и о: Хоть что-нибудь накинь.

М а р г р е т: И не подумаю.

 

          Поднявшись, Г о р а ц и о  отпирает дверь.

 

Б е р н а р д о (входя): Мы ищем вас с утра. (Заметив Маргрет, смешавшись). Простите, мы не знали…

М а р ц е л л (входя): Здравствуйте, Горацио. (Заметив Маргрет). Ох, извините. (Пятится к двери).

Б е р н а р д о (негромко): Может, нам  зайти позже?

Г о р а ц и о: Да, проходите же. Не стойте на пороге.

М а р г р е т: Смелее, господа офицеры. Я вас не съем.

Б е р н а р д о: Мы будем вам за это очень признательны.

Г о р а ц и о: Она питается только брачными объявлениями и романами о рыцарях, поэтому проходите без страха.

М а р ц е л л (Бернардо, шепотом): Я чувствую себя так, как будто меня поджаривают на сковородке.

Б е р н а р д о (шепотом): Придется тебе навестить своего духовника, приятель. (Громко). Мы на одну минуту.

М а р г р е т: Да, проходите же!.. Какие скромники, оказывается, живут у нас в Кронберге!

Г о р а ц и о: Перестань, бесстыдница. (Бернардо и Марцеллу). Позвольте вам представить - Маргрет. Моя ученица.

 

          Б е р н а р д о  и  М а р ц е л л  переглядываются.

 

          Я учу ее латыни и греческому.

Б е р н а р д о (негромко): Хорошо, хоть не закону Божьему.

М а р г р е т: Вы что-то сказали, господин офицер?

Б е р н а р д о: Я говорю, какое это должно быть удовольствие говорить на языках, на которых разговаривал Александр Македонский.

М а р г р е т: Огромное, можете мне поверить.

Г о р а ц и о (Бернардо и Марцеллу): Вы с новостями или просто шли мимо?

Б е р н а р д о: И то, и другое. Проходили мимо с новостями.

М а р ц е л л: Да еще с какими. (Бернардо). Скажи.

Б е р н а р д о: Нас требуют…  как это называется? В Комиссию. Вот словечко-то. Хотят услышать наши показания. Мои и, стало быть, Марцелла.

М а р ц е л л: Но вот, что странно. Нас  вызвали по одному. Бернардо - в полдень в среду, а меня только на следующий день… Что вы на это скажите?

Г о р а ц и о: Скажу, что меня там ждут во вторник.

Б е р н а р д о: Вас тоже? Но почему же тогда не всех вместе?

Г о р а ц и о: О, это старый трюк. С одним  всегда легче справиться, чем со всеми вместе.

Б е р н а р д о: Я вас предупреждал. Стоило вам заикнуться о призраке, как вы разворошили улей.

Г о р а ц и о: Зато наградой нам будет мед правды.

Б е р н а р д о: Вот уж сомневаюсь.

М а р г р е т: Что это за призрак?

Б е р н а р д о: Призрак?.. Как сказать?.. Обыкновенный. (Горацио, негромко). Она не знает?

Г о р а ц и о: Нет. Я дал слово принцу, что до поры сохраню все в тайне.

М а р г р е т: Я так и знала, что ты от меня что-то скрываешь. Ну, берегись.

Г о р а ц и о: Ей-Богу, пустяки.

М а р г р е т: Да, ну? По вашим лицам этого не скажешь. (Бернардо). Скажите хоть вы.

Б е р н а р д о: И рад, но не могу.

М а р г р е т (Марцеллу): Вы тоже не можете?

 

          М а р ц е л л  с сожалением разводит руками.

 

          Так вы все заодно?.. Ну, ладно. Берегитесь. Я все равно узнаю.

Б е р н а р д о (Горацио, негромко): Теперь держитесь. Похоже, эта осадная машина может оказаться посильнее, чем крепость вашего молчания.

Г о р а ц и о: За него не беспокойтесь. Надеюсь, оно окажется таким же прочным, как и ваше обещание.

Б е р н а р д о: Можете спать спокойно, Горацио. Мы не подведем.

Г о р а ц и о: Марцелл?

М а р ц е л л: Расскажем все, как было.

Г о р а ц и о: И все же приготовьтесь. Может быть жарко.

М а р ц е л л: Думаю, не жарче, чем во время последнего похода, когда поляки прижали нас к побережью.

Г о р а ц и о: Ну, дай-то Бог.

Б е р н а р д о: И вам. (Марцеллу). Идем, Марцелл. (Маргрет). Прощайте.

М а р ц е л л: Прощайте.

М а р г р е т: Прощайте, господа.

 

           М а р ц е л л  и  Б е р н а р д о  уходят.

 

           Какие смешные. (Вскочив). Ну, быстро говори теперь, что это за призрак!

Г о р а ц и о: Да, так, одной девицы, которая страдает чрезмерным любопытством. Ее зовут Маргрет.

М а р г р е т: Фу, какой ты гадкий!.. Ну, погоди, я все равно узнаю… (Подходя к столу). Почему  у тебя тут всегда такой беспорядок? (Берет в руки один из лежащих на столе листов, читает). Трагедия… (Читает).  Принц. Король. Королева… Боже милостивый! Ты пишешь трагедию?

Г о р а ц и о: Скорее, она меня. (Обняв Маргрет одной рукой, другой отнимает у нее лист).

М а р г р е т: Отстань. Уже четвертый час. Я слышала, как трубили в гарнизоне… Горацио…

Г о р а ц и о (обнимая Маргрет): Мне что-то расхотелось тебя отпускать.

М а р г р е т: Сначала расскажи о призраке.

Г о р а ц и о: Во всяком случае, не сейчас.

М а р г р е т (пытаясь освободиться): Тогда когда?

Г о р а ц и о: Позднее.

М а р г р е т: Завтра?

Г о р а ц и о: Может быть. (Целует Маргрет).

М а р г р е т: Горацио… Пусти.

Г о р а ц и о: Пока не нанесу все триста, даже и не думай. (Целует Маргрет). Нет, пусть для ровного счета будет четыреста. Считай. (Целует).

М а р г р е т (слабея): Горацио…

Г о р а ц и о: Один. (Целует). Второй. (Целует). А это третий. (Целует). Понравилось, как я его нанес?

М а р г р е т: Понравилось. (Слабо). Эй, ты меня задушишь…

Г о р а ц и о (подталкивая Маргрет к постели): Пусть будет тысяча.

М а р г р е т (чуть слышно): Горацио…

Г о р а ц и о: Когда об этом узнает Орландо, у него случится разлитие желчи. (Целует Маргрет, одновременно увлекая ее на постель; полог падает; из-за закрытого полога). Шесть… Семь… Восемь…

                                                              

ДЕЙСТВИЕ   ВТОРОЕ

                                                                 

5.

 

             Зал, где происходят заседания следственной комиссии. Низкое сводчатое помещение с длинным столом и рядом деревянных кресел с высокими спинками. На стене  - большое распятие. У правой кулисы конторка для секретаря. Слева и справа - две двери.

            За столом сидит  П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь, с повязанной на груди салфеткой. Перед ним - поднос с посудой. Заканчивая трапезу, он с удовольствием поглощает жареного цыпленка, время от времени запивая его вином.  

             Входит  С е к р е т а р ь . В его руках - большая стопка книг и бумаг.

 

С е к р е т а р ь: Приятного аппетита, ваша милость.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (жуя): Тебе того же.

С е к р е т а р ь: Премного вам благодарен. (Кладет книги на конторку).

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Все нашел?

С е к р е т а р ь: И даже больше, чем требовалось.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Зачем же больше, сынок? Мне лишнее читать нет никакой охоты… Отнесешь все назад.

С е к р е т а р ь: Слушаюсь, ваша милость.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (вытирая губы салфеткой): В нашем деле, сынок, важен не материал, а то, что у тебя на плечах. Была бы голова, а уж материал всегда найдется. (Звонит в колокольчик). Тетрадь готова?

С е к р е т а р ь: Да, ваша милость. (Подойдя, кладет перед следователем тетрадь). Расчертил, как вы велели.

 

          Вошедший  с л у г а  забирает со стола поднос с посудой.

 

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (листая тетрадь): Прекрасно… Прекрасно, сынок. Знаешь, что это такое?

С е к р е т а р ь: Горю желанием узнать, ваша милость.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Сразу видно, что ты в нашем деле новичок… Тут две графы. В одну я записываю все показания «за», а в другую - мнения прямо противоположные, то есть те, которые «против». Затем я суммирую и то, и другое и получаю результат. Допустим: шесть мнений за то, что принц Гамлет убил короля в состоянии аффекта, и три за то, что он убил его расчетливо, то есть надеясь на выгоду. Среднее арифметическое этих мнений составит четыре с половиной, что  указывает на то, что первое мнение ближе к истине, чем второе.

С е к р е т а р ь: Просто невероятно.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: А, главное, как нельзя более убедительно. (Отдавая тетрадь секретарю). Давай-ка теперь подпишем.

 

           С е к р е т а р ь  садится за конторку.

 

            Пиши. «Следствие по делу о смерти принца Гамлета и других»… Нет, погоди. Это не пойдет. Напишем лучше так. «Следствие по делу о смерти принца Г.» Чтобы посторонний глаз не сразу мог разобрать, что к чему. Упаси Бог, попадет не в те руки. Раструбят во все концы.

 

           В то время, как  С е к р е т а р ь  подписывает тетрадь, появляется  В т о р о й  с л е д о в а т е л ь.

           В руках у него - стопка бумаг.

           Во время следующего диалога, С е к р е т а р ь, забрав часть бумаг, уходит.

 

           (Второму следователю). А я-то, было, грешным делом, подумал, что вы уже не придете… Ну, что? Есть какие-нибудь новости?

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь: Есть одна, если вы еще не слыхали. (Усаживаясь за стол). Королевский врач дал деру. Его  видели садящимся на корабль, который отплывал во Францию. Теперь ищи-свищи.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Да, что вы говорите? (Не сразу, задумчиво). А новость хоть куда. Его сиятельство останутся довольны.

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь (раскладывая бумаги): Довольны? Это чем же?

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Тем, что тайное стало явным… Раз человек бежит, значит совесть его не чиста. А раз она не чиста, значит ему есть, что скрывать. А раз ему есть, что скрывать, то он, как водится, и скрывает.

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь: Жаль только, что мы не знаем, что именно.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Мы-то, конечно, нет. (Понизив голос). Но вот, что касается их сиятельства, то тут бы я не зарекался… Что это у вас?

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь: Список тех, кого требуется допросить.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Но какой большой!.. Дайте-ка взглянуть. (Забрав список, читает). Рейнальдо, слуга покойного Полония… Так. Азалия, фрейлин…   Актеры… (Второму следователю).  Зачем тут актеры?

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь: По слухам, они были в приятельских отношениях с принцем Гамлетом. За ними уже послали.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Было бы гораздо лучше, если бы он поддерживал отношения с церковными певчими. (Бормочет, читая). Господин Корнелий… Господин Вольтиманд… Офицеры Бернардо и Марцелл… Девица Маргрет… Против этого имени стоит большой восклицательный знак. Как это понимать?

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь: Так, что эту птичку хотели допросить их сиятельство. Лично.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Не знаете, за что такая честь?

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь: Точно сказать не могу, но, кажется, дело идет об этом сумасшедшем итальянце, который вчера стращал нас историями про призраков. Они  знакомы.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Его зовут Горацио. Он действительно итальянец. Но сколько я могу судить, он себе на уме, но далеко не сумасшедший.

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь: Сумасшедший он или нет, но после его рассказа мне всю ночь мерещилось черти что.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Что, если не секрет?

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь (уклончиво): Я не хотел бы даже вспоминать.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Вот видите… Нет, он не сумасшедший. В нем чувствуется расчет и умысел. (Понизив голос). Представьте себе, что будет, если его историю станут пересказывать по кабакам и рынкам? У кого будет от этого болеть голова?..

 

          В т о р о й  с л е д о в а т е л ь  молча смотрит на  П е р в о г о.

 

          Ага?.. Вот то-то же.

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь (косясь на дверь): Но как же их сиятельство?

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: О, тут не беспокойтесь. С его-то головой он найдет выход хоть из преисподней.

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь: Не сомневаюсь. (Негромко). Только, может, лучше… (Красноречивый жест). Раз, и готово…

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (посмотрев на Второго следователя, не сразу): Зачем же торопиться? (Возвращается к бумагам).

 

          Короткая пауза.

 

С л у г а (появляясь на пороге): К вам какая-то дама.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (меланхолично, не отрываясь от бумаг): Вопрос в том, сынок, - какая именно.

С л у г а: Довольно полненькая, чтобы не сказать больше.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Запомни, сынок, на языке юриспруденции это называется   «особые приметы». (Отрываясь от бумаг). Что ей нужно?

С л у г а: Она не говорит.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Не говорит или не хочет говорить? (Второму следователю). Тут есть нюанс, мне кажется.

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь: Если вы подвергните ее допросу с пристрастием, то уверяю вас, она заговорит так, что будет уже не остановить.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Я предпочел бы действовать  убеждением.

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь: А я чем?  (Слуге). Кто она?

С л у г а: Она не пожелала назвать свое имя, милорд.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Так она  еще и безымянна. (Второму следователю). Что у нас есть о безымянных дамах, коллега?

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь: Немного. Лицо безымянное не может быть ни свидетелем обвинения, ни свидетелем защиты… Ах, нет. Прошу прощения. Есть кое-что еще. Лицо непоименнованное имеет право выступить в качестве безымянного обьекта судебного разбирательства, например, в том случае, если суд разбирает дело, относящееся к безымянному мертвому телу. (Слуге). Похожа она на мертвое тело?

С л у г а: Я бы не сказал.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: В таком случае, передай ей, что мы ее больше не задерживаем.

С л у г а (неуверенно): Но, ваша милость… Я хотел сказать, что она настроена очень решительно.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Это может обойтись ей очень недешево.

 

            На  пороге  появляется  д а м а - п р о с и т е л ь н и ц а,  женщина средних лет. С первого взгляда видно, что она беременна. С л у г а  поспешно исчезает.

 

           (Холодно). Что вам угодно, сударыня?

 

           Рыдая,  д а м а  подходит, закрыв лицо платком. Короткая пауза

 

           Что значат эти слезы?.. (Нетерпеливо). Ну, же? Я слушаю.

 

           Д а м а  продолжает рыдать.

                 

           Надеюсь, вы не собираетесь нас утопить? Можете быть уверены, нам бы это не понравилось. Тем более, что вы отнимаете у нас время, а, следовательно, угрожаете нашему спасению.

Д а м а (сквозь слезы): Я бы никогда не осмелилась, милорд…

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: И, однако, именно это вы сейчас делаете… Убедитесь сами. Время - деньги, деньги - это возможность совершать добрые дела, совершать добрые дела - значит быть в ладу со своей совестью, быть в ладу со своей совестью - значит находить расположение в глазах Всевышнего, находить расположение в глазах Всевышнего - значит иметь твердую уверенность в спасении. Стало быть, когда вы отнимаете у меня время, вы покушаетесь на мое спасение, а этого я  допустить ни в коем случае не могу. Поэтому, если у вас есть, что сказать - говорите  и, по возможности, кратко и по существу дела.

Д а м а: Хорошо, милорд…Тому назад пять месяцев, милорд, когда я имела несчастье прогуливаться в саду, милорд, принц Гамлет… (Рыдает).

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Отличное начало… Продолжайте… Ну, смелее… Принц Гамлет, вы сказали…

Д а м а: Он… Он посягнул… (Рыдает).

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Наш принц?.. Нельзя ли узнать - в каком смысле и на что?

Д а м а (сквозь рыдания): Мне мешает говорить стыд, милорд.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Э, сударыня. Если бы Фемида смущалась человеческими поступками, то она уже давно сгорела бы от стыда… Так на что, вы говорите, посягнул наш дорогой принц?

Д а м а: На то, милорд, что женщина охотно отдает мужчине, но только в браке. (Рыдает).

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Ах, вот на что… Теперь понятно. Вы хотели сказать, что принц посягнул на вашу честь?

Д а м а: Да, милорд.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Он вас принудил?

Д а м а: Силою, милорд.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Свидетели?

Д а м а (в отчаянье): Милорд!.. (Рыдая, показывает на свой живот). Вот мой свидитель!..

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: К несчастью, он не слишком разговорчив… Еще кто-нибудь?

Д а м а: Господь на небесах!

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Этот свидетель нам был бы очень кстати,  но чтобы заставить Его выступить в таком качестве требуется, по крайней мере, упрямство Иова, сударыня…

             

          Входит  С в я щ е н н и к.

 

         А, святой отец… Присаживайтесь. Мы сейчас закончим.

С в я щ е н н и к: Мир всем. Я ненадолго. (Садится).

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (даме): И что же вы теперь хотите?

Д а м а: Справедливости, милорд.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Прекрасное желание. Надеюсь, что она вас не минует, если вы поспешите изложить на бумаге, то есть письменно, все обстоятельства вашего дела и предоставите оное на наше усмотрение, с тем, чтобы мы, в свою очередь...

 

            Д а м а  молча протягивает ему сложенную бумагу.

 

           Что это? (Взяв бумагу и быстро пробежав ее глазами). Я вижу, что в предусмотрительности вам не откажешь… Мы вас известим.

Д а м а: Ухожу с надеждой. (Уходит).

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь (проводив даму взглядом): Глядите-ка, а глазки сразу высохли. Какая бойкая. (Первому). Если я не сбился со счета,  то эта уже шестая.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (бросая бумагу под стол): Таков удел всех покойников. На них можно возвести любую напраслину, а они даже не поведут бровью. (Священнику). Святой отец…

С в я щ е н н и к: Пусть Божья милость будет со всеми вами… Простите, если отрываю вас от важных дел, - во всяком случае, мне служит извинением то обстоятельство, что я делаю это не по своей воле.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: В самом деле?.. И кто же, интересно, осмелился вас неволить?

С в я щ е н н и к: Тревога - вот имя того слепня, который привел меня сюда.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Скажите пожалуйста!.. Когда тревога не останавливается даже перед броней вашей сутаны, что же тогда говорить про нас, грешных?.. А хотите я угадаю, что вас тревожит? (Понизив голос). Вчерашняя история о призраке. Верно?

С в я щ е н н и к: Ах, сын мой! Так же верно, как и то, что я сижу сейчас перед вами. (Тревожно). Скажите мне, ради Бога, что вы об этом думаете? Неужто это правда?

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Насколько мне известно, правда бывает двух родов. Та, которую можно пощупать руками или разумом, и тогда тут не о чем говорить, или же та, которая открыта зрению более духовному, чем плотскому. Но это уже, скорее, по вашей части.

С в я щ е н н и к: По нашей или нет, она мне не дает покоя, так, словно в ней таится какая-то опасность, которую я не в силах разгадать… (Напряженно). В ней что-то есть такое…

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (быстро): Что?

С в я щ е н н и к: Ах, если бы я знал… (Поднявшись). Но, без сомнения, нечто зловещее, сказать по правде… Какой-то вызов вечному порядку. Как если бы у нас вдруг появилась причина сомневаться в завтрашнем восходе солнца. (Подходя ближе, негромко). Что если это все же правда?

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: С чего бы это вдруг?

С в я щ е н н и к (настойчиво): Но если все же правда?.. Представьте только.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (немного сбит с толка): Если все же правда?.. (Посмотрев на Второго следователя, пожимая плечами). Ну, хорошо. Допустим. И что же с этого?

 С в я щ е н н и к (глухо): А то, что это значило бы тогда, что сердца человеческие так очерствели, а земля так переполнилась беззакониями, что небо  вынуждено посылать нам мертвецов, чтобы они наставляли нас вместо закона и мудрой привычки и даже им наперекор… Но кто ж тогда… (Смолкает, как будто ему перехватило горло).

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (с участием): Прошу вас, продолжайте.

С в я щ е н н и к: Но кто же тогда удержит свой рассудок перед лицом  этой божественной грозы? У кого хватит мужества принять со смирением ее раскаты? И где тот Моисей, который отважится говорить с небесами прямо, лицом к лицу, освободив от этой ноши всех слабых сердцем?

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (с шутливой снисходительностью): О, сколько вопросов сразу.

С в я щ е н н и к: Их будет много больше, если вспомнить, что народ, привыкший простосердечно принимать истину из рук властей, справедливо полагает, что право учить и наказывать эта власть черпает все из той же  небесной сокровищницы. Но на кого, скажите, станет теперь опираться авторитет короны и Церкви, коль небо само пожелает вершить свой суд, безошибочно указывая на виновных и вкладывая меч правосудия в те руки, которым оно сочтет нужным его доверить?

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь: Нельзя ли чуть помедленнее, святой отец. Ей-Богу, мысль не поспевает.

С в я щ е н н и к: Я спрашиваю - кому теперь не покажется соблазнительным считать свои собственные домыслы и пустые мечтания за голос самого неба?

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь (недоуменно): Кому?

С в я щ е н н и к: И кто устоит перед соблазном перетолковать на свой лад истины Священного Писания?.. (Почти с отчаяньем). И сколько будет тех, кто, позабыв о смирении и послушании, пойдут по этому пути прямо в руки дьявола, смутой и раздорами расшатывая основания земли?..

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Спаси и сохрани… (Решительно). Нет, нет, уж больно вы мрачные вещи говорите, святой отец. Да еще так, словно это уже дело решенное. А разве это так?

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь (Священнику): Да, разве так?

С в я щ е н н и к: Ах, если бы вы знали, с какой охотою я и сам хотел бы думать, что все это - только пустые страхи.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Так и есть, так и есть... И вот вам основания для этого. Посмотрите, разве небеса не заключили с нами договор на вечные времена? И не они ли это неустанно заботятся о нашем благе и спасении? Ну, а если это так, то что же нам опасаться, раз их слово непреложно?

С в я щ е н н и к: Все это так. Так. (Садится, глухо). Но сердце не на месте.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Ну, будет вам, будет. (Появившемуся на пороге слуге). Что тебе?

С л у г а: К вам господин Горацио.

 

          Короткая пауза; присутствующие быстро переглядываются.

 

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Легок на помине… (Священнику). Ну, вот. Теперь у вас есть возможность отведать воды прямо из первоисточника. Надеюсь,  вы не подхватите лихорадку. (Слуге). Пускай войдет.

Г о р а ц и о (входя, с поклоном): Имею смелость нарушить ваши занятия, милорды. Надеюсь, вы меня простите. (Священнику). Святой отец…

С в я щ е н н и к (благославляя издали): Да прибудет с вами милость Господня.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Мы вас слушаем.

Г о р а ц и о: Вчера я давал здесь свои показания и, кажется, не слишком удачно. Мой рассказ был сбивчив и путан, и уж, во всяком случае, далек от той ясности, которую требовал его предмет, что вполне обьяснимо, если принять во внимание мое неумение выступать перед такой блестящей аудиторией. (Доставая бумагу). Вот почему, для пользы дела, на свой страх и риск, я решил изложить на бумаге все, что помнит моя память, - без спешки  и обстоятельно… Могу я вам вручить?

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (неопределенно): Угу. (Чуть помедлив). Весьма предусмотрительно, сударь. Весьма предусмотрительно… Давайте-ка ее сюда. (Принимая бумагу). Мы ознакомимся и, я уверен, не без пользы… Что-нибудь еще?

Г о р а ц и о: Нет, милорд. (С поклоном, отступает к двери).

С в я щ е н н и к (Горацио): Постойте!.. Постойте, сын мой. (Быстро поднявшись, выходит из-за стола). Я хотел бы вас попросить об одном одолженье, сын мой.

Г о р а ц и о: С глубоким почтением к вашему сану, святой отец.

С в я щ е н н и к: Тогда ответьте мне на один вопрос.

Г о р а ц и о: На все, на которые вы только пожелаете. 

С в я щ е н н и к: Пока лишь на один. (Подходя ближе, негромко). Что бы вы сказали, случись, что Церковь, обличенная всей полнотою власти в вопросах спасения, исследовав досконально это дело, о котором вы вчера говорили, посчитала бы, что вы… ну, скажем так, прельстились уловкою врага?.. Что виденное вами - только наваждение? Обман? Ухищрение лукавых сил, толкающих нас к погибели?.. Ответьте искренне.

Г о р а ц и о: Со всей готовностью, раз вы просите… Тут нет секрета. (Следователям). Вы позволите, милорды?

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Сделайте одолжение.

Г о р а ц и о (Священнику): С глубоким сожалением, я принужден был бы смириться.

С в я щ е н н и к: Но сердце? Сердце?

Г о р а ц и о: В этом я не волен.

С в я щ е н н и к: Настолько, что вас не убедил бы даже голос Церкви? Вы так уверены?

Г о р а ц и о: Как в том, что вижу вас. (Немного насмешливо). Хоть, говорят, есть мудрецы, которые полагают, что, при желании, и это можно оспорить.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Подальше от таких.

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь: Наоборот, поближе. Есть много способов, чтобы заставить их переменить это мнение.

Г о р а ц и о: Как и всякое другое, я думаю.

С в я щ е н н и к (негромко, словно сам с собой): Вот эту сутану я ношу уже без малого сорок лет, и что же? - за это время  небеса ни разу не подали мне никакого знака, не ободрили меня ни чудом, ни знамением, - и я на них за это не в обиде… (Горацио). Что если этот призрак был сам дьявол?

Г о р а ц и о: В таком случае, святой отец, согласитесь, что он был на этот раз несколько непоследователен, раз ему пришлось наброситься на самого себя, да еще так, что зло в результате было наказано.

С в я щ е н н и к: Ах, сын мой! Но какой ценой? И сколько пролилось невинной крови! Разве небо на это способно?.. Невинные лишились жизни, королевство - короля, престол - наследника, мать - сына, сын - матери, - Боже мой! - и это все по попущенью неба?

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (Горацио): Вопрос серьезный.

Г о р а ц и о: Но на первый взгляд. (Священнику). А почему бы нет? Не все ли происходит по воле неба? Тем более, что я читал у святых отцов, что после того как Адам съел свое яблоко, на земле не осталось ни одного невиновного. Если принять это во внимание, нам не на что роптать. (Глухо, почти сквозь зубы). К тому же, само это слово, «невинный», часто походит на занавеску, которую задергивают, когда удобно, чтобы не видеть правды.

 П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Похоже, нам грозит серьезный диспут. А ну-ка, ну-ка… (Священнику, негромко) Он вас загонит в угол, защищайтесь.

С в я щ е н н и к: Пусть, если этот угол - правда. (Горацио). Взгляните сами, сын мой, - Бог дал нам волю и разум, чтобы мы стремились к добру и избегали зла, и умели отличить одно от другого, а это значит, что дьявол препятствует изо всех сил первому и потворствует второму, то есть строит нам козни и толкает к погибели… Нет, нет, вся эта кровь на его совести, а, следовательно, этот призрак только одна из его уловок.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (Горацио): Аргумент не плох.

Г о р а ц и о: Но не смертелен.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Ну-ка, ну-ка…

Г о р а ц и о (Священнику): Вы смотрите на следствия, - на кровь и ужас, - но среди них упускаете что-то очень важное. Наружу вышла ложь, - вот главное. Неужели это на руку врагу рода человеческого, который сам соткан из лжи, как плащ из нитей? Стоит вам потянуть за одну, как расползется вся ткань.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (Священнику): Он вас одолевает.

С в я щ е н н и к (Первому следователю): Мне так не кажется. (Горацио). Ложь, ужас, кровь, обман, насилье, зависть, гордость, похоть и многое другое, чего нам не хватить перечислить и дня, - все это дело рук дьявола и только его одного. Какие тут сомненья? И если вдруг он поступился из этого списка чем-то небольшим, то, можно быть уверенным - лишь на недолго и только лишь за тем, чтобы добиться большего, - как ростовщик,  дающий деньги в рост, чтобы получить прибавку.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (Горацио): А он вас зацепил.

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь: Да, и пребольно.

Г о р а ц и о: Но лишь при том условии, что сказанное - верно.

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь: А разве нет?

Г о р а ц и о: Если мы считаем, что ложь - только один из множества пороков, - то, что ж, тогда конечно. Но ложь - похуже всякого греха. Поднявшись выше звезд и опустившись ниже преисподней, ложь проросла сквозь мир, как плесень прорастает через хлеб, делая его негодным. А это значит, что она опережает всякий грех и всякий порок, и их заботливо растит, хранит и оберегает, как мать своих детей.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Это что-то уж больно возвышенное.

Г о р а ц и о: Как и всякая правда, милорд.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Но все-таки сознайтесь, что вы немного перегнули палку.

Г о р а ц и о: Скорее, недогнул. Взгляните сами, милорд. Мы называем дьявола князем мира, но это значит, что мир следовало бы тогда называть домом сатаны, то есть местом, где мы ютимся вдалеке от правды, погруженные в ложь, как в сон, не в силах пробудиться и вынужденные скитаться от сновиденья к сновидению, да, при этом, еще в полной уверенности, что мы не спим, что, согласитесь, хуже всякого сна.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (негромко, второму следователю): Я-то, во всяком случае, не сплю.

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь (негромко): Да уж наверно.

Г о р а ц и о (не обращая внимания на реплики следователей): Ведь, посмотрите, что такое ложь? Как и сон, она всего лишь подобие правды. Ложь выдает себя за правду, тем самым не давая нам проснуться, но и не погружая нас окончательно в обморок. Поэтому мы живем, как в тумане. Наше знание гадательно, воля - пуглива, чувства - смутны, вера - бессильна, мы поступаем наудачу или с оглядкой на всех, и, при этом, не перестаем твердить о достоинствах нашего ума и сердца, не замечая, что это только пустые слова, не подкрепленные никаким делом.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Мне кажется, мы потеряли в лице господина Горацио выдающегося проповедника. (Священнику). Ну, что вы ему ответите?

С в я щ е н н и к: То же, что и любому другому. Пребывая в ничтожестве и грехе, мы со смирением взываем к небесам и ждем от них ответа.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (Горацио): Кажется, попались.

Г о р а ц и о (Священнику): Прекрасные слова, святой отец. Но вот вопрос: какой ответ вы ждете? Тот, который вы знаете заранее или же тот, который угоден небу, и от которого у вас, возможно, с непривычки, зашевелятся волосы и высыпят мурашки?

 

           Короткая пауза. Присутствующие молча смотрят на  Г о р а ц и о.

 

            (Негромко). А что как небо, вместо того, чтобы утешать самодовольство нашего разума, наперекор всем нашим расчетам и представлениям, расскажет нам нечто такое, что и не снилось нашим мудрецам?.. А ведь, наверное, так оно и будет, потому что если мы живем в царстве лжи, то все наши заранее известные ответы стоят столько же, сколько и эта ложь. (Не давая перебить себя, настойчиво). Да, да, да, - не стоят ничего! И это значит, что пока ложь царствует над нами, мы так и будем лепетать наши глупости и тешить себя покоем, отворачиваясь от всего, что не подходит под наши мерки. Но вот вопрос: а что как все эти кровь, смерть, жестокость, предательство, сжигающие страсти, отчаянье и ужас - есть тот язык, которым небо нам хочет втолковать что-то, чего не может вместить никакой другой язык? И что, если все наши грехи и пороки - только дорога, по которой мы убегаем от лжи, - лекарство, которое мы с отвращением пъем, чтобы победить болезнь? Но если это так, то что же удивляться, что столкновенье с ложью приносит гибель, кровь, страданья, муки, смерть? Коль враг силен, так надо ждать потерь… (Помолчав, глухо). Вы сами видели, святой отец - чтобы коснуться правды приходится иногда платить за это собственною жизнью. Я это говорю сегодня с болью в сердце, потеряв друга, которым был мне принц… (Смолкает).

С в я щ е н н и к: Скорбим и молимся о нем вместе с вами. (Помедлив). Но я не сомневаюсь - все обернулось бы иначе, если бы наш принц обратился за помощью и советом к святой матери Церкви.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (Горацио): А, между тем, - вне всякого сомненья.

 

           Короткая пауза.

 

Г о р а ц и о (с трудом): Я в этом не уверен.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Нет?.. (Мельком взглянув на Второго следователя). Довольно странно.

Г о р а ц и о: Нет, нет, милорд, совсем не потому, что не доверяю ее советам. Причина здесь в другом… Подумайте, кому нужны советы? Наверное, тому, кто немощен, кого одолевают сомненья, кто растерян, слаб или напуган…

С в я щ е н н и к: Мы все слабы.

Г о р а ц и о: Но все по-разному. Для многих и многих эта слабость в том, что они боятся правды, страшась взглянуть ей прямиком в лицо. Вот где нужны совет, поддержка, помощь, - но только не такие, какие человек себе желает сам. Посмотрите почти на любого и вы в этом убедитесь. Человек отворачивается от того, что его пугает или кажется непреодолимым, а это значит, что он бежит от самого себя, чтобы спрятаться в толпе, среди себе подобных, чтобы получить здесь утешенье и поддержку. Что такое толпа, как не собранье тех, кто поддерживают друг друга в своей слабости? И отчего человек так любит, когда его утешают и убеждают, если не от того, что он изо всех сил хочет быть обманутым? Возьмите, к примеру, все эти расхожие фразочки, на которые мы все не скупимся, и которые сами охотно принимаем от других, все эти «нет, ты совсем не стар», или «седина тебе к лицу», «ты проживешь еще сто лет», «все будет хорошо», «все обойдется» и многое другое, - на первый взгляд, пустяк, но за которым скрывается напуганная до смерти душа, которая, страшась сказать себе «я стар», «я некрасив», «я смертен», «я безволен», «труслив», «моя жизнь пуста», «бессмыслена», «нелепа», «скучна», - стремится, во что бы то ни стало, сохранить покой неведенья, пусть и ценой обмана, боясь признаться самому себе в той простой правде, без которой никто не сделает вперед и шагу, куда бы он ни шел…

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (почти с изумлением): Какой была бы жизнь, когда бы мы все резали в глаза друг другу правду-матку!

Г о р а ц и о: Такой, милорд, в которой человек не боялся бы смотреть правде в глаза, взяв на свои плечи тяжелый груз ответственности, как это сделал Гамлет. Потому что правда - это всего только ответственность, и ничего больше. И тот, кто принял этот груз, - не побоявшись, подобно принцу,  поверить своим глазам и ушам, - тот стал самим собой. (Глядя на священника). А это значит, святой отец, что он уже не нуждается ни в советах, ни в утешениях, на которые так щедра толпа.

С в я щ е н н и к: Побойтесь Бога!  Церковь - не толпа!

Г о р а ц и о: Но только потому, что каждый здесь, теснясь плечом к плечу, и повторяя вместе со всеми слова молитвы, и исповедуя все то, что велит нам Символ веры, стоит один, в безлюдье, как в пустыне, без человеческой помощи и поддержки, взяв на себя груз ответственности и отвечая только перед небом. Уберите это - и что останется? Да все та же толпа, к тому же, погрязшая в суевериях, ничуть не меньших, чем суеверия язычников.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (глядя на священника): Так, так, так, так…

С в я щ е н н и к: Вы требуете от человека слишком много.

Г о р а ц и о (почти насмешливо):  Да, разве я?

 

           Короткая пауза. Все смотрят на  С в я щ е н н и к а, ожидая от него ответа.

 

           Помилуйте, святой отец! Да, неужели же Спаситель приходил к толпе? А я-то, грешным делом, думал, что он приходит к каждому из нас, чтоб каждый мог подняться и стать собой… Что, разве это толпа стоит в воскресенье перед Святою Чашей, а не всегда лишь одинокий человек, со всей ответственностью решившийся взглянуть в глаза небесам и вынести их взгляд?

С в я щ е н н и к (упрямо): Нет, слишком, слишком…Человеку достаточно совсем немного, чтобы быть уверенным, что он стоит на правильном пути, ведущим нас к спасению, коль со смирением он примет все, что предлагает, советует и на чем настаивает мать святая Церковь, чье иго - благо.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (Горацио): Что скажете теперь?

Г о р а ц и о: Сказать, пожалуй, нечего... Ну, разве только вот что… Однажды, я видел, как сжигали двух ведьм. Одна из них богохульствовала, а другая молилась. Как вы думаете, святой отец, кто из них был ближе к спасению?

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (Священнику): Ага! Парируйте.

С в я щ е н н и к: Нет, нет. Я не скажу того, что вы от меня ждете. Откуда нам знать то, что открыто только Богу? Он читает в сердцах, тогда как мы судим только по поступкам.

Г о р а ц и о: Так и предоставьте Ему делать это дальше.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (Священнику): Ага!

Г о р а ц и о: Нет, в самом деле, если уж Он посчитал нужным открыть нам столь странным способом дьявольские козни, а ложь, упрятанную так глубоко, что никаким другим способом ее было не достать, вывел наружу, то отчего бы нам не принять это как должное, а не торопиться поскорее объявить все это небылицей?.. Ей-Богу, это даже интересно! Возьмите любой «Катехизис» и вы там прочитаете, что небеса свободны от нашей арифметики и алгебры, и что у них другие мерки, по которым они мерят, - но все это одни только слова, да, к тому же, еще и пустые, потому что стоит только небесам мельком взглянуть нам прямо в глаза, как мы спешим поскорее отвести взгляд и сразу валим все на дьявольское наваждение, чтобы сохранить свой покой. (Смолкает).

 

           Короткая пауза.

 

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (Священнику): Ну? Что вы ему теперь ответите?

С в я щ е н н и к: Со смиреньем повторю еще раз: где кровь и грязь, там небо далеко.

Г о р а ц и о (почти кричит): Да, лучше кровь и грязь, чем ложь и притворство!.. Ей-Богу, как с глухими!.. Пусть тысячи смертей и море грязи, чем покой заросших мхом камней, считающих, что они уже спаслись в толпе себе подобных!.. Да, посмотрите сами, - Провиденье ведет нас вкривь, и вкось, ломая судьбы, ставя нас в тупик и издеваясь над нашими надеждами, петляет, кружит, топит нас в болоте, не оставляя ничего от нашей мудрости и подталкивая нас к самому краю, чтоб отшибить язык и выбить из нас нашу спесь!.. Коль вы не верите мне, так хоть откройте Книгу! Разве Спаситель обещал нам здесь радость и покой? Нет, кровь и ужас, грязь и запустенье!.. Что, эта жизнь, пропитаная ложью, диктует небу?.. Да, нет же, тысячу раз, нет! (Ударяя ладонями по столу). Нет, нет и нет!..

 

            Короткая пауза.

           (Глухо). Простите, что не сдержался… Я пойду.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Уж больно вы вспыльчивы. Вам бы надо пить крапивный отвар.  А то так недалеко и до чахотки.

Г о р а ц и о (с поклоном): Мое почтенье, милорды.

 

           Чуть привстав из-за стола,  С л е д о в а т е л и  сдержано кланяются.

 

С в я щ е н н и к: Храни вас Господь, сын мой.

Г о р а ц и о: Прощайте, святой отец. (Уходит).

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (ко всем): Каков петух.

С в я щ е н н и к: Я чувствую себя, как-будто целый день колол дрова или ворочал камни, или так, как-будто исповедывал приговоренных к смерти. (Помедлив, устало). Пойду. (Поднявшись, упрямо). Но он не прав, не прав. Поверьте мне, - не прав.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: В этом споре, мы признаем, без всякого сомнения, победителем вас.

С в я щ е н н и к: Пускай об этом судят небеса.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Но нам открыто тоже кое-что.

С в я щ е н н и к: Храни вас Бог. (Уходит).

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: А? Как разодрались…

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь: Схлестнулись славно. Я думал, что не выдержу и рассмеюсь.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (передразнивая Священника): Кровь! Ужас! Трупы! Горы трупов!.. Ну, прямо, как наседка, напуганная вороной… Куд-куд-куда, мои цыплятки! Куд-куд-куда…

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь: А этот-то каков! (Бубнит, передразнивая Горацио). Что, если небо, подкравшись сзади, нам покажет кукиш… (Залившись смехом). Ой, не могу!..

 

           Появляется  Т р у в о р и у с.

 

П е р в ы й  и  В т о р о й  с л е д о в а т е л и (быстро поднявшись, с поклоном): Ваше сиятельство… Ваше сиятельство…

Т р у в о р и у с: Я только что встретил этого сумасшедшего итальянца.  Что ему здесь было надо? (Нетерпеливо). Да сядьте же, сядьте… Он был здесь?

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Совсем недолго. Принес нам бумагу, в которой изложил свои показания, опасаясь упустить что-нибудь существенное.

Т р у в о р и у с: Покажите. (Берет протянутую ему бумагу и быстро пробежав ее глазами, рвет и швыряет на пол). Итальянский плут!.. Он думает, наверное, что ложь, записанная на бумаге, возьмет да превратится в правду… Плут!

 

            Короткая пауза,  в  продолжении  которой  Т р у в о р и у с, заложив  руки  за спину, идет по сцене. П е р в ы й  и  В т о р о й  с л е д о в а-т е л и,  поднявшись со своих мест, молча смотрят на него.

 

           (Остановившись возле стола). Да, сядьте, сядьте…

 

           С л е д о в а т е л и  садятся.

 

           (Показывая на свой нос). Видите этот нос?

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: О, да, милорд.

Т р у в о р и у с: Он чует то, что происходит на другом конце королевства, даже если оно еще только собирается произойти и еще само не знает, что произойдет… И знаете, что он чует? (Значительно и мрачно). Он чует заговор.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Заговор, ваше сиятельство?

Т р у в о р и у с: А у вас, может быть, какие-нибудь другие предчувствия? Так поделитесь с нами.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (быстро): Ей-Богу, те же самые.

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь (отвечая на обращенный к нему вопросительный взгляд Трувориуса, поспешно): Да, да, те же самые, те же самые. Какие же еще?

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Каких-то полчаса назад я так и сказал коллеге: «Похоже, тут пахнет заговором, хоть многое пока еще неясно».

Т р у в о р и у с (холодно): Вам неясно?

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (в некотором смятении): Я хотел сказать, так сказать, неясно в общих чертах…

Т р у в о р и у с: Ах, в общих… Ну, тогда удвойте рвенье, потому что общие черты на скамью подсудимых не посадишь. Для этого надобно что-то более частное.

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь: Истинная правда… Ваше сиятельство уже кого-нибудь подозревает?

Т р у в о р и у с: Всех.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Это очень мудро.

Т р у в о р и у с: И притом, без исключенья. Чем мельче сеть, тем больше рыбы. Секрет простой и проверенный.

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь: Мы были бы счастливы услышать какие-нибудь указания вашего сиятельства.

Т р у в о р и у с: Они простые. Копайте глубже, всех подозревая и никому не давая спуску. Трясите человека до тех пор, пока у него не развяжется язык, потому что у любого найдется, что рассказать, а если вдруг случится такое чудо, что ему нечего рассказать о себе, то уж, наверняка, найдется, что рассказать о других. Используйте жен против мужей, мужей против жен, детей против родителей, родителей против детей, друзей - друг против друга, и, в самом скором времени, вы раскроете такой заговор, о котором можно только мечтать.

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь: С вашим проницательным умом, ваша светлость, наверное, уже знает в какую сторону нам следует направить свое усердие. Так не скрывайте этого от нас, ради Бога.

Т р у в о р и у с (снисходительно): В любую, милый мой, в любую… Стоит вам оглянуться вокруг и вы убедитесь в этом сами... Взгляните на восток, - что вы там видите, а?

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь (нерешительно оглядываясь): Что мы там видим?

Т р у в о р и у с: Польскую корону, которая не перестает  грозить нам, то открыто, а то исподтишка… Теперь посмотрите на запад, где Британец не спит ночей, мечтая о нашей погибели и строя козни… На юге - немцы, чуть правее - галлы. Рим мутит воду, посылая к нашим врагам посольство за посольством, надеясь урвать кусок побольше. Шведы, позабыв приличья и в нарушении всех договоров, пускают флот под самым Эльсинором, надеясь нас запугать и вынудить к уступкам. А что внутри, под самым нашим носом? Евреи хитростью и лицемерием ввергают в нищету страну. Вольнодумцы распространяют свой яд при помощи печатного станка. Дворяне жаждут прав, которых не было от сотворенья мира… И при таком раскладе, чтобы вдруг не случилось заговора? (Идет по сцене, заложив руки за спину, негромко). Э, нет, шалишь…

 

           Короткая пауза.

 

           (С другого конца залы). Когда вдруг в одночасье гибнет вся королевская семья, то уж, наверное, это не случайность, а кое-что похуже. (Вернувшись, останавливается, пристально глядя на следователей).

 

           С л е д о в а т е л и  медлено поднимаются со своих мест, не отводя взглядов от  Т р у в о р и у с а.

 

           Вы согласны?

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: О, милорд!..

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь: Милорд!..

Т р у в о р и у с (негромко): Когда польется кровь, - а я даю вам голову на отсеченье, что она польется, обильно и очень скоро, потому что там, где есть вина и преступленье, там небо тот час же спешит послать нам и средства для их исправления, - так вот, когда она польется, то спрятанное выскочит наружу, как бы умело его ни прятали и ни скрывали. (С холодной усмешкой). Уж таково у крови свойство, выводить обман на чистую воду и делать тайное явным, заботясь о могуществе и чистоте державы… Коль государство - это крепость, то кровь - раствор, скрепляющий ее камни и придающий прочность всей постройке. Поэтому свое удвойте рвенье. Как жнецы, вышедшие в поле и стоящие по грудь в колосьях, вы не ошибетесь, когда направите свой серп налево, или направо, или прямо, твердую рукой,  оставив жалость и помня лишь о хлебе, ради которого рука Господня вас вывела на жатву. (Идет к двери, задержавшись у порога, тихо). Удвойте рвенье. (Исчезает).

             

           С л е д о в а т е л и  молча смотрят на закрывшуюся за Т р у в о р и- у с о м  дверь. Пауза.

 

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь (тихо, продолжая смотреть на дверь, за которой скрылся Трувориус): Однако же, говоря между нами, датская карета несется что-то уж больно резво, к тому же - вкривь и вкось. Как будто песок набился в ступицу колеса, так что оно скрипит, вихляет и норовит соскочить с оси. Неровен час, наскочит на ухаб или на камень.

В т о р о й  с л е д о в а т е л ь (шепотом, продолжая смотреть на дверь): Авось доедет.

П е р в ы й  с л е д о в а т е л ь: Дай-то Бог. (Усаживаясь на свое место и подвигая к себе лежащие на столе бумаги). Ну, что ж. Приступим.

                                                                                                               

6.

                         

             Площадка перед замком. Виден угол уносящейся вверх стены. Лунный свет лежит на каменных плитах, но левая часть площадки прячется в тени, которую отбрасывает крепостная стена. Далекий шум морского прибоя.

            Появляются М а р ц е л л  и  Б е р н а р д о.

 

М а р ц е л л: Что, никого?

Б е р н а р д о: Как видишь.

М а р ц е л л: Что ж, подождем еще. Хотя, сказать по правде, время вышло.

Б е р н а р д о: Что за беда? До смены далеко. Подождем.

М а р ц е л л (озираясь по сторонам): Все б было веселей.

Б е р н а р д о: Ты так дрожишь, как будто опять увидел призрак старого Гамлета.

М а р ц е л л: Уйми язык. И без того жутко. Не хочу даже вспоминать об этом.

Б е р н а р д о: Читай Устав, и сразу станет легче. Забыл, что там сказано? «Сил не жалей, начальство слушай, врага рази». Вот и вся премудрость.

М а р ц е л л: Я что-то не припомню, чтобы Устав нас наставлял по части привидений. Тут надобен святой или, на худой конец, священник.

Б е р н а р д о: Если у человека есть вера, ему ничего не страшно.

М а р ц е л л (пристально глядя на Бернардо): Так вот, оказывается, в чем дело.

Б е р н а р д о: В чем?

М а р ц е л л: Теперь я понимаю, почему ты так побледнел. Ты в вере слаб.

Б е р н а р д о (беззлобно): Дурак.

М а р ц е л л: Но не ханжа.

Б е р н а р д о: Дурак вдвойне. (Повернувшись, идет по сцене).

М а р ц е л л (встревожено): Постой. Куда ты?

Б е р н а р д о: Когда бы ты читал внимательно Устав, то знал бы что там сказано о караульной службе: «обходи дозором». Что я и делаю. А ты можешь оставаться.

М а р ц е л л: Ну, уж нет. Пойду с тобой.

Б е р н а р д о: Но только молча. (Уходят).

 

          Пауза. Из тени появляются  Г о р а ц и о  и  С е к р е т а р ь.

 

Г о р а ц и о  (оглядываясь): Странно. Никого.

С е к р е т а р ь: Это здесь?

Г о р а ц и о  : Да… Они,  должно быть, отошли, нас не дождавшись.

С е к р е т а р ь (нетерпеливо): Ну, показывайте, показывайте, где это было!

Г о р а ц и о  : Там, где вы стоите.

С е к р е т а р ь: Прямо здесь?

Г о р а ц и о: На этом самом месте.

С е к р е т а р ь: Невероятно. Захватывает дух. (Озираясь). Откуда он появился?

Г о р а ц и о  : Со стороны моря.

С е к р е т а р ь: Боже, сохрани!.. И что? Точь в точь, как старый Гамлет?

Г о р а ц и о: Один к одному.

С е к р е т а р ь: Вот чудеса. Должно быть, были веские причины ему появиться.

Г о р а ц и о: Вы их знаете.

С е к р е т а р ь: Но только с ваших слов.

Г о р а ц и о: Этого мало?

С е к р е т а р ь: Что до меня, то мне вполне достаточно. А мнение остальных вы слышали.

Г о р а ц и о: Я слышал только страх, который они принимали за свое мнение.

С е к р е т а р ь: Как, впрочем, и большинство людей… Бог мой! На этом самом месте! Что вы почувствовали?

Г о р а ц и о: Стыд. Раздражение. Жалость.

С е к р е т а р ь: Ужас, может быть?

Г о р а ц и о: Ни в одном глазу.

С е к р е т а р ь: Вы смелый человек, господин Горацио. Но почему же стыд?

Г о р а ц и о: Стыд за себя. Мне вдруг почудилось, что он пришел нарушить ту спокойную жизнь, которой мы жили. Не боюсь признаться, я испугался. Потом мне стало за это стыдно.

С е к р е т а р ь: А что потом?

Г о р а ц и о:  Потом он мне показался таким жалким, что слезы навернулись на глаза. Кто возвращается оттуда, откуда нет возврата, тому не позавидуешь.

С е к р е т а р ь: Подумать только! Как, в сущности, мы мало знаем.

Г о р а ц и о:  Я думаю, ровно столько, сколько надо, чтобы поступать правильно. Все остальное - блажь.

С е к р е т а р ь (посмеиваясь): Вы рубите с плеча. Не много же найдется на свете людей, которые захотели бы с вами согласиться.

Г о р а ц и о (в сторону): Вот почему наш мир давно уж обезлюдел… (Прислушиваясь): Тш-ш… (Шепотом). Слышите?

 

            С е к р е т а р ь  и  Г о р а ц и о  прислушиваются.

 

Б е р н а р д о (издали): Кто здесь?

Г о р а ц и о  (делая знак секретарю и отступая вместе с ним в тень): Ответь сначала сам.

Б е р н а р д о: Люди датской службы.

Г о р а ц и о: И друзья короне?

Б е р н а р д о: Само собой.

Г о р а ц и о: Бернардо? Ты?

Б е р н а р д о: Он самый.

Г о р а ц и о (негромко): Черт…

С е к р е т а р ь: Что с вами?

Г о р а ц и о (растерянно улыбаясь): У меня такое чувство, как будто все это уже со мною было и не раз. И этот голос, и лунный свет, и шум прибоя…

Б е р н а р д о (подходя вместе с Марцеллом): Мы думали, что вы уже не придете… Кто это с вами?

Г о р а ц и о: Не узнаете?

Б е р н а р д о: Лицо как-будто мне знакомо. (Секретарю). Третьего дня я видел вас в комиссии.

С е к р е т а р ь: Так и есть. Я вас помню. (Марцеллу). И вас.

М а р ц е л л: Я вас тоже.

Б е р н а р д о: Ну, что? Докопались до истины?

С е к р е т а р ь: Копаем помаленьку.

Б е р н а р д о: Бог в помощь… Знаете, что это за место?

С е к р е т а р ь: Горацио мне рассказал.

Б е р н а р д о: То самое. (Горацио). Вы нас хотели видеть?

Г о р а ц и о: Да. И подальше от чужих глаз.

Б е р н а р д о: Теперь понятно, почему вы выбрали это место. Дурные вести?

Г о р а ц и о: Не лучшие, как вы могли бы догадаться. Он вам расскажет.

Б е р н а р д о: Что ж, послушаем.

С е к р е т а р ь: Всего два слова, господа Бернардо и…?

М а р ц е л л: Марцелл, к вашим услугам.

С е к р е т а р ь: Речь идет о ваших показаниях. А чтобы быть точнее, - о призраке старого Гамлета.

Б е р н а р д о: Я так и думал… Улей загудел?

С е к р е т а р ь: Куда как громче. Только об этом и гудит.

М а р ц е л л: Главное, чтобы не покусали.

С е к р е т а р ь: Не хотелось бы  вас огорчать, друзья, но дело, кажется, идет именно к этому.

Б е р н а р д о: Оружье к бою! Зажечь фитили!..  Я этого ждал.

С е к р е т а р ь: Надеюсь, вы знаете, что говорите. Потому что дело обстоит из рук вон плохо. Гораздо хуже, чем вы себе можете представить.

М а р ц е л л: Ну уж наверное не хуже, чем у Гнилого Болота, где ляхи надрали нам задницу.

С е к р е т а р ь: Судите сами. Все склонны к тому, чтобы выдвинуть против вас обвинения в  лжесвидетельствовании и неуважении к датской короне, а это, как говорится, не прибавит вам ни румян, ни локонов. Против вас настроены все без исключенья.

Б е р н а р д о (изумлен): Что, что,  что?.. Скажите, что вы шутите.

М а р ц е л л: Да-да, сударь, скажите, что вы пошутили.

С е к р е т а р ь: Если и пошутил, то мои шутки еще не кончились.

Б е р н а р д о: Тогда шутите дальше.

С е к р е т а р ь: Вот главное. Всем не дает покоя, что в своих показаниях вы ни в чем не противоречите друг другу, и на все вопросы отвечаете складно и уверенно. Это показалось им чрезвычайно подозрительным. До такой степени, что они легко склонились к мысли, что вы втроем сговорились, чтобы скрыть что-то важное и пустить  следствие по ложному пути.

Б е р н а р д о: Мы - сговорились? (Горацио). Горацио? (Секретарю). Какого черта?

 

           Г о р а ц и о  молча разводит руками. Короткая пауза.

 

           (Марцеллу). Ты слышал? Сговорились!.. Ах, канцелярские крысы!.. Нет, вы слыхали?.. Я ждал, конечно, что эта история им не понравится, но ведь не настолько же, чтобы записывать нас в лжесвидетели!

С е к р е т а р ь: И тем не менее. Как одна из этих крыс, могу вам это подтвердить и, притом, со всей ответственностью.

Б е р н а р д о (подозрительно): Но вы-то сами как?.. Нам верите? Или тоже, как эти?..

С е к р е т а р ь: Как самому себе… Скажу вам даже больше… (Понизив голос).  Мне кажется, все остальные - тоже.

Б е р н а р д о: Чудеса! Так что же им тогда неймется?

Г о р а ц и о: Подумайте сами, Бернардо. Если они нам поверят, то им придется вытащить на свет Божий столько грязного белья, что его не отстирают и все прачки мира… Ну, кроме, разве, той, которая отстирает до снежной белизны, все, что ей ни дай. (В ответ на вопросительные взгляды окружающих, немного смущенно). Я говорю о времени.

Б е р н а р д о: А мне вдруг показалось, что о смерти.

Г о р а ц и о: Ну, разница не велика.

Б е р н а р д о: Но не для нас. (Секретарю). И что теперь? К чему нам теперь готовиться? Чего ждать?

С е к р е т а р ь: Боюсь, что тут я вам плохой советчик. В конце концов, я только секретарь. Но вот вам мой совет: оставьте мысль о призраке. Пускай себе покоится с миром. Откажитесь от своих показаний. Скажите, что пошутили, что были нездоровы, что малость перебрали, или что-нибудь еще в этом роде. Прикиньтесь недотепами. Они вам поверят.

Б е р н а р д о: И выставить перед всем миром свой позор?.. (Марцеллу). Марцелл?

М а р ц е л л: Слуга покорный. Нет.

Б е р н а р д о (Секретарю): Нет.

Г о р а ц и о (Секретарю): Я вас предупреждал: вы их не убедите. А если убедите их, то не убедите меня.

С е к р е т а р ь: Как вам будет угодно, господа. Я лишь считал своим долгом вас предупредить.

Г о р а ц и о: За что мы вам признательны сверх всякой меры.

Б е р н а р д о: Само собой. Примите нашу благодарность.

М а р ц е л л: Спасибо.

С е к р е т а р ь: Ей-Богу, не за что. Того не стоит.

Б е р н а р д о: Но, черт возьми, что мы теперь будем делать? (Горацио). Скажите, если знаете.

Г о р а ц и о: Да то же, что и всегда, Бернардо, хоть вы это и не любите. Ждать и быть готовым.

Б е р н а р д о: Ждать? Но чего? Когда на тебя оденут железо?.. Если бы вы хотя бы разок прошлись с дозором под Чертовой башней, да послушали крики тех, кто уже дождался, то, думаю, что вам это занятие уже не показалось бы таким приятным… Послушайте, а почему бы нам не напасть первыми? Ударить во все колокола?  Кричать на каждом углу, во всех пивных, о том, как было дело?.. Мне кажется, что в этом что-то есть.

С е к р е т а р ь: Увы, мой друг. Вы дали слово не разглашать тайну следствия. Вас арестуют, как только вы откроете рот.

Б е р н а р д о: Вот дьявол! А?.. Как хитро все сошлось! Раз - и ты уже не хозяин даже собственного крика!.. (Мрачно). А знаете, чего бы я хотел? Чтобы призрак старого Гамлета явился бы вдруг посреди Кронберга, да прямо перед этой чертовой комиссией, с поднятым забралом, со взглядом мертвых глаз, смотрящих прямо в душу. И чтобы он пялился на них до тех пор, пока их мелкие душонки не потерялись бы в пятках. Так, чтобы они навсегда забыли, как их зовут и кто у них отец... Я многое бы дал, чтоб посмотреть на это… (Горацио). Что вас развеселило?

Г о р а ц и о: Мне эта мысль почему-то тоже кажется сегодня очень привлекательной.

Б е р н а р д о: А, вам нравится? (Негромко). Так может покричим? Вдруг он услышит?.. Представляю, какая будет потеха, когда он явится и потребует, чтобы выслушали его свидетельские показания!

 

           Пауза. Все смотрят на  Б е р н а р д о.

 

           Устроим такой галдеж, что небу станет жарко. (Марцеллу). Ты с нами?

Г о р а ц и о: Да, что на вас сегодня нашло, Бернардо? Вас словно подменили. Я вас не узнаю.

Б е р н а р д о: Мне кажется, что я сам перестал узнавать себя в последнее время… Так как? Кричим?

М а р ц е л л (Бернардо): Тебе бы лучше малость поостыть.

Б е р н а р д о: Я холоден, как лед.

М а р ц е л л: Оно и видно.

Б е р н а р д о (Горацио): Кричим?

С е к р е т а р ь: Мне кажется, что это немного лишнее.

Б е р н а р д о: Да или нет?

Г о р а ц и о (помолчав, негромко): Сказать по правде, - не могу сказать, что был бы к этому сейчас готов.

Б е р н а р д о: Боитесь, что не докричимся?

Г о р а ц и о: Что-то в этом роде.

Б е р н а р д о: Или, наоборот, что докричимся?

Г о р а ц и о: В какой-то мере.

Б е р н а р д о (помедлив): Жаль, жаль… Ну, нет, так нет. (С явным сожалением). А стоило б попробовать, ей-Богу.

 

           С е к р е т а р т  с недоумением смотрит то на  Б е р н а р д о, то на  Г о р а ц и о.

 

Г о р а ц и о: В другой раз, быть может… И… спасибо, Бернардо.

Б е р н а р д о: За что ж «спасибо»?

Г о р а ц и о: За ту готовность, о которой я много говорю, но которая у меня больше на словах, чем на деле. (Протягивая Бернардо руку). Поверьте - я вам признателен больше, чем вы думаете.

Б е р н а р д о (пожимая протянутую руку, смущенно): Да, будет вам. Пустое.

Г о р а ц и о: Вовсе нет… Ведь что такое человек, как не его готовность? Уберите ее - и что останется?.. В лучшем случае, баран, блеющий в стаде себе подобных...

М а р ц е л л (оглядываясь и делая знак остальным, громким шепотом): Тишина!

 

           Все замирают.

 

С е к р е т а р ь (шепотом): Что?

М а р ц е л л: Вон там. Белеет... Да нет. Левее… Видите?

Б е р н а р д о: Еще бы… Идет сюда.

С е к р е т а р ь (шепотом): Спаси и сохрани.

Б е р н а р д о: Остановилось… Нет, идет опять. (Остальным). Отступим в тень.

 

          Все отступают в тень.

 

С е к р е т а р ь (шепотом): Что у него в руке?

Б е р н а р д о (шепотом): Надеюсь, не пищаль.

М а р ц е л л: Коль это призрак, пищаль ему ни к чему. А если это пищаль, то он, во всяком случае, не призрак.

Г о р а ц и о: Верно, но только в том случае, если у него в руках не призрак пищали.

С е к р е т а р ь: Ради Бога!..

Б е р н а р д о: Тш-ш!..

 

          Пауза. На сцене появляется О з р и к. У него в руках - большая подзорная труба.

 

          (Громко). Если тебе дорога жизнь - остановись.

О з р и к: Что такое?

Б е р н а р д о: Остановись и назови свое имя.

О з р и к (озираясь): Что это значит?

Б е р н а р д о: Имя!

О з р и к: Мое?

Б е р н а р д о: Именем датской короны!

О з р и к: Назвать свое имя?

М а р ц е л л: Знакомый голос… Ба, да это же господин Озрик.

Г о р а ц и о: Или его призрак.

М а р ц е л л: А вот это мы проверим. (Выходя из тени, Озрику). Эй! Вы живы или только мерещитесь?.. Попробуйте-ка вот это. (Пытается задеть Озрика алебардой).

О з р и к (уворачиваясь): Что за глупые шутки?

М а р ц е л л: Нисколько, особенно если принять во внимание, что до петухов еще далеко. (Задевает Озрика). Нет, все-таки живой… Что вы тут ищите в такой час?

О з р и к: Ничего. Я здесь прогуливаюсь, чтобы наблюдать небо. (Заметив Горацио, который вышел из тени). Здравствуйте, господин Горацио.

Г о р а ц и о: Мое почтенье.

О з р и к (остальным): Здравствуйте, господа… Тоже изволите прогуливаться?

Б е р н а р д о: Во славу милой Дании. Мы здесь в дозоре.

О з р и к (Горацио, с удивлением): И вы тоже?

Г о р а ц и о: В некотором смысле.

Б е р н а р д о: В таком, который рекомендует каждому честному сыну отечества не покладая рук, заботиться о процветании и могуществе родной страны.

О з р и к (неуверенно): Это весьма похвально.

Б е р н а р д о: И более того. Мы как раз изучали Устав караульной службы. В нем, между прочим, сказанно: «Буде, обходя дозором, встретишь подозрительное лицо, в особенности, если это случится в ночное время, препроводи его немедля в карцер, дабы установить его личность и намерения». Параграф третий, части тоже третьей.

О з р и к: Право, это очень мудро.

Б е р н а р д о: И убедительно… Что это у вас за штука?

М а р ц е л л: На пищаль не похожа.

О з р и к: Это вещь называется «подзорная труба». С ее помощью я могу видеть все, что находится на расстоянии, так же хорошо, как если бы я сам находился поблизости. Вещь незаменимая, в особенности для тех кто хочет наблюдать небо и все такое.

Б е р н а р д о: «И все такое»… Ну, и дела! (Горацио). Вы слышали? Все перевернулось. Прежде небеса наблюдали за нами, а вот теперь оказывается, что мы можем ответить им тем же… (Озрику). Дайте-ка взглянуть.

О з р и к: Мне было бы чрезвычайно прискорбно, если бы с этой вещицей что-нибудь случилось.

Б е р н а р д о: А мне, в свою очередь, если бы пришлось препроводить вас к господину коменданту, для удостоверения вашей личности. Тем более, что если он и появляется, то, как правило, увы,  только к полудню.

О з р и к: Я только хотел сказать, что с этой вещью следует обращаться с осторожностью. (Отдавая трубу Бернардо). Смотрите вот в этот глазок.

 

          Пауза.  Б е р н а р д о  смотрит в трубу. 

 

          Питаю надежду, что вам будет интересно…

Б е р н а р д о: Боже милостивый!.. Что это за огни?

О з р и к: Звезды.

Б е р н а р д о: Звезды?..  Да их столько, что хватило бы засыпать всю городскую площадь!.. Отчего они носятся по небу, как угорелые?

О з р и к:  Весь фокус в том, чтобы держите трубу как можно ровнее.

Б е р н а р д о (пытаясь удержать трубу): А, черт, никак… (Озрику). Дайте-ка мне взаймы вашу спину. (Кладет трубу на плечо Озрика).

О з р и к: Так лучше?

Б е р н а р д о: Да. Замрите. (Смотрит).

М а р ц е л л (Озрику): Как далеко можно в нее видеть?

О з р и к: Не опасаясь впасть в преувеличение, можно сказать: значительно дальше, чем это может вообразить себе самое смелое воображение.

М а р ц е л л: Это значит, что когда я, допустим, придаюсь играм Венеры в каком-нибудь укромном местечке, кто-нибудь может потревожить мою стыдливость?

Г о р а ц и о: И притом, безо всякого труда.

М а р ц е л л: Зная это, можно потерять к этому всякую охоту.

Б е р н а р д о (не отрываясь от трубы): Святая Варвара! А где же хрустальные сферы? Где ангелы? Где небесная твердь? Наконец, ворота, запирающие небесные хляби?.. Да, где же это все? Разрази меня гром, если я вижу что-нибудь, кроме мрака и звезд! И те больше похожи на отблески адского пламени!..

О з р и к: Я мыслю так: все, о чем вы изволите говорить, это только аллегория…

Г о р а ц и о (Озрику, вежливо): Вы это про ангелов, сударь?

О з р и к: Во всяком случае, таково общее мнение.

Б е р н а р д о (оторвавшись от трубы): Меня сейчас стошнит.

 

          О з р и к  проворно отскакивает в сторону.

 

Г о р а ц и о (Бернардо): Что с вами? Вы побледнели.

Б е р н а р д о: Странно еще, что не упал в обморок… Вы видели что-нибудь подобное?

Г о р а ц и о: Много раз. В Виттенберге.

Б е р н а р д о: И у вас не кружилась после этого голова? И не было такого чувства, как-будто земля сейчас расступится под ногами и вы рухнете в адскую бездну? (Протягивая трубу Марцеллу). На вот, взгляни.

М а р ц е л л: Нет уж, спасибо. Достаточно, посмотреть на тебя.

С е к р е т а р ь: Позвольте мне.

О з р и к: Только, ради Бога, поаккуратней.

 

          Забрав у  Б е р н а р д о  трубу, С е к р е т а р ь  смотрит в небо.

 

Б е р н а р д о (садясь на землю): Ох, Боже мой… Ну, кто мне объяснит, зачем Всемогущему понадобилось этакие хоромы?

Г о р а ц и о: Говорят, что это отвечает божественому величию.

Б е р н а р д о: По вашему, дом может придать величие своему хозяину?.. Не очень-то, должно быть, Ему там уютно.

О з р и к: А между тем, вы бы совершенно напрасно стали Его там искать, господин офицер. Его там нет.

Б е р н а р д о (с искренним удивлением): А где же тогда?

О з р и к: В  душе, с вашего позволения. (Хихикая). Ей-Богу, Бог - в душе.

Б е р н а р д о: Час от часу не легче… (Горацио). Слыхали новость? (Озрику). В чьей, черт возьми? В моей или в вашей?

О з р и к: Вот это мне в точности неизвестно.

Б е р н а р д о: А, может, в печени, а? Или в селезенке?.. Это что, тоже общее мнение?

О з р и к: Во всяком случае, мнение людей образованных.

Б е р н а р д о (Горацио): Вы слышали?… Да, что ж это такое? Все смешалось за какой-то час! Небо оказались бездонной дырой, Бог влез в душу, а мы с Марцеллом превратились в лжесвидетелей… Чего нам ждать еще?

С е к р е т а р ь (отдавая трубу Озрику): Какое поучительное зрелище. Оно учит нас смиряться.

Г о р а ц и о (негромко, не без лукавства, Бернардо): Вот вам ответ на ваш вопрос.

Б е р н а р д о: Смиряться? С чем?

С е к р е т а р ь: С величием и тайной.

Б е р н а р д о: И вы туда же. (Негромко). Нет, должен быть предел и у смиренья. (Поднимаясь с земли, Озрику). Пойдемте, милорд, мы вас проводим. (Горацио). Горацио?

Г о р а ц и о: Мы с вами.

Б е р н а р д о: Тогда идемте. (Ворчливо). Что за день сегодня!.. (К остальным). Идемте, господа.

 

           Один за другим  Б е р а р д о,  М а р ц е л л,  Г о р а ц и о,  С е к р е т а р ь  и  О з р и к  скрываются в тени.

                                       

7.

 

             Декорации второй картины  - королевские покои в Кронберге. Возле стола, склонившись над большой картой, стоит Ф о р т и н б р а с. В его руке  -  обнаженная шпага.

            Появляется Т р у в о р и у с. Услышав его шаги,  Ф о р т и н б р а с  на мгновение поднимает голову, затем вновь возвращается к карте.

 

Т р у в о р и у с (остановившись рядом с Фортинбрасом): Ваше высочество…      

Ф о р т и н б р а с (не слушая): Ты видел это чудо?.. Тут есть все, что есть на самом деле. Даже та маленькая рощица возле ручья, где  мы устроили ляхам засаду… Вот, посмотри. (Показывает шпагой место на карте). Как будто видишь это с птичьего полета… А это узнаешь?.. Вон, где песчаный мыс. Мы тут останавливались, чтобы отдохнуть и дождаться, когда подъедет обоз. (Указывает шпагой). Вот тут стояла моя палатка, возле самой воды. (Ударив шпагой по карте). Английская работа. Можно путешествовать, не вставая с кресла.

Т р у в о р и у с: Вещица достойная внимания.

Ф о р т и н б р а с: Да, что ты понимаешь!.. «Внимания…» Вот место, где я был счастлив. Под ясным небом, завернувшись в попону, слушая как волны перекатывают гальку и засыпая под перекличку дозорных… (Сквозь зубы). Теперь все в прошлом.

Т р у в о р и у с: Зачем же так мрачно, принц? Для вас - все в будущем, которое уже близко.

Ф о р т и н б р а с: Намазывай свой мед на какой-нибудь другой кусок. (Внимательно глядя на Трувориуса). Послушай, а что это с твоим лицом? У тебя такое постное выражение, как будто ты собрался исповедоваться, зато в глазах такая радость, словно ты нашел чужой кошелек.

Т р у в о р и у с (скорбно): Печальные новости, государь.

Ф о р т и н б р а с (быстро направив Трувориусу шпагу в грудь): Еще раз назовешь меня так до коронации и в миг лишишься языка!

Т р у в о р и у с: Ваше высочество боится сглазу? Вот новость! Не знал, что вы придаете значение приметам.

Ф о р т и н б р а с: Я им, может быть, и нет, а вот они мне, похоже, придают. (Убирая шпагу). Мне снился сегодня дурной сон. Как будто мой отец грозил мне пальцем из гроба и за что-то меня отчитывал, словно нашалившего мальчишку. А когда я проснулся, то увидел, что на окне сидит ворон и долбит клювом решетку. Теперь приходишь ты и обещаешь обрадовать меня дурными новостями. Не захочешь, а поверишь.

Т р у в о р и у с: Это всего лишь совпадение, ваше высочество. Приметы лгут.

Ф о р т и н б р а с: До поры до времени. И лишь затем, чтобы усыпить наше внимание, чтобы после легче заманить в ловушку… (Присаживаясь на свободный край стола) Выкладывай.

Т р у в о р и у с (печально): Измена, ваше высочество.

Ф о р т и н б р а с (с деланным изумлением): Да, что ты говоришь?.. Ай-яй-яй… Словечко хоть куда. И сдается мне, где-то я его уже слышал.

 

           Короткая пауза.

 

          (Нетерпеливо). Ну? Оно ведь что-то значит? Так растолкуй мне, что именно.

Т р у в о р и у с: С болью в сердце. (Помедлив). Употребив со рвением все возможные способы для разыскания истины, известная вам комиссия обнаружила кой-какие подозрительные бумаги, которые навели ее на след заговора, благодаря которому была повержена датская корона, - вот оселок, на который нанизано все остальное. Оставив в стороне подробности, скажу лишь главное. Направив клеветою помыслы принца Гамлета против своего дяди, а помыслы дяди против племянника, заговорщики столкнули их лбами, не оставив им времени ни для размышления, ни для примирения. Один был уверен, что его дядя - убийца его отца, а другой, - что племянник метит на его место.  Дальнейшее - известно. Затем, взвалив ответственность за происшедшее на случай, заговорщики уже намеревались поднять упавшую корону, но, к счастью, не успели… Да, да, мой принц. Когда бы вы опоздали со своим появлением хотя бы на день, здесь сейчас царили бы хаос и анархия.

Ф о р т и н б р а с (угрюмо): И что же это значит? Что я - спаситель Дании, не так ли?

Т р у в о р и у с: Кто в этом усомнится, когда узнает всю подноготную?.. Здесь чувствуется рука Провидения.

Ф о р т и н б р а с (негромко): Или дьявола, который меня сюда заманил… Кто они?

Т р у в о р и у с: Список обещает быть весьма обширным, ваше высочество. Вы будете удивлены, когда я положу его перед вами. (Значительно). Британцы, галлы, немцы, все приложили руку, вербуя себе сторонников и щедро покупая их услуги. Есть сведения, что заговорщики намеревались предаться польской короне. Другие улики свидетельствуют о шведских эмиссарах, которые, в случае успеха, обещали заговорщикам привести флот и блокировать порты, - конечно же, не за одно «спасибо». Скоро мы будем все знать в точности, не исключая подробностей. Но вот, что не подлежит уже никакому сомнению, так это то, что этот заговор никогда не был бы столь успешен, если бы не еврейские деньги.

Ф о р т и н б р а с: Ты, наверное, смеешься. Евреи торгуют и молятся. Зачем им заговор?

Т р у в о р и у с: За тем же, зачем им было распинать нашего Спасителя. Чтобы порадовать дьявола.

Ф о р т и н б р а с (насмешливо):  Причина хоть куда… Но даже если это так, то нам гордится нечем, потому что, видит Бог, мы радуем его ничуть не меньше. (Соскочив со стола и шагая по сцене, негромко). Впрочем, к черту дьявола... Если все, что ты сказал, правда, пусть хотя бы только на половину, то это значит… (Смолкнув, смотрит на Трувориуса).

 

            Короткая пауза.

 

            Ну, что молчишь?.. Ведь это значит… что мне уже никто не скажет «похититель трона». Не назовет убийцей. Не намекнет, что знает кое-что такое, что, стань оно известно, всех повергло бы в ужас. (Возвращаясь к столу, в пустоту). Как будто камень с плеч…

 

           Короткая пауза.

 

           (Тревожно). И все-таки, мне что-то не по себе. (Пристально глядя на Трувориуса). Все правда? Так, как ты сказал?

Т р у в о р и у с: Ах, ваше высочество, не я. Свидетели и неопровержимые улики.

Ф о р т и н б р а с: Так дело кончено?

Т р у в о р и у с: К несчастью, нет.

Ф о р т и н б р а с (хмуро): Я так и думал… (Садясь за стол). Ну? И в чем загвоздка?

Т р у в о р и у с: В печальном свойстве человеческой природы грешить не зная меры, покуда небо не поставит на пути греха препону… Не успев воспользоваться плодами заговора, изменники решили обратить свой яд на того, кто отнял у них победу… (Смолкает).

 

           Короткая пауза.

 

Ф о р т и н б р а с: То есть… на меня.

Т р у в о р и у с: Ах, принц, увы!

Ф о р т и н б р а с: Ну, продолжай.

Т р у в о р и у с: О, как бы я хотел от этой грязи оградит ваш слух!

Ф о р т и н б р а с (помедлив, негромко): Да, эта грязь особого состава. Раз в ней выпачкавшись, начинаешь видить ее повсюду… Рассказывай.

Т р у в о р и у с: Если оставить в стороне подробности, то все дело уместится в двух словах… (Нерешительно смолкает).

Ф о р т и н б р а с: Да, говори же!

Т р у в о р и у с: Вас устранив при помощи убийц, арестовав старейшин и меня, предать страну под шведскую корону, - вот этот план, который лелеяли заговорщики, и который своим безумием не уступает собственной гнусности. А чтобы склонить на свою сторону народ, возмутив его против вас, они распространяли слухи, что только вы виновник всех несчастий, которые обрушились на Данию, и причина которых, как вам теперь известно, они же сами. (С обидой). Вы можете меня повесить, принц, если не последнее место тут займет ваш  итальянец, к которому вы так благоволите.

Ф о р т и н б р а с: Горацио?.. Я этому не верю.

Т р у в о р и у с: Не надо верить, - посмотрите сами.

Ф о р т и н б р а с: Чушь, чушь…

Т р у в о р и у с: И все-таки, взгляните… Разве своими нелепыми россказнями, он не оказал заговорщикам услугу?.. Э, да еще какую! Ведь утверждая, будто старый Гамлет был убит, он разве не дает толпе, тем самым, повод самой назвать убийцу, опираясь на собственное мненье? При этом хватит нескольких намеков или многозначительных умолчаний, чтобы, не возбуждая лишних подозрений, направить это мнение в нужном направлении. Достаточно и этого. А дальше слухи, как лесной пожар, от одного к другому, весть разнесут по королевству и за его пределы...

Ф о р т и н б р а с: Но я просил его до времени попридержать язык.

Т р у в о р и у с: Просили? Вы?

Ф о р т и н б р а с: И он мне обещал.

Т р у в о р и у с: С его-то гонором?.. Он что, не итальянец?

Ф о р т и н б р а с: Но человек чести, как мне казалось.

Т р у в о р и у с: Но прежде - итальянец. И чтоб блеснуть эффектною концовкой или остроумным словом, продаст родную мать.

Ф о р т и н б р а с: Есть доказательства?

Т р у в о р и у с: Достаточные, чтобы ваше высочество убедилось в моей беспристрастности.

Ф о р т и н б р а с (поднимаясь из-за стола, не сразу): Поверю лишь, когда увижу сам.

Т р у в о р и у с: И очень скоро, мой принц.

 

           Ф о р т и н б р а с  молча идет по сцене. Пауза.

 

            Ну, ну, не хмурьтесь. В конце концов, все это уже не имеет никакого значения, принц. Раз заговор раскрыт, вам остается только праздновать победу и принимать поздравления от благодарных подданых… (Идет вслед за Фортинбрасом). И вот какая мысль пришла мне в голову, ваше высочество. Если бы вы пожелали, то мы могли бы ваш триумф слегка усугубить и, так сказать, подчеркнуть, - я имею в виду, для большего эффекта и вразумления тугодумов.

Ф о р т и н б р а с (остановившись и повернувшись к Трувориусу): Усугубить и подчеркнуть?.. Иной раз, Трувороиус, мне кажется, что язык, на котором ты говоришь, придуман дьяволом… Что, разве он еще недостаточно подчеркнут и усугублен?

 Т р у в о р и у с: Совершенно достаточно, мой принц. (Несколько мечтательно). Но если бы вдруг случилось так, что вашим подданным стало бы известно, что узнав о заговоре, ваше высочество, пылая гневом, не медля поспешили в Эльсинор, чтобы пресечь действия заговорщиков, то это могло бы произвести такое сильное впечатление на умы, какое только можно себе представить… Ей-Богу, вы убили бы тогда сразу двух зайцев, мой принц. Во-первых, обнаружив перед всем миром свои доброе и справедливое сердце, а, главное, ваше неожиданное появление здесь уже ни у кого не вызвало бы вопросов.

Ф о р т и н б р а с: Обман?

Т р у в о р и у с (укоризненно): О, принц!..

Ф о р т и н б р а с: Обман, обман, мошенник…

Т р у в о р и у с (чуть обиженно): Обман, - всего лишь недостаток правды. И тот, кто берется этот недостаток исправить, - тем более, для пользы государства, - уж, наверное, он не обманщик, мой принц.

Ф о р т и н б р а с: Что ты плетешь?

Т р у в о р и у с: Простое рассуждение. Согласитесь, что все, о чем я говорил, вполне могло бы случиться на самом деле. Узнай вы вовремя о заговоре, так неужели вы не поспешили тогда же и немедля в Эльсинор, чтобы опередить смутьянов? А значит, при некоторых обстоятельствах, это могло бы оказаться правдой… Не ваша вина, что все случилось чуть-чуть иначе.

Ф о р т и н б р а с: Да, но ведь случилось?

Т р у в о р и у с: Тем хуже для него.

Ф о р т и н б р а с: Но, все-таки, случилось?

Т р у в о р и у с (упрямо): Случайно и некстати.

Ф о р т и н б р а с: А, так оно еще и виновато?.. Послушай-ка, Трувориус, мне кажется, что ты превзошел самого себя. То, чего не было вдруг оказалось правдой, а то, что было - ложью?.. И ты собираешься объявить об этом во всеуслышанье? Расклеить по городу бумаги? Или послать глашатых, чтобы они бубнили о моих подвигах на площадях и рынках?.. Вот уж будет над чем посмеяться толпе.

Т р у в о р и у с: Поверьте мне, ей будет не до смеха… Расчет простой. Народ не верит официальным сообщениям, тем самым, обличая свой непокорный нрав и скудость мысли. (Хитро). Но зато…

Ф о р т и н б р а с: Зато…

Т р у в о р и у с: Зато он охотно верит таким же пройдохам и плутам, каков он сам, - например актерам. И это очень кстати… Как вы думаете, мой дорогой принц, кто с нетерпеньем дожидается вас за этой дверью?

Ф о р т и н б р а с: Надеюсь, не послы.

Т р у в о р и у с: Берите выше, мой принц.

Ф о р т и н б р а с (после короткой паузы, неуверенно): Ну?..

Т р у в о р и у с: Еще повыше.

Ф о р т и н б р а с: Не знаю.

Т р у в о р и у с: Поэт.

Ф о р т и н б р а с: Поэт?

Т р у в о р и у с: К тому же известнейший. Автор «Осады Трои». Вы ее, верно, читали в вашем Виттенберге, будь он трижды неладен.

Ф о р т и н б р а с: Оставь Виттенберг в покое. Как его имя?

Т р у в о р и у с: Он подписывает свои произведенья просто «Поэт», - но при этом, с большой буквы, потому что чистосердечно полагает, что все остальные в этом деле только жалкие подмастерья.

Ф о р т и н б р а с: Постой… (Вспоминая). Постой… Ах, мошенник! Не он ли написал оду на восшествие на престол моего отца, старого Норвежца?.. Даю руку, это он.

Т р у в о р и у с: У вас прекрасная память, принц. Он самый.

Ф о р т и н б р а с: А после смерти отца, он посвятил ту же оду старому Гамлету, переменив в ней только имя… Он?

Т р у в о р и у с: Я вижу, принц, что ваши литературные познания выше всех похвал.

Ф о р т и н б р а с: Они покажутся тебе еще большими, если я скажу, что после смерти Гамлета, и тем же манером, он посвятил эту оду Клавдию…

Т р у в о р и у с: Ну, кто не без греха?

Ф о р т и н б р а с: И  ты осмелился притащить этого мошенника сюда?

Т р у в о р и у с: И не без умысла, мой принц. В силу того, что материал, из которого сделано его перо, мягок и поддатлив, он принесет нам пользу.

Ф о р т и н б р а с: Хочешь заставить его зарифмовать Уголовное Уложение?

Т р у в о р и у с: Вы почти угадали. Он нам напишет пьесу, где растолкует всем, как надо понимать сегодняшние события.

Ф о р т и н б р а с: Этот мошенник?

Т р у в о р и у с: Не сам, конечно, но под вашим милостивым руководством…

Ф о р т и н б р а с: Ты, верно, бредишь.

Т р у в о р и у с: Но в правильном направлении, мой принц… Актеры уже прибыли и только того и ждут, чтобы приступить к репетициям… А теперь представьте, - стоит им сыграть эту пьесу раз тридцать, как не останется никого, кто стал бы сомневаться в том, как обстояло дело со смертью короля Клавдия и его племянника. (Вкрадчиво). Как, впрочем, и в том, что, отдав датский престол в руки вашего высочества, небо проявило к Дании исключительную благосклонность.

Ф о р т и н б р а с: Нет, ей-Богу, иногда мне кажется, что это именно ты сидел на яблоне и заговаривал зубы нашей прабабке Еве… Нельзя ли как-нибудь обойтись без хитростей?

Т р у в о р и у с: Ах, ваше высочество, научите, как. И клянусь, на свете не будет человека более прямого, чем я… Прикажете позвать?

Ф о р т и н б р а с (махнув рукой): Зови.

 

           Взяв со стола колокольчик,  Т р у в о р и у с  звонит

 

           Но только, ради Бога, не надолго.

Т р у в о р и у с (вошедшему слуге): Зови.

    

           С л у г а  исчезает и немедленно вслед за тем, на пороге возникает фигура  П о э т а.

 

          Входи, любезный.

П о э т (склонившись в глубоком поклоне и не трогаясь с места): Ах, мои ноги!.. Они отказываются ходить перед лицом вашего высочества!

Т р у в о р и у с: Смелее, друг мой, смелее.

П о э т (немного разогнувшись и сделав несколько шагов): О, мои глаза!.. (Закрывая лицо руками). Я ослеплен сияньем славы, которое исходит от вашего высочества. (Вновь сгибается в поклоне).

Ф о р т и н б р а с (Трувориусу): Мне будет совестно, если он ослепнет и охромеет по моей вине.

Т р у в о р и у с: Ободрите его, мой принц.

Ф о р т и н б р а с (Поэту): Как вы поживаете, любезный?.. Все пишите?

П о э т (не разгибаясь): Без сна и отдыха, для вашего удовольствия.

Ф о р т и н б р а с: Тогда перестаньте мучить свою поясницу и почитайте нам что-нибудь.

П о э т (наконец разогнувшись): Язык не повинуется перед таким знатоком, как вы, принц.

Ф о р т и н б р а с (Трувориусу): Боюсь, он выйдет отсюда совсем калекой. (Поэту). Я постараюсь быть снисходительным, сударь.

Т р у в о р и у с (Поэту): Принц слушает.

П о э т: Ваше высочество предпочитает любовное или героическое?

Ф о р т и н б р а с: Что-нибудь этакое, но только покороче.

П о э т: Тогда пусть ваше высочество послушает вот это. (Читает).

                             Едва открыв глаза, в ночном наряде милом,

                             Беседу умную веду я со светилом,

                             Которое поднявшись в небеса,

                             Нам освещает мира чудеса.

                             И глядя сквозь стеклянное оконце,

                             «Что хмуришься? – я спрашиваю солнце. -

                             Зачем твой лик, прекрасно-неземной,

                             Туманною подернут пеленой?»

                             «Ах, я не хмурюсь, - солнце отвечает, -

                             Но свет другой мне очи застилает.

                             Он ярче моего, он нестерпим для глаз…»

                             «Но как зовут его?» -

                             «Принц славный, Фортинбрас»!

              (Склоняется в глубоком поклоне).

Ф о р т и н б р а с (подавлен): Бог мой. (Трувориусу, негромко). Если я не покраснею сейчас, то наверное, не покраснею уже никогда. Скажи ему что-нибудь.

Т р у в о р и у с (Поэту): Их высочество довольны.

П о э т: Другой награды мне не надо.

Т р у в о р и у с: Другой, милый, тебе никто пока и не предлагает. Но если ты хочешь, чтобы удовольствие их высочества было еще большим, то тебе стоит поторопиться, чтобы выполнить свое обещание... Знаешь о чем я говорю?

П о э т: О, милорд…

Т р у в о р и у с: Помнишь ход событий?

П о э т: Они у меня в сердце, милорд. Как и у каждого добропорядочного подданного его высочества.

Т р у в о р и у с (Фортинбрасу): Вот видите. (Поэту). Ну, в двух словах.

П о э т: Сюжет пьесы, ваше высочество, прост, но поражает своим величием, ибо он заимствован у самой правды… Узнав о готовящемся покушении на короля, принц спешит с войском, чтобы предотвратить несчастье, но в силу злых козней предателей, не успевает осуществить свое благородное намеренье, совершая, однако, по ходу действия пьесы несколько подвигов, каждый из которых мог бы покрыть его неувядаемой славой. Заговорщики уже было празднуют победу, однако преждевременно, - их ждет заслуженная кара, ибо венценосная рука не знает пощады.

Ф о р т и н б р а с (перебивая, с изумлением): Как, как?.. Какая?

П о э т (с поклоном): Венценосная, ваше высочество.

Ф о р т и н б р а с: Продолжай.

П о э т: Далее следует апофеоз, ваше высочество... Дания спасена, преступление наказано, народ ликует. (Кланяется).

Ф о р т и н б р а с (Трувориусу, негромко): Если ты никогда не видел венценосную руку, не знающую пощады, то вот она. (Показывает правую руку). А вот еще одна. (Показывает левую руку).

Т р у в о р и у с (негромко): Все это от чистого сердца, мой принц. (Поэту). Так когда же, друг мой, мы сможем насладиться этим апофеозом?

П о э т: Достаточно и пяти дней, милород. Но если вы пожелаете, то я удвою рвенье.

Т р у в о р и у с: Лучше, если ты его утроишь. У актеров уже чешутся языки.

П о э т (восторженно): Я приступаю немедленно, милорд. Сейчас же.

Ф о р т и н б р а с (негромко): Но только не здесь, ради Бога.

Т р у в о р и у с: Его высочество на тебя надеется. Прощай и помни об этом.

П о э т (кланяясь): Прощайте, ваше высочество. (Отступая к двери, с чувством). Мой принц!.. Мой дорогой принц!.. Ах, мое бедное сердце! Оно разрывается на части от того, что увидав, по милости небес, солнце, я вновь должен оказаться во мраке!

Ф о р т и н б р а с (Трувориусу): Гляди-ка, а я уже не краснею. (Поэту). Прощай, любезный.

П о э т (согнувшись в поклоне и пятясь к двери): Уношу ваш образ. (Исчезает).

Ф о р т и н б р а с (вдогонку, негромко): Нет, лучше свой. (Трувориусу). Мне кажется, что ты мог бы потратить мое время с большей пользой.

Т р у в о р и у с: Набравшись дерзости, готов поспорить и убедить вас в обратном.

Ф о р т и н б р а с: Убеди кого-нибудь другого. Мое светило утомилось светить и хочет спать.

Т р у в о р и у с: Могу ли я тогда попросить напоследок ваше высочество о небольшом одолжении?

Ф о р т и н б р а с: Если под словом «небольшой» мы понимаем одно и то же, то сделай милость.

Т р у в о р и у с: Сущий пустяк… Сейчас я позову сюда одну строптивую особу. Мелкая сошка, но может оказаться, что ей известно кое-что важное, потому что ей приходилось бывать в обществе заговорщиков. Так вот не могли бы вы, когда она войдет, сделать вид, что вы сердитесь, и изобразив на лице гнев, строго посмотреть на нее, и со словами: «Я так и думал», или: «Ну, так и есть», или: «Так вот мы какие», выйти, громко хлопнув дверью?

Ф о р т и н б р а с: Но для чего?

Т р у в о р и у с: Для пользы дела, мой принц. Стоит ей увидеть себя в такой близости от будущего короля, да еще разгневанного, как ее решимость будет сломлена, упорство преодолено и язык сам расскажет, все что нас интересует.

Ф о р т и н б р а с: Опять обман?

Т р у в о р и у с: Скорее, маневр.

Ф о р т и н б р а с: Но с примесью обмана.

Т р у в о р и у с: Во всяком случае, ничуть не более того, который требуется от нас, когда мы устраиваем противнику засаду или случайной обмолвкой заставляем его поверить в наше могущество... Это называется военная хитрость, мой принц.

Ф о р т и н б р а с: Военная?.. Ну, что ж, тогда зови.

Т р у в о р и у с: Благодарю. (Звонит в колокольчик).

 

           Появляется  с л у г а.

 

           (Слуге). Веди-ка сюда нашу красавицу.

 

           С л у г а  исчезает.

 

           (Принцу). Держитесь строже.

Ф о р т и н б р а с: Кто-кто, а актер из меня неважный.

Т р у в о р и у с: Пустые страхи. За вас сыграет ваше имя.

 

           Входит  М а р г р е т. При виде принца она склоняется в поклоне и так замирает.

 

Ф о р т и н б р а с (неуверенно): Ага… (Подходя и стараясь сделать строгое лицо). Так-так… Я так и думал… Ну и ну… (Трувориусу). Черт знает что! (Быстро уходит, хлопнув дверью).

Т р у в о р и у с (не без печали): Что, видели?.. Я вас предупреждал. Принц разгневан.

М а р г р е т: Но я не знаю за собой никакой вины, ваша светлость.

Т р у в о р и у с: Как?.. Даже той, которая проникла к нам в кровь и плоть, благодаря падению наших прародителей?.. Ай-яй-яй. Это опрометчивое заявление, сударыня. Оно в вас обличает гордость и упрямство. (Неторопливо обходя вокруг стоящей Маргрет и разглядывая ее). Достаточно взглянуть на человека, хоть на кого - что он такое?.. Грех, до поры, до времени, живущий по милости неба. А, значит, наказание всегда справедливо, ибо все виновны. А вы говорите, «не знаю за собой никакой вины». Смешно, ей-Богу. Разве вызвать гнев принца, это не вина?

М а р г р е т: Если бы я только знала его причину.

Т р у в о р и у с: Вы прекрасно ее знаете, сударыня, зачем же лгать?

М а р г р е т: Горацио?.. Но что он сделал?

Т р у в о р и у с: Достаточно, чтобы заставить содрогнуться от ужаса, даже такое мужественное сердце, как мое. (Закрыв лицо руками). О, ужас! Ужас!.. (Не без кокетства). Вы ведь знаете, что у меня мужественное сердце?

М а р г р е т: Надеюсь, да, милорд.

Т р у в о р и у с: К тому же, доброе. Когда я вижу какое-нибудь заблудшее создание, вроде вас, мне сразу хочется открыть ему глаза на истину.

М а р г р е т: Значит вы ему поможете, милорд?

Т р у в о р и у с: Что? Вашему дружку? (Укоризнено). Ах, сударыня... Знаете, в чем состоит главная ошибка, которую постоянно делает неопытный человек? Она заключается в том, что время от времени он забывает о себе и начинает думать о посторонних. И пока он думает, душа его витает невесть где, вдали от самой себя, делаясь при этом легкой добычей дьявола… А уж он-то своего не упустит. (Мрачно, поднимая руки). Огромный, страшный, с черными крыльями и высунутым языком, который изрыгает проклятья и богохульства. А уж запах-то, запах… Не пожелаю никому.

М а р г р е т: Вы меня пугаете.

Т р у в о р и у с: Неужели?.. Тогда представьте себе, каков будет ваш страх, когда отец лжи предстанет перед вами во всем своем безобразии? Когда он выпустит когти, чтобы вонзить их в вашу нежную плоть, а его смрадное дыхание смешается с вашим? Когда он поволочет вас во мрак и холод своего жилища?.. Не хотелось бы мне послушать песню, которую вы тогда запоете.

 

           М а р г р е т  застыла в молчании.

 

            (Подходя к Маргрет почти вплотную, буднично). Поэтому поступим к обоюдной пользе. Вы сделаете то, что я вам скажу, а я, в свою очередь не стану ни предавать вас в руки правосудия, ни отправлять в тюрьму, как соучастницу, каковой вас, без сомнения, признают… Согласны?

 

           М а р г р е т  молчит. Короткая пауза.

 

           Ну, соглашайтесь, соглашайтесь…

М а р г р е т (с отчаяньем): Но в чем моя вина?

Т р у в о р и у с (разочаровано): Нет, я вижу, вы определенно хотите в тюрьму. В подвал, на сырой тюфяк, к крысам и прокаженным… Желание странное. Но, если вы настаиваете, пусть будет по-вашему. (Взяв со стола колокольчик, собирается звонить).

М а р г р е т: Подождите!

 

           Т р у в о р и у с  возвращает колокольчик на стол. Короткая пауза.

 

           (Глухо). Что я должна делать, милорд?

Т р у в о р и у с: Во-первых, быть со мной немного поласковее, это в ваших же интересах. А во-вторых, вы принесете мне его бумаги. Все, что сумеете. Письма, черновики, записки. Словом, все, что найдете и, пожалуйста, как можно скорее … Вы поняли?

М а р г р е т (тихо): Да, милорд.

Т р у в о р и у с: Но только так, чтобы об этом не знала ни одна живая душа. Лишь вы и я.

М а р г р е т: Да, милорд.

Т р у в о р и у с: И имейте  в виду, - я вам ничего не обещаю.

М а р г р е т: Да, милорд.

Т р у в о р и у с: Ни золотых безделушек, ни места при дворе, ни дорогих платьев, - ничего из того, на что так падки молодые девицы.

М а р г р е т: Да, милорд.

Т р у в о р и у с: Мы, слава Богу, служим не маммоне, а Богу и нашему принцу, и это вам надо хорошенько запомнить.

М а р г р е т: Да, милорд.

Т р у в о р и у с: Какое у вас унылое «да». Нельзя ли чуть повеселее?

М а р г р е т: Да, милорд.

Т р у в о р и у с: Уже немного лучше… А чтобы вы как следует усвоили мои наставления, я жду вас сегодня у себя, часиков этак в девять, я думаю или даже пораньше. Придете с черного хода, вас там встретят.

 

           М а р г р е т  молчит.

 

          Ну?.. Что вы молчите, как-будто проглотили язык? Где ваше «да»?

М а р г р е т: Я приду, милорд.

Т р у в о р и у с: Ну, то-то же. Слушайтесь меня во всем и я расскажу принцу, что вы исправились.

М а р г р е т: Я исправилась, милорд.

Т р у в о р и у с: Так скоро?.. Какая приятная новость. (Подходя к Маргрет). Но мы еще посмотрим, насколько этому можно верить. (Обходя вокруг Маргрет). Бывает, что человек легко раскаивается на словах, тогда как на деле он все такой же грешник, каким и был… Посмотрим, посмотрим… (Неожиданно, обняв Маргрет, целует ее).

 

           Пауза.

 

            (Оторвавшись от Маргрет). Действительно, здесь пахнет исправленьем. Хоть и не полным… Теперь идите, сударыня.

 

           М а р г р е т  идет к двери.

 

           (Вслед уходящей). И не забудьте - в девять!

 

           М а р г р е т  исчезает.

 

           В девять!.. В девять!.. (Кричит). В девять! (Быстро уходит через другую дверь).

                                                                                                                     

8.

 

           Кронберг. Один из залов замка перед входом в королевские покои. Возле дверей застыли двое солдат с алебардами. Неподалеку, на скамейке, дремлет  К а п и т  а н. 

            Появляется  Г о р а ц и о.

 

К а п и т а н (не открывая глаз): Пароль.

Г о р а ц и о (подходя): Мое почтенье, капитан.

К а п и т а н (машинально): Мое почтенье… (Спохватившись). Пароль неправильный. (Открыв глаза). А, это вы, Горацио… Мое почтение.

Г о р а ц и о: Мое почтение. Я вижу, у вас тут новые порядки. Пароль, солдаты… Вы, что - в осаде? Или готовитесь к войне?

К а п и т а н: Похоже и на то, и на другое. Везде посты, везде проверки, так просто не ступить и шагу. Мышь не проскользнет… (Зевая). Нечто похожее я уже видел лет восемь назад, когда британский флот стоял под стенами Эльсинора.

Г о р а ц и о: А в чем причина нынешних строгостей?

К а п и т а н (зевая): Причина самая веская. (Поднявшись, громко). Желание их светлости, чтобы во всем был порядок. (Обняв за плечи Горацио, отводит его в сторону; вполголоса, покосившись на стоящих в карауле солдат). Теперь надо опасаться даже собственных солдат. Донесут, не моргнув глазом, мерзавцы… Ей-Богу, вы так спрашиваете, как будто не были здесь полгода.

Г о р а ц и о: Всего неделю.

К а п и т а н: Так и есть. Семь дней и каждый можно посчитать за месяц.

Г о р а ц и о: Такая разница?

К а п и т а н: Как день и ночь. Да, что говорить - увидите сами… Вы к принцу?

Г о р а ц и о: Да.

К а п и т а н: Посмотрим. (Достает из кармана бумагу).

Г о р а ц и о: Что это?

К а п и т а н: Еще одно нововведение. Список тех, кого велено пускать беспрепятственно. (Развернув список, быстро его просматривает; после короткой паузы, с недоумением, тихо). Вас в списке нет… Ну-ка, ну-ка… (Пробегает глазами список еще раз). Нету… Что бы это могло значить?

Г о р а ц и о: Полагаю, то, что вы сказали. Я не в списке.

К а п и т а н: А где тогда?

Г о р а ц и о: Что значит этот вопрос, капитан?

К а п и т а н (негромко): Он значит, что если человека нет в этом списке, то его имя вписано еще куда-нибудь, а, следовательно, ему лучше здесь не появляться совсем. (Косясь в сторону солдат). Вот вам в подтвержденьи моих слов. Стоило имя господина Корнелия вычеркнуть из этого списка, как через день его арестовали.

Г о р а ц и о: Арестовали Корнелия? За что?

К а п и т а н: Тш-ш… Нам не докладывают. Но полагаю, за то же самое, за что и господина Вольтиманда и кое кого еще…

Г о р а ц и о: И Вольтиманда?..

К а п и т а н: Так вы не знали?

Г о р а ц и о: Да, нет же, ничего.

К а п и т а н: Тогда примите к сведенью…

 

          Входит  О з р и к.

 

          (Шепотом). Но молча… (Громко). Господин Озрик… (Кланяется).

О з р и к (не отвечая на поклон капитана): А, как вас там… Горацио… Как ваши успехи?

Г о р а ц и о: Переменчивы, как и улыбка Фортуны.

О з р и к: Фортуна любит, чтобы во всем был порядок, я думаю… (Смотря на пол). У вас тут не очень чисто, капитан. Много пыли.

К а п и т а н: Где?

О з р и к: Прямо у вас под ногами и, я уверен, в других местах тоже.

К а п и т а н: Можете быть спокойны, уберем прямо сейчас.

О з р и к (Капитану): Не забывайте, что все начинается с мелочей. Сначала пыль, потом грязь, потом разговоры на дежурстве, потом опоздания, карты, вино, сомнительные знакомства, а там, глядишь, недалеко и до измены. (Горацио). Вам нравятся мои рассуждения?

Г о р а ц и о: Я бы сказал, что они весьма свежи.

О з р и к: Мне они кажутся весьма убедительными. Когда вращаешься в таких высоких сферах, следует рассуждать убедительно… Вы пришли или уже уходите?

Г о р а ц и о: Скорее, второе. Меня нет в списке.

О з р и к: Позвольте… (С недоумением). Нету в списке?.. Тогда, зачем же вы пришли, если вас нет в списке? Это непорядок. Я должен доложить. (Скрывается за дверью, ведущей в королевские покои).

 

           Короткая пауза. Г о р а ц и о  и  К а п и т а н  некоторое время смотрят на закрывшуюся за  О з р и- к о м  дверь.

 

К а п и т а н: Что, убедились?

Г о р а ц и о: Пахнет, во всяком случае, неприятно.

К а п и т а н: Какое там. Воняет. Прямо-таки разит тухлятиной.  Все сгнило, аж до самой сердцевины… Мой вам совет, - держитесь от всего этого подальше.

Г о р а ц и о: Вы знаете места, где вони меньше?

К а п и т а н: На небесах, возможно… (Оглянувшись на двер, которая медленно открывается). Тш-ш…

 

                Короткая пауза, в продолжении которой из-за двери неслышно появляется сначала голова  Т р у- в о р и у с а,  а, затем, и сам он. В руке у него - несколько листов бумаги. К а п и т а н  замирает на месте.

 

Т р у в о р и у с (мягко): А, господин итальянец… Хорошо, что вы еще не ушли. Озрик сообщил мне, что вы стоите под дверью и клянчите, чтобы вас впустили… Хотите войти?

Г о р а ц и о: Хотел, точнее.

Т р у в о р и у с (добродушно): Зачем же лгать?.. Хотите. Вижу по глазам. (Подходя). Ведь вы не исключение. А из детей Адама нет ни одного, кто бы ни томился каким-нибудь пустым желанием… (Капитану). Я правильно рассуждаю, капитан?

К а п и т а н: Не то слово, милорд.

Т р у в о р и у с (Горацио): Вот видите… (Постно). Нет, нет, таков уж человеческий удел. Один желает то, другой - другое, а все вместе жаждут денег и, при этом, каждый вопит, не слушая других: «мое желанье!», «ах, я желаю!», как будто от этих криков что-то может измениться… (Капитану, строго). Чтобы не ходить далеко за примерами, взять вот хотя бы вас. Я вижу, что на вашем лице написано одно единственное желание, - сдать поскорей дежурство и заглянуть на дно стакана. (Внушительно). Не отпирайтесь.

К а п и т а н: Я думаю… (Встретившись взглядом с Трувориусом, обреченно). Так точно, милорд.

Т р у в о р и у с: Да, уж куда точнее... А теперь скажите мне, - что представляет из себя это желание, - ну, хотя бы вот это, на вид такое невинное и не вызывающее подозренья?.. Ну?

К а п и т а н: Не могу знать, ваше сиятельство.

Т р у в о р и у с: Ах, вот что. Мы не знаем… (Мрачно). А, между тем, оно представляет из себя подарок дьявола! Крючок, на который он ловит человека, как рыбу, чтобы потом поджарить его на огне!.. (Капитану, сердито). Куда это вы смотрите? Следите за моей мыслью!.. Разжигая в сердце человеческом желание, дьявол увлекает его все дальше, заставляя человека питаться пустыми надеждами и нелепыми фантазиями и, тем самым, он делает человека бессильным и уязвимым, потому что небеса, в свою очередь,  справедливо ставят препону его желаниям, а это, в свою очередь, делает человека раздражительным и завистливым, толкая его на проступки, которые, в конце концов, превращают его в закоренелого грешника. (Горацио, любезно). Вам нравятся мои рассуждения?

Г о р а ц и о: Мне сдается, что они больше подходят для амвона.

Т р у в о р и у с (довольно): Так и есть. Так и есть… Раз уж весь мир кишит грешниками, как труп червями, то, вряд ли где найдется место, где увещевание грешников было бы неуместно. А, стало быть, весь мир можно с легкостью уподобить амвону… (Показывая бумаги). Хотите угадать, что это у меня такое?

Г о р а ц и о: Я, сударь, не гадалка.

Т р у в о р и у с (сухо): Сударя приберегите для своих друзей. Меня следует звать «ваше сиятельство».

Г о р а ц и о (с издевательским поклоном): Ваше сиятельство… (Озираясь). Не вижу, чтобы что-нибудь изменилось.

Т р у в о р и у с: Для вас - очень многое, если только не все… Но раз вы не хотите угадать, то я с удовольствием  почитаю вам сам. (Читает).

 

                            «Теперь свершить бы все, - он на молитве;

                             И я свершу; и он взойдет на небо.

                             И я отмщен. Здесь требуется взвесить…»

 

           Не так, чтобы уж очень складно, мне кажется.

 

           Г о р а ц и о  делает движение в сторону  Т р у в о р и у с а.

 

          Нет, нет. Послушайте еще. (Читает).

 

                             «Теперь как раз тот колдовской час ночи,

                             Когда гробы зияют и заразой

                             Ад дышит в мир; сейчас я жаркой крови

                             Испить бы мог и совершить такое,

                             Что день бы дрогнул…»

 

           Немного неблагозвучно… Зато вот это выше всяких похвал. (Читает).

 

                             «Тупой разгул на запад и восток

                             Позорит нас среди других народов;

                             Нас называют пьяницами, клички

                             Дают нам свинские; да ведь и вправду –

                             Он наши высочайшие дела

                             Лишает самой сердцевины славы…»       

                 

             Что скажете?.. Всего несколько страниц, но зато каких! Слог, правда, напыщеный, но зато грязь сочится из под каждого слова. А, главное, подпадает сразу под несколько статей Уголовного уложения… Клевета. Богохульство. Оскорбление короны. Унижение национального достоинства… Боюсь, вам это обойдется недешево, друг мой.

Г о р а ц и о: Это всего лишь мои черновики, сударь. А так как я вам их не давал, то значит вы их у меня украли. Из чего следует…

Т р у в о р и у с (мягко): Следует…

Г о р а ц и о: …что ваше сиятельство…

Т р у в о р и у с: …мое сиятельство…

Г о р а ц и о: ...обыкновенный вор.

Т р у в о р и у с: Ах, друг мой, не я. Ей-Богу, не я… Мне принесла их одна девица, этакая резвая и шаловливая пери, которую вы, между прочим, хорошо знаете. Ее зовут Маргрет. (Почти по слогам). Маргрет… Чудесное имя, не правда ли. (Внимательно глядя на Горацио). Маргрет.

Г о р а ц и о: Мне это имя ни о чем не говорит. Как бы мои бумаги к вам ни попали - отдайте их.

Т р у в о р и у с (капитану): Но каков обманщик!.. Впрочем, как и все итальянцы… (Горацио). Вы, верно, забыли. У нее вот здесь большая родинка. (Показывает). Да, да, прямо здесь. И еще одна под левой грудью… (Дружески толкнув капитана в бок). Какое это, надо сказать, захватывающее времяпровождение, считать родинки на молодом женском теле. (Строго). Но, разумеется, в свободное от службы время. (Горацио). Но раз вы об этом первый раз слышите, то вам, конечно, это не интересно.

Г о р а ц и о: Ни в малейшей степени. (Протягивая руку). Отдайте.

Т р у в о р и у с (делая шаг назад): Такую улику?

Г о р а ц и о (делая шаг вперед): Отдайте, сударь

Т р у в о р и у с (отступая за капитана): На. Попробуй взять.

 

             Г о р а ц и о  пытается выхватить бумаги из рук  Т р у в о р и у с а,  но  тот быстро прячется за  К а п и т а н о м.

 

           Э, нет, не так-то просто вырвать то, что попало в эти руки…

 

           Г о р а ц и о  вновь безуспешно пытается вырвать бумаги.

 

           (Из-за спины капитана). Смотри,  какой проворный… Ну-ка, ну-ка…

 

            Г о р а ц и о  делает еще одну попытку.

 

            (Капитану). Мне кажется, этот господин немного не в себе. Потрудитесь-ка выставить его за дверь, капитан.

К а п и т а н: Так точно, ваша светлость… (Горацио, негромко). Вам следует уйти.

Т р у в о р и у с: Да, и побыстрее!

К а п и т а н (шепотом, Горацио): Да, идите же, идите… (Громко). Поторопитесь, сударь.

Т р у в о р и у с (выглядывая из-за спины капитана): И можете быть совершенно уверены, принц будет счастлив, когда познакомится с этим шедевром!

Г о р а ц и о: Жаль, он сейчас не видит вас… Вор, прячущийся за чужую спину. (Капитану). Мои искренние сочувствия, капитан. (Повернувшись, уходит).

Т р у в о р и у с (вслед Горацио): Дешевый клоун! (Выходя из-за спины капитана, подозрительно). Что это ему вдруг взбрело в голову вам сочувствовать?

К а п и т а н: Сам не приложу ума, ваша сиятельство.

Т р у в о р и у с: Смотрите у меня. (Осматриваясь по сторонам). Мне доложили, что вы не следите надлежащим образом за чистотой. (Негромко). Благодарите Бога, что у меня сегодня хорошее настроение. (Достав из кармана монетку). Сыграем? (Подбросив монетку в воздух). Золотой.

К а п и т а н (растерян): Я на посту, ваше сиятельство.

Т р у в о р и у с (подбросив монету, значительно): Золотой.

К а п и т а н: К тому же, ваше сиятельство, у меня при себе только фартинг.

Т р у в о р и у с: Так не тяните время, ставьте его поскорее.

 

           К а п и т а н  кладет  фартинг  на  пол. Прищурившись, Т р у в о р и у с  швыряет золотой.

 

           Ага… Я выиграл. Сделайте одолжение, подайте мне мой выигрыш.

 

           К а п и т а н  поднимает с пола фартинг и золотой, протягивает их  Т р у в о р и у с у.

 

            (Забирая деньги). И не забудьте передать вашему начальству, что я назначил вам сутки на гауптвахте, за то, что во время дежурства вы играете в азартные игры… Это недопустимо, друг мой. Если не противиться искушениям, то дьявол в два счета оседлает нас и погонит прямиком в пекло. (Идет к дверям, обернувшись). Нет. Трое суток. Трое. (Уходит, оставив капитана в глубокой задумчивости).                                                                                                                                                                                                        

ДЕЙСТВИЕ   ТРЕТЬЕ.

 

9.

                    

           Декорации четвертой картины - комната  Г о р а ц и о.

           На стульях, постели и подоконнике сидят четверо или пятеро актеров;  ближе всех к авансцене  –

           П е р в ы й   а к т е р.  Все они смотрят на  Г о р а ц и о, который сидит в кресле возле двери.

            Долгая пауза.

 

Г о р а ц и о:  Ваша пауза что-то уж больно затянулась.

П е р в ы й  а к т е р: На то мы и актеры, ваша милость, чтобы соблюдать паузу, потому что если ее не соблюдать, то весь эффект  пойдет псу под хвост. Вы нам рассказали нечто немыслимое, а значит и пауза должна соответствовать рассказанному. (Театрально, схватившись руками за голову). О, боги! Боги…                                                                   

                                                                                 Боль терзает плоть.

                                      Трепещет сердце, отступил Господь.

                                      Блуждает взор, повержен долу слух.

                                      В борьбе с собой изнемогает дух.

Г о р а ц и о: Это неплохо.

П е р в ы й  а к т е р: Не правда ли? И все потому, что вовремя была соблюдена пауза. (Поднявшись со своего места, декламирует).

                                      Сомнений  горечь разрывает грудь.

                                      В глазах темно. Куда направить путь?

                                      Ночь на земле и ночь в душе моей,

                                      Которая из них, скажи, темней?       

Г о р а ц и о: Мне кажется, достаточно.

П е р в ы й  а к т е р (садясь): Как пожелаете, милорд.

Г о р а ц и о: Теперь скажите мне, наконец, что вы об этом думаете?

П е р в ы й  а к т е р: Мы?.. (Обернувшись к сидящим актерам). Ничего особенного. Такое случается и, надо сказать, довольно часто.

Г о р а ц и о: Вот новость! То вы полчаса молчите, выпучив глаза от изумления, а теперь говорите так спокойно, как будто вам приходится видеть призраки каждую неделю.

П е р в ы й  а к т е р: Хоть вы, может быть, и не поверите, но иной раз гораздо чаще. Все зависит от пьесы, которую мы играем.

Г о р а ц и о: А как же тогда ваша хваленая пауза?

П е р в ы й  а к т е р: Согласитесь, что она была очень и очень к месту.

Г о р а ц и о: Теперь я, кажется, понял. У вас болезнь, свойственная всем профессионалам. Врач смотрит на всех людей, как на своих пациентов, а для портного мир - это только большая гардеробная… Ставлю фартинг, что вы сейчас приметесь уверять меня, что между театром и жизнью нет никакой разницы.

П е р в ы й  а к т е р: Во всяком случае, она не больше той, которая существует между жизнью и смертью, милорд. То есть, как вы справедливо заметили - никакой. (Декламирует).

                          

                                       Смерть пляшет на подмостках бытия,

                                       А жизнь танцует на могильных плитах.

                                        Одна и та же мягкая земля

                                        Хранит живых и стережет убитых.

 

            Смерть разыгрывает свою пьесу перед живыми, милорд, а живые - перед смертью, - так какая же разница?

Г о р а ц и о: У этой новости есть только один недостаток: она вчерашняя.

П е р в ы й  а к т е р: Была бы она завтрашняя, я бы отдал вам ее подороже.

Г о р а ц и о: Черт возьми! Кроме того, она еще и не к месту. Мы говорили о другом.

П е р в ы й  а к т е р: Разве?.. (Посмотрев на актеров). Вы что-то путаете, милорд, - о том же. В конце концов, это всего лишь слова и ничего больше. Расставьте их так и получите одно, переставьте - и вместо ангела вылезет черт или даже что-нибудь похуже.

Г о р а ц и о: А что-нибудь еще кроме слов?

П е р в ы й  а к т е р: То, что между ними, милорд.

Г о р а ц и о: Иначе говоря, молчанье.

П е р в ы й  а к т е р: Да, еще какое, черт возьми! С рыданьями, воплями, проклятьями, с кровавыми слезами, раскаяньем, обидой, ненавистью, желчью… Клянусь подмостками, вы судите, как заправский актер.

Г о р а ц и о: Вы мне льстите, сударь.

П е р в ы й  а к т е р: Но, заметьте, - в той же пропорции, что и себе… А знаете, что однажды сказал мне принц Гамлет в один из наших приездов? Вам это понравится. Он сказал, что хотел бы стать актером, если бы уже им ни был. Признаться, я подумал тогда, что это сказано для красного словца. Но теперь, после вашего рассказа, я вижу, что он знал, о чем говорит. Клянусь Миневрой, когда бы все играли так, как он, некому было бы толпиться вокруг подмостков. (Обернувшись, актерам). А?.. Сыграл как надо.

 

           Актеры согласно кивают.

 

Г о р а ц и о: А вы не очень-то удручены его смертью, мне кажется.

П е р в ы й  а к т е р: Чьей? Принца?.. Он разве умер?

Г о р а ц и о: Что?

П е р в ы й  а к т е р: Я говорю: он умер?

Г о р а ц и о: Ей-Богу, что за шутки?

П е р в ы й  а к т е р: Нисколько, милорд. Я только хотел сказать, что тот, кто играет свою роль так, как наш принц, переиграет тысячу смертей.

Г о р а ц и о: Я бы охотно поверил этому, если бы он сидел сейчас с нами, вот на этом самом месте, где он сидел еще совсем недавно.

П е р в ы й  а к т е р (осторожно): Простите меня великодушно, если я выражу свою мысль несколько грубовато, но только зачем же ему сидеть вместе с нами, если его роль уже сыграна, милорд?

 

           Короткая пауза. Г о р а ц и о  несколько мгновений молча смотрит на  на  П е р в о г о  а к т е р а

 

Г о р а ц и о (рассмеявшись): Ах, старый плут! (Грозя Первому актеру пальцем). Поймал. Крыть нечем. (Актерам). Экий мошенник!

 

           Актеры негромко аплодируют.

 

           (Первому актеру). Ну, продолжай. Забей последний гвоздь. Мне кажется, у тебя получится.

П е р в ы й  а к т е р: Хотите услышать то, что уже знаете?

Г о р а ц и о: Как и все люди, как и все люди.

П е р в ы й  а к т е р:  Тогда для вас не будет новостью, что у каждого из нас своя собственная роль, милорд, - конечно, кроме тех, кто толпится в партере и на галерке, и кого смерть запрягает в свою повозку, не считая.

Г о р а ц и о: Это не новость.

П е р в ы й  а к т е р: Как и то, впрочем, что нам следует играть не раздумывая и во всю силу, как наш принц, потому что ставки слишком высоки, а упустить свой шанс легче простого.

Г о р а ц и о: Я чувствую, что настало время последней реплики.

П е р в ы й  а к т е р: Вот она, милорд. Мы играем, чтобы выигрывать.

Г о р а ц и о (негромко): Браво… (Помедлив). Браво, браво… Так принц выиграл?

П е р в ы й  а к т е р (тихо): Кто стал бы сомневаться?.

Г о р а ц и о: И что же?

П е р в ы й  а к т е р: Скорее, у кого. У смерти, милорд. Только не спрашивайте меня опять, почему его нет с нами за этим столом. Тому, кто сам запрягает свою смерть незачем вновь возвращаться на этот постоялый двор, где мы с вами еще топчемся на этих подмостках, перебрасываясь словами в ожидании, когда они, наконец, закончатся. (Помедлив, обернувшись к актерам, негромко). Хотя сказать по правде, здесь нет ни одного, кто отказался бы сыграть с ним на пару.

 

           Актеры согласно кивают.

 

Г о р а ц и о (тихо): И я из их числа. (Обращаясь ко всем сразу). Я всем вам благодарен за это желание, потому что оно мое не менее, чем ваше… Однако, поговорим теперь о другом. Если я не ошибаюсь, теперь у вас на уме другая пьеса.

П е р в ы й  а к т е р: С небес на землю… Увы, милорд.

Г о р а ц и о: Увы?

П е р в ы й  а к т е р: Мы уже и сами не рады, милорд. Мало того, что в ней нет ни одного стоящего стиха, - в конце концов, это не страшно, потому что лучшее испытание для актера, это плохой текст. Гораздо хуже, что это и не смерть и не жизнь, а какое-то прокисшее молоко, которое называется «Фортинбрас – спаситель Дании»… Хотите, я вам почитаю?

Г о р а ц и о: Как-нибудь в другой раз.

П е р в ы й  а к т е р: Вы лишаете себя редкого удовольствия. Она так плоха, что иногда даже начинает нравится.

Г о р а ц и о: Так не играйте ее.

П е р в ы й  а к т е р: Не играть? (Оглянувшись  на актеров, несколько озадаченно). Пожалуй,  это мысль.

Г о р а ц и о: И какая…Тем более, что я хотел бы предложить вашему вниманью кое что другое.

П е р в ы й  а к т е р: Что-нибудь стоящее?

Г о р а ц и о: Из датской жизни.

П е р в ы й  а к т е р: На какой сюжет?

Г о р а ц и о: На мой, если вас это не отпугнет.

П е р в ы й  а к т е р: Милорд!..

Г о р а ц и о: Мне кажется, он вам должен понравиться. Представьте себе ночь, безлунную и мрачную, полную опасностей, словом, такую, которую вы можете наблюдать, если окажетесь на улице после второй стражи. Крытая повозка неслышно движется по Эльсинору, объезжая посты и выбирая места потемнее, и при этом во всем чувствуется какая-то тревога, что, впрочем, не удивительно, потому что на сцене разыгрывается бегство.

П е р в ы й  а к т е р: Завязка славная. А как названье пьесы?

Г о р а ц и о: «Утереть нос», я думаю. Тут все дело в том, чтобы сделать это во время. Поэтому следующая сцена разыгрывается на причале. Представьте себе - корабль уже распустил паруса и вот-вот выйдет в открытое море. Команда суетится, занятая последними приготовлениями. Тени, отблески факелов, трели капитанского свистка – все то, что так создает на сцене настроение. Повозку уже разгрузили, лошадей загнали в трюм и теперь все ждут, когда капитан даст команду. Еще несколько минут и, вспенив носом волну, корабль отплывает, а зритель расходится по домам, довольный счастливой развязкой.

П е р в ы й  а к т е р: Боюсь, что в последнее время зритель уходит довольный только если на сцене остается с десяток трупов… Корабль английский?

Г о р а ц и о: Оказывается, вы неплохой отгадчик.

П е р в ы й  а к т е р: Простое совпадение. В последние время мне снится один и тот же сон, как будто я стою в Лондоне, перед каким-то театром и все не решаюсь войти. Вот я и подумал… Так, значит,  в Лондон?

Г о р а ц и о: Прямиком.

П е р в ы й  а к т е р: Тогда остается узнать последнее - что там было в этой вашей повозке?

Г о р а ц и о: Ах, это... Сущая безделица. Не стоит даже упоминания. С десяток актеров. Декорации к спектаклям. Костюмы… Словом, актерская труппа, такая же как ваша.

П е р в ы й  а к т е р: И она  дала деру?

Г о р а ц и о: Сбежала, представьте себе. Я бы даже не побоялся сказать - растаяла. Растворилась, как будто ее и не бывало.

П е р в ы й  а к т е р: Какие шустрые… Но какова причина этого поступка?

Г о р а ц и о: Вы мне не поверите. Самая ничтожная. Им вдруг показалось, что не годится играть ложь на тех же самых подмостках, на которых еще совсем недавно они играли правду. Как видите, тут замешана мораль. Это, конечно, немного скучновато, но за неимением иного, сойдет, мне кажется, и это.

П е р в ы й  а к т е р: Какая смешная причина. (Повернувшись к остальным актерам). Слыхали? (Театрально смеется). Мораль!..

 

           Вместе с ним смеются актеры.

 

           Из-за такого-то пустяка!.. (Повернувшись к Горацио, серьезно и негромко). Нам надо посоветоваться.

Г о р а ц и о: Валяйте. (Встает). Я пока пройдусь.

П е р в ы й  а к т е р: Нет, нет. Останьтесь. Мы обсудим это мигом.

 

            Подойдя к актерам, П е р в ы й  а к т е р, обращаясь то к одному, то к другому, быстро жестикулирует. В ответ, каждый из актеров отвечает ему тем же. Пауза.

 

           (Повернувшись к Горацио, негромко). Мы согласны, милорд.

 

           Стук в дверь.

 

Г о р а ц и о (сделав знак актерам, осторожно подходит к двери; шепотом, одновременно прислушиваясь): Так вы сыграете?

П е р в ы й  а к т е р (шепотом): Не сомневайтесь. Сыграем так, что затрещат подмостки.

Г о р а ц и о (отходя от двери, шепотом): Смотрите только, чтобы они не развалились совсем. (Достает из шкафа кошелек).

 

              Стук повторяется.

 

              Т-с-с… (Шепотом). Вот, возьмите.

П е р в ы й  а к т е р: Что это?

Г о р а ц и о: Хватит, чтобы добраться до Лондона.

П е р в ы й  а к т е р: Вы нас обижаете. Эту пьесу мы сыграем бесплатно. Так сказать, из-за одного только уважения к публике.

Г о р а ц и о: Берите, говорю вам. (Отдает кошелек актеру и прислушиваясь). Ушли, кажется.

П е р в ы й  а к т е р (держа кошелек в руках): Нам, право, совестно.

Г о р а ц и о: Тогда успокойте себя каким-нибудь подобающим монологом, если он, конечно, найдется в вашем репертуаре. Считайте, что будучи единственным зрителем вашей пьесы, я заплатил и за партер, и за галерку. (Подходя к столу). Теперь последнее. (Взяв со стола бумаги, помедлив). Вот тут я набросал кой-какие сценки о нашем принце. Все важное, что удержала память и кое что с чужих слов, во всяком случае, вполне достаточно, чтобы нанизать на это правду.  Когда у вас будет желание - взгляните. Вдруг вам захочется в память о принце разыграть его историю? (С горькой усмешкой). Если, конечно, ваша память о нем переживет его на несколько месяцев, что иногда случается.

П е р в ы й  а к т е р: Намного больше.

Г о р а ц и о: Ах, не зарекайтесь. У времени - тысяча способов, чтобы отшибить нам память. Всего несколько мгновений и вот уже все, что было еще недавно так живо, так близко, уже бледнеет, уходит, стираются краски, исчезают детали и остается только сухой язык протокола, черточка между двумя датами, сноска в книге, а через какое-то время не останется и этого. Но даже если кому-то вдруг придет в голову порыться в архивах и извлечь на свет божий все эти желтые листы, переписку, воспоминания современников и очевидцев, то что они, как ни тень праха, из которого, как ни старайся, уже не выжмешь ни капли жизни?

П е р в ы й  а к т е р: Именно на то и существуют подмостки, ваша милость. Время обходит их стороной.

Г о р а ц и о: Когда бы так, там с вами вместе толкался б целый мир. (Протягивая бумаги). Возьмите.

П е р в ы й  а к т е р: С благодарностью. (Принимая бумаги). Вы делаете нам бесценный подарок.

Г о р а ц и о: Не вам и не подарок. Всего лишь возвращаю принцу обещанное, если, конечно, он в нем еще нуждается. Все остальное теперь, дело случая… Только заклинаю вас - не делайте из этой истории ничего ни слишком назидательного, ни слишком героического. Тут слышится совсем другая мелодия. Она, правда, едва угадывается за словами и поступками, но так, что эти последние выглядят скорее приправой, чем основным блюдом. Потеряете ее и все пропало.

П е р в ы й  а к т е р: Мы будем внимательны.

Г о р а ц и о: Скорее, сердечны.

П е р в ы й  а к т е р: Тогда и то, и другое.

 

           Настойчивый стук в дверь. Голос С е к р е т а р я: «Горацио, откройте!..»

 

           Иду. (Негромко, актерам). Я загляну к вам вечером. Теперь прощайте. (Открывает дверь)

С е к р е т а р ь (почти вбегая): Ну, наконец-то! А то я уж было подумал… (Заметив актеров). Да у вас тут целый за… Я хотел сказать «собранье»... Я помешал?

Г о р а ц и о: Они уже уходят. (Актерам). Прощайте, господа.

 

          Один за другим, актеры уходят.

 

С е к р е т а р ь: Плохие новости, друг мой. А если быть более точным, то очень плохие.. Да закройте же дверь!

Г о р а ц и о (запирая дверь): Хуже прежних?

С е к р е т а р ь: Судите сами… Бернардо и Марцелл… Их арестовали сегодня утром.

 

           Пауза.

     

           Что же вы молчите?.. Горацио?

Г о р а ц и о: А что сказать? «Боже мой»? «Не может быть»? «Проклятье»? (Без выраженья). Боже мой. Не может быть. Проклятье. (Сквозь зубы). Гнусный город. Поганая страна. Зловонный мир… Достаточно, надеюсь?

С е к р е т а р ь: Во всяком случае, к месту, хотя по роду своей деятельности, мне этого слышать не полагается.

Г о р а ц и о: Как это случилось?

С е к р е т а р ь: Прямо после службы, едва они вернулись… Что до Марцелла, то он отдал оружие без звука, ни о чем не спрашивая. Но вот Бернардо… (Смолкает).

Г о р а ц и о: Что?

С е к р е т а р ь (проходя и садясь): Он так кричал, что на его крики сбежалось полгарнизона. Они вступились за него, и в результате не обошлось без потасовки. Есть раненые. Но, в конце концов, его скрутили и отвели в холодную.

Г о р а ц и о: Вы слышали, что он кричал?

С е к р е т а р ь: Со слов других… (Понизив голос). Он звал на помощь…

Г о р а ц и о: Верится с трудом. Это на него не похоже.

С е к р е т а р ь: Да, если бы людей. (Почти шепотом). Он звал ваш призрак.

Г о р а ц и о: О, бедняга… Душа простая и чистая, не знающая ни кривизны, ни оглядки.  (Глухо). Жаль, там не было меня. В два голоса мы, может быть, и докричались.

С е к р е т а р ь: Для шуток нету времени, Горацио. Весь Эльсинор  трясет, как в лихорадке, хотя все делают вид, что ничего особенного не происходит. Похоже на торфяной пожар - наверху все, как обычно, тогда как внизу бушует пламя. Один неверный шаг - и ты в пекле. Послушайте, что я вам скажу, и отнеситесь к этому со всей серьезностью: бегите и, притом, немедленно.

Г о р а ц и о: Бежать? Зачем?

С е к р е т а р ь: Затем, зачем бегут!.. Зачем... Затем, хотя бы, чтобы не оказаться вместе с Бернардо и Марцеллом.

Г о р а ц и о: Я виноват не больше, чем они.

С е к р е т а р ь: А они, стало быть, не больше, чем вы… Отличная логика, друг мой. (Сердито). Да, что вы, ей-Богу, как малый ребенок!.. Вина найдется. Был бы человек.

Г о р а ц и о: Да в чем причина? Обьясните толком.

С е к р е т а р ь: Я не имею права.

Г о р а ц и о: Тогда, может быть,  как-нибудь… иносказательно?

С е к р е т а р ь (махнув рукой): Э, будь что будет… Только умоляю вас - никому ни слова.

Г о р а ц и о: По рукам. Молчу, как рыба.

С е к р е т а р ь (оглянувшись на дверь, шепотом): Заговор. (Быстро). Тш-ш… Ужасный заговор, Горацио. Он свил себе гнездо в самом сердце датского королевства, здесь, в Кронберге - и в нем причина всех этих арестов.

Г о р а ц и о: «Свил себе гнездо…» - это очень образно.

С е к р е т а р ь: Так образно, что если бы заговорщикам удалось осуществить хотя бы часть того, что они намеревались, то Дания  погибла бы.

Г о р а ц и о: Ужасная потеря… Значит Фортуна от них отвернулась?.. (Негромко). Проклятая баба. Сказать вам по правде, сердцем я почему-то сегодня с ними.

С е к р е т а р ь: Ради Бога, Горацио!..  Или вы хотите, чтобы меня высекли кнутом за недоносительство?.. Если бы вы знали про их затеи, вы бы так не говорили.

Г о р а ц и о: Жалею, что не знал.

С е к р е т а р ь:  Так сейчас узнаете. Достаточно сказать, что вступив в сношение с польскою короной, они готовили убийство принца, подначивали народ к неповиновению и - страшно вымолвить - на место святой веры отцов, хотели поставить, - ну, что бы вы думали?

Г о р а ц и о: Я, право, затрудняюсь.

С е к р е т а р ь: Синагогу!.. Что скажете?

Г о р а ц и о: Они сознались? Сами?

С е к р е т а р ь: Все, как один. Рейнальдо, слуга Полония, Корнелий, Вольтиманд, - все дали показания.

Г о р а ц и о: Сами?

С е к р е т а р ь: Важен результат. А он таков, что во всех показаниях мелькает ваше имя.

Г о р а ц и о: Плевать на имя!.. Сами или нет?

С е к р е т а р ь: Вы спрашиваете не о том, Горацио… (Поспешно). Нет, нет, послушайте меня. Когда лесной пожар, не на шутку разыгравшись, сжигает все, что встречается на его пути, - деревья, птиц, зверей, людей, целые деревни, - скажите, кто из них виновен? Кто перешел черту и разозлил стихию?.. Вот то-то же. Спросите у своего разума, и он вам ответит: когда творится ужас, то все виновны и все замешаны… Ну, как вам объяснить еще яснее?

Г о р а ц и о: Ваше объяснение хромает. Когда все виновны, то уже не виноват никто.

С е к р е т а р ь: Может быть, у вас в Италии. Но тут у нас в ходу другая арифметика. Когда не виноват никто, то виноваты все. (Не давая перебить себя). Да, да, да… Вот почему меч правосудия, поднявшись, сечет и правых и виновных, не разбирая и не прислушиваясь ни к крикам, ни к оправданиям, занятый лишь тем, чтобы искоренить зло… (Поспешно поднявшись). Простите, мне пора.

Г о р а ц и о: Вы так оправдаете самого дьявола… (Негромко, словно сам с собой). Тут что-то другое, мне кажется… Вот только  что?

С е к р е т а р ь: Что?.. Я не знаю. Но что бы там ни было - бегите не думая.

Г о р а ц и о: Но не прежде, чем загляну в глаза нашему принцу.

С е к р е т а р ь (почти с изумлением, не сразу): Зачем?

Г о р а ц и о: Зачем?.. Зачем… Хотя бы для того, чтобы самому потом не опускать глаза.

С е к р е т а р ь: И это после всего, что я вам рассказал?.. Помилуйте, Горацио! Где же ваше благоразумие? Лезть прямо в логово льва, - это, конечно, очень мужественно, но вашему мужеству не хватает благоразумия, а без него оно похоже на безумье… Простите, но у меня даже язык стал заплетаться… К тому же принц вас не примет. Ей-Богу, он вас не примет.

Г о р а ц и о: Проберусь, как мышь.

С е к р е т а р ь: Мимо дворцовых кошек? Сомневаюсь.

Г о р а ц и о: Увидите.

С е к р е т а р ь: Не хочу об этом даже слышать… (Сердито). В конце концов, поступайте, как сочтете нужным. Я вас предупредил, а там, как знаете. Но только, прошу вас, обо мне - ни слова. Заклинаю вас всеми святыми - даже ни полслова.

Г о р а ц и о: Ни четверти.

С е к р е т а р ь: Тогда храни вас Бог. Прощайте. (Идет к двери).

Г о р а ц и о (быстро): Я с вами. (Сдергивает со стены плащ).

 

            С е к р е т а р ь  останавливается  возле  двери. Набросив  плащ, Г о- р а ц и о  открывает дверь, но  С е к р е т а р ь  не трогается с места. Короткая пауза.

 

           Идемте же.

С е к р е т а р ь (не трогаясь с места): Надеюсь, вы меня поймете правильно, Горацио, и не обидитесь, если я вам скажу, что будет благоразумнее, если нас не будут видеть вместе. По крайней мере, какое-то время… Ей-Богу, без обид.

Г о р а ц и о: Так далеко зашло?.. Ну, что ж, конечно. Идите первым.

С е к р е т а р ь: Правда - без обиды?

Г о р а ц и о: Клянусь.

С е к р е т а р ь: В какое ужасное время мы живем. Боже мой!.. (Идет к двери. Обернувшись). Послушайте меня, мой друг. Не испытывайте судьбу, не ходите к принцу. Тем более, что он сегодня охотится и, как я слышал, вернется только завтра или послезавтра, прямо к карнавалу… Обратите внимание, - это вам знак, чтобы вы оставили эту неразумную мысль.

Г о р а ц и о: Проклятье!.. Только завтра?

С е к р е т а р ь: Для вас, быть может, совсем  наоборот, - благословенье. Я слышал, что когда Господь желает нас спасти и отвратить от каких-либо сомнительных дел, Он нам всегда дает немного времени на размышленья… Прощайте. (Идет к двери).

Г о р а ц и о (рассеянно): Прощайте… (Вдогонку). И за все - спасибо.

С е к р е т а р ь (обернувшись на пороге, шепотом): Горацио, бегите.

Г о р а ц и о: Что?

С е к р е т а р ь: Бегите. (Исчезает).

 

           Пауза.         

 

Г о р а ц и о (медленно возвращается от двери в центр комнаты; скинув плащ и остановившись в центре комнаты, с недоумением): Да что это со мной?.. Я сплю? Или брежу?.. Как будто висишь в пустоте, где не за что ухватиться. Где все чужое и мысль проходит сквозь вещи, их не цепляя. (Решительно). Стоп... Если по порядку… (Схватившись руками за голову). Ну, ленивый разум, - шевелись, пока еще есть время!.. (Медленно идет по сцене, негромко). Я сплю и все это мне только снится… Допустим. Снится. И, при этом, я  знаю, что я сплю… Тут какое-то противоречие. Но если это так, то это значит… Что же? Что пробужденье близко?.. Так бывает под утро, когда остатки сна еще туманят голову, но уже не обманывают тебя, и ты знаешь, что это только сон… Нет, нет, не то! Не то. (Схватив висящую на стене шпагу, рубит ей в ярости воздух). Не то!.. (Остановившись). Тогда другое. Раз я сплю, мне нечего бояться ни боли, ни ни страданий, - ничего из того, что превращает человеческую жизнь в пытку и заставляет человека искать спасенья в смерти… (С издевкой). Неужели?.. Ах, ты дешевый софист!.. Как будто, если скажешь «здесь боли нет», ее не будет… Если б так… Кто не боится боли?.. И где найдется реальность более, чем что-нибудь другое убеждающая нас в том, что мы бодрствуем?.. (Твердо). Значит, все это не сон и я не сплю… Но что тогда?.. А? Вот вопрос, приятель. Ответь-ка, если сможешь. Что значат все эти сплетения вещей, событий, лиц, улыбок, звуков, смертей, рождений, ненависти, страхов, нелепых ожиданий, случайностей, молчанья, слов, обмолвок, тревог, негаданных подарков, потерь, беспочвенных надежд, разлук, предательств, крови? (Помедлив, негромко). Что значит?..  (Почти без выражения). Изгнанье, вот что. Так и есть – изгнанье… (После небольшой паузы). Изгнанье… Слово найдено. Изгнанье… Так. Теперь не упусти… Я существую, потому что изгнан. Вот факт, с которым не поспоришь. А эта пустота, в которой кружит все от солнца до последней пылинки, - она всего лишь другое имя этого изгнанья, - капкан, держащий нас от самого рождения до смерти, подогнанная цепь, которую не чувствуешь, пока она не натянулась... (Подойдя к открытому окну, не сразу). Кому пришло бы в голову сомневаться в том, что это море?.. Достаточно только спросить, чем оно подтверждает свое существование, как тысячи ответов придут на ум и каждый скажет: тяжестью воды, холодной глубиной, запахом гниющих водорослей, треском корабельной обшивки и криками тонущих, барашками на гребнях волн и шумом прибоя, солнечными отблесками и опрокинутым небом, и еще тысячью других вещей, тогда как я - одним своим изгнаньем… (Оборвав себя). Тс-сс.. (Почти шепотом).. Я изгнан и живу в своем изгнаньи. Как крот в своей норе или, пожалуй, даже как змея в своей коже… Но что же это значит, Горацио?.. Вот то-то же, что значит!.. Что-то такое, к чему можно только прикоснуться, да и то, не словами, а случайным взглядом, смутным  воспоминанием, загадочным намеком, - да, и то, похоже, лишь на мгновенье, как это бывает при вспышке ночной молнии. (Твердо). Раз изгнан, то откуда-то… Из Дома?.. Кто станет сомневаться?.. Верно, верно. Раз есть изгнанник, то должно быть и место, откуда он изгнан. Дом… Нет, нет, ясней не скажешь. Ведь как бы далеко ни простиралося изгнанье, оно всегда знает свои границы и ту точку, с которой оно начинает свой отсчет и которая зовется Домом. Ей-Богу, в самом этом слове есть какая-то прочность и достоверность… (Идет по сцене, негромко). Ага. Крючок заброшен. Теперь остается только вытащить рыбу… Ну, так тащи!.. Раз есть Изгнанье, есть и Возвращенье… Поймал!

 

           Пауза.  Г о р а ц и о  медленно идет по сцене, положив шпагу на плечо.

 

           (Негромко, почти с удивлением). Так, значит, Возвращенье?.. (Помолчав). Возвращенье… (Помолчав). Вот тебе и еще одно слово, которое могло бы вместить сотни книг.

 

           Короткая пауза.

 

            (Вернувшись к окну и останавившись возле него, негромко, с усмешкой, которая едва угадывается). Итак, Изгнанье, Дом, Возвращение, - вот прекрасное доказательство против скептиков, древних и новых… (Громко). Поздравьте меня, принц. Я кое-что нашел. (Помедлив, вполголоса). Если только не оно меня.

 

            Дверь медленно открывается.

 

М а р г р е т (появляясь на пороге, негромко): Горацио…

 

           Г о р а ц и о  стремительно оборачивается, выставив  перед собой шпагу.

 

           Дверь была открыта…

 

           Пауза.  Г о р а ц и о  застыл со шпагой в руке.

             

           (Входя).  Горацио?

Г о р а ц и о (хрипло): Его здесь нет.

М а р г р е т: Да?.. А это кто? (Сделав несколько шагов). Да, убери же шпагу. У тебя такое лицо, как будто ты с удовольствием кого-нибудь проткнул бы.

Г о р а ц и о: Без удовольствия. (Швыряет шпагу на постель).

М а р г р е т: Ты сердишься?

Г о р а ц и о: А что, заметно?

М а р г р е т: И даже очень. Когда ты сердишься, то у тебя один глаз становится меньше… (Осматриваясь). Ты один? Мне послышалось, что ты с кем-то разговаривал.

Г о р а ц и о: С дьяволом.

М а р г р е т: Это не смешно.

Г о р а ц и о: Еще бы. Тем более, что он просил тебе передать, что он  тобой доволен.

М а р г р е т: Горацио…

Г о р а ц и о (кричит): Его здесь нет!..

М а р г р е т: Но где же он тогда?

Г о р а ц и о: Там, где шлюхи называются шлюхами, ублюдки - ублюдками, а свиньи - свиньями. (Резко). Ну? Что ты ждешь? Если тебе опять пришла охота порыться в моих бумагах, то милости прошу. (Неожиданно схватив Маргрет за плечо, подталкивает ее к столу). Вот стол, ­­- забирай все, что понравится… Или тебе надо что-нибудь посущественнее?  То, что у меня в голове? Или в сердце? Что тебя просили принести на этот раз?

М а р г р е т (глухо): Ничего.

Г о р а ц и о: Неужели? Значит, ты пришла просто справиться о моем здоровье?.. Оно - отменное. Так можешь и передать - отменное.

М а р г р е т: Дай же мне сказать.

Г о р а ц и о: Чтобы ты наплодила еще сто тысяч слов, в которых утонет и святой?.. Ну, уж нет... (С деланным изумлением). Бог мой! Или ты хочешь покаяться? Как же это я сразу не догадался. Если так, то ты ошиблась дверью. Тут тебя слушать некому. Иди к своему духовнику. А лучше - в монастырь.

М а р г р е т: Да, дай же сказать.

Г о р а ц и о: В монастырь!

М а р г р е т: Горацио, не будь таким упрямым…

Г о р а ц и о (кричит): Его здесь нет!

М а р г р е т (тихо): Он был бы здесь, когда бы захотел.

Г о р а ц и о: Но почему-то он не хочет. Вот ведь дурень, правда?

М а р г р е т: Он захотел бы, если бы узнал… (Помедлив, негромко). Горацио… Мне угрожали смертью и позором. Представить страшно, что бы было, если бы я не согласилась.

Г о р а ц и о: Ай-яй-яй… И смертью, и позором… Это большая редкость по нынешним временам, большая редкость… Надеюсь, все обошлось? Иначе, зачем бы тебе было один позор менять на другой? Хватило бы и одного. (Подходя ближе). Нет, в самом деле, этот обмен можно назвать удачным. Есть с чем поздравить.

М а р г р е т: Пожалуйста, не будь таким жестоким.                                                                      

Г о р а ц и о (резко): Моя жестокость - это только эхо… А ты чего ждала? Чтобы я разнюнился? Пустил слезу? Простил? Чтобы уложил тебя в постель и рассказывал тебе сказки? Легонько пожурил? Оставил без обеда?.. Когда швыряешь камень - жди волну…

М а р г р е т: Хотела бы  я посмотреть, что бы ты делал на моем месте.

Г о р а ц и о: Отличный выпад. Только жаль, что мимо… (Кричит, наклонившись к Маргрет). Мы тем и отличаемся от всех и друг от друга, что каждый на своем!

 

           М а р г р е т  молчит. Короткая пауза.

 

          (Насмешливо). Ах, бедное дитя, - она не знала!

М а р г р е т (тихо): Но ты же видишь - я пришла.

Г о р а ц и о: Чтоб снова вымазать меня своею краской? Прекрасный повод.

М а р г р е т: Чтобы сказать, что тебе грозить опасность.

Г о р а ц и о: Какой самоотверженный поступок!… Опасность! И какая? Быть обворованным еще раз?.. Не грозит, потому что ты украла последнее.

М а р г р е т: Забудь хоть на минуту и выслушай меня, ради Бога, спокойно. Я слышала, случайно, что против тебя замышляют что-то серьезное… Горацио, я знаю это точно. Курок уже взведен, осталось выбить искру. Поэтому беги, пока не поздно.

Г о р а ц и о (сквозь зубы): Вы, видно, все сегодня сговорились…

М а р г р е т: Пожалуйста, Горацио, беги. Беги, не мешкая.

Г о р а ц и о: А что, отличный выход… (Негромко, в пустоту). Как мышь-полевка, которую вспугнула тень от ястребиных крыльев, быстро юркнуть в норку и затаиться, слушая свое дыханье? Или словно рыба ныряющая в глубину и прячущаяся в водорослях, едва заслышав плеск весла? Но вот вопрос - зачем? (Маргрет, резко). Зачем, не знаешь?.. Чтобы унести с собою груз приятных воспоминаний о датской шлюшке? О двух десятках слов? О дюжине улыбок? О нескольких ночах? Об утренней прохладе, когда мерещится, что мир уже прощен? О блеске глаз? Обо всем том, что притворялось жизнью, чтоб превратиться вдруг, в одно мгновенье, в грязные отбросы, в труху, в гниющий труп?.. Ну, нет! Я предпочел бы вовсе обойтись без памяти, чем таскать с собой эту гниль. (Глядя в упор на Маргрет). Оставляю ее тебе, красавица. Пусть она приходит к тебе в снах, смотрит из зеркала, напоминает о себе сединой в волосах. Пусть не оставляет тебя ни днем, ни ночью. Пусть проступает сквозь румяна, просачивается через каждое слово, которое ты скажешь, а когда ты переступишь положенный предел, пусть она встретит тебя по другую сторону, пусть скажет: кроме меня - ничего больше!

М а р г р е т (помедлив): Прощай. (Идет к двери).

Г о р а ц и о: Э, нет, постой. (Быстро подходит). Прощанье обладает свойством подводить итоги и раздавать долги. Мне кажется, что ты со мной еще не расплатилась.

М а р г р е т: Что ты хочешь?

Г о р а ц и о: Не то, что тебе пришло в голову, красавица… Твой перстень.

М а р г р е т  (быстро пряча руку): Нет.

Г о р а ц и о (загораживая дверь): Хочешь поторговаться? Ну, что ж, давай, попробуй.

М а р г р е т (пытаясь пройти): Пусти.

Г о р а ц и о (не пуская): Как только снимешь перстень.

М а р г р е т: Не сниму.

Г о р а ц и о: Нет?

М а р г р е т: В конце концов, Горацио, это просто глупо. Глупо, глупо… Пусти.

Г о р а ц и о (протягивая руку): Перстень, перстень…

М а р г р е т: Нет, ты сошел с ума. Пусти меня.

Г о р а ц и о: Перстень.

М а р г р е т: В нем нет ни капли яда. Клянусь тебе. Ни капли.

Г о р а ц и о: А полкапли?

М а р г р е т: Ни капли, ни полкапли.

Г о р а ц и о: Сейчас посмотрим. (Хватает Маргрет за руку).

М а р г р е т: Перестань, мне больно!.. Отпусти!

Г о р а ц и о: Пустить, так вцепишься в глаза…

М а р г р е т (пытаясь вырваться): Я закричу!

Г о р а ц и о: Но только мелодично, если можно. Вот так: а-а!.. А лучше так: о-о!.. (Сняв перстень, отпускает Маргрет).

М а р г р е т: Дурак.

Г о р а ц и о: Да, и, притом, еще грабитель. (Рассматривая перстень на свет). Ага. А говоришь, ни капли. (Надевает перстень на палец). Тут хватит на весь Кронберг, вместе со всеми его шутами и шлюхами… (Быстро протягивает Маргрет руку с перстнем). Не хочешь попробовать?

М а р г р е т (отшатнувшись): Ты сумасшедший!..

Г о р а ц и о: Лишь изредка, сударыня. Когда встречаю таких, как вы. (Толкнув дверь). Ну, если нет, тогда тебе сюда.

М а р г р е т: Горацио, постой…

Г о р а ц и о (не слушая): Прощанье было бурным, но недолгим. (Тесня Маргрет к двери). Прощай, прощай и помни обо мне…

М а р г р е т (на порог): Горацио…

Г о р а ц и о: До гробовой доски и даже после…

М а р г р е т: Горацио, послушай…

Г о р а ц и о: Его здесь нету, нету, нету, нету!.. До гробовой доски, запомни.

М а р г р е т  (из-за двери): Горацио…

Г о р а ц и о: И не было. (Захлопнув дверь, несколько мгновений стоит неподвижно, в пустоту, шепотом). До гробовой доски и даже после… (Повернувшись, медленно идет по сцене).

 

            Пауза.

 

            (Подобрав валяющуюся на постели шпагу и сделав несколько взмахов, вяло). Что там ни говори, ты поступил жестоко. (Выпад, резко). Но справедливо! (Отбивает невидимый удар). Ах, ты ходячая добродетель! Разве не учили тебя, что там, где есть жестокость, нет справедливости? (Выпад, упрямо). Но что-то есть другое. (Защищается, отступая). Тебе мерещится. (Выпад). Но что-то больно явно. (Отбивает удар). Протри глаза. (Выпад, почти кричит). Мы видим не глазами! (Отступая). Вот-вот. Прекрасное оправдание для тех, кто хочет видеть только свои фантазии, приятель. (Несколько выпадов один за другим). Но это… видят… все… Когда бы только захотели… присмотреться повнимательнее… (Выпад). Изгнанье… (Выпад). Возвращенье… (Выпад). Дом… (Остановившись, негромко). Дом. Возвращение. Изгнанье. (В полный голос). Эй, принц!.. Я, кажется, нашел ключи. Осталась малость, - позаботиться о двери… Что скажите? (Прислушиваясь, замирает).

 

           Пауза

 

           (С легким поклоном). В таком случае, позвольте мне считать ваше молчание за одобренье… (Бросив на постель шпагу, накидывает на плечи плащ, глухо).  До гробовой доски и даже дальше… Ей-Богу, это будет справедливо. (Уходит).

                                                            

10.

 

            Кронберг.

            Большой  костюмированный  бал за день до коронаци Фо р т и н б р а с а. На сцене - сводчатое помещение с двумя накрытыми столами, на которых стоят вино и закуски. Это помещение примыкает к главному залу, откуда, через высокую занавешенную арку, доносятся музыка и смех танцующих.

            Две женские маски лакомятся угощеньями возле одного из столов.

            Входят  Ф о р т и н б р а с  в маске льва и  Т р у в о р и у с  в маске Справедливости.

 

Ф о р т и н б р а с: Дай-ка мне поскорее что-нибудь выпить. Эта маска меня затанцевала.

П е р в а я  м а с к а (приседая): Ваше высочество…

В т о р а я  м а с к а (приседая): Ваше высочество…

Ф о р т и н б р а с (Трувориусу, разочарованно): Ну, вот. А ты говорил, что никто меня не узнает. (Снимает маску).

Т р у в о р и у с (наливая вино): Вас должно радовать, мой принц, что сердца ваших подданных узнают вас даже под этой личиной.

Ф о р т и н б р а с (взяв в руки кубок): Меня бы радовало больше, если бы они говорили мне в лицо то, что думают. (Пьет).

Т р у в о р и у с: Лучше - то, что полагается думать, мой принц.

Ф о р т и н б р а с (маскам): Как вы меня узнали?

П е р в а я  м а с к а (приседая): По царственной походке, ваше высочество…

В т о р а я  м а с к а  ( приседая): По тому изяществу, с которым вы вошли, ваше высочество…

Ф о р т и н б р а с (Трувориусу): Что я  тебе говорил?.. Ни слова правды. (Пьет).

 

           Короткая пауза.

 

           Я все хотел спросить - что значит твой костюм?

Т р у в о р и у с: Это аллегория Справедливости, мой принц. Вам нравится?

Ф о р т и н б р а с: Больше напоминает платье кучера.

Т р у в о р и у с: Очень остроумно, мой принц. В этих словах есть резон и не малый. Как кучер управляет лошадьми, так и справедливость управляет миром.

Ф о р т и н б р а с: Или, скорее, платье палача.

Т р у в о р и у с: Браво, ваше высочество! Вы смотрите прямо в корень. Палач рубит ненужные головы, тогда как справедливость отсекает порок.

Ф о р т и н б р а с (задумчиво глядя на Трувориуса): Хотел бы я заглянуть в ту копилку, откуда ты достаешь все эти слова.

Т р у в о р и у с (похлопав сеюя ладонью по голове): Она всегда в вашем распоряжении, мой принц.

П е р в а я  м а с к а (подходя, кокетливо): Не захочет ли ваше высочество принять от меня этот букет и пригласить меня на следующий танец?

В т о р а я  м а с к а: И мой букет тоже, принц.

Ф о р т и н б р а с: Спасибо. (Принимая букеты и прикалывая их к камзолу). Кажется, скоро я буду похож на цветочную клумбу.

П е р в а я  м а с к а  (хихикая): Мы вас будем поливать, принц.

В т о р а я  м а с к а  (хихикая): Чтобы вы не засохли.

Ф о р т и н б р а с: Можете начинать прямо сейчас. (Уходит под руку с двумя масками).

Т р у в о р и у с  (вполголоса): Шлюхи… (Наливает себе вина и пьет).

 

          Короткая пауза. Входит  О з р и к  в костюме Купидона.

 

О з р и к: Ваша светлость…

Т р у в о р и у с: Кто это?

О з р и к: Да, я же, Озрик. (Хихикая, поворачивается).

Т р у в о р и у с: И это ты называешь Озриком? Не слишком ли у тебя вызывающий вид, милый? Что значат эти крылышки?

О з р и к: Я изображаю Купидона, ваша светлость, бога любви.

Т р у в о р и у с  (беззлобно): Дурак.

О з р и к: Но предан вашей милости, как никто другой.

Т р у в о р и у с: Ну, что там? Давай, рассказывай.

О з р и к: Все просто великолепно. Принц веселится. Гости тоже. Мне кажется, что праздник удался.

Т р у в о р и у с: Следи внимательно.

О з р и к: Пусть ваше сиятельство не беспокоится. В оба глаза.

Т р у в о р и у с: В четыре!

С л у г а (появившись на пороге, в сторону Трувориуса): Прошу прощения… (Шепчет что-то на ухо Озрику, затем, с поклоном, исчезает).

 

           О з р и к  в растерянности.

 

Т р у в о р и у с: Что?.. Что?... Да, говори же!

О з р и к: Ей-Богу, сам не понимаю, как такое могло случиться… Там этот итальянец… Горацио…

Т р у в о р и у с: Что?

О з р и к: Он проскользнул как мышь и тут же потерялся в толпе гостей. Вы не подумайте, ваша сиятельство, его искали, но не нашли. (Растерянно). Теперь он где-то здесь. А это непорядок.

Т р у в о р и у с: Да, неужели!.. Черт бы вас всех побрал!.. Какая на нем маска?

О з р и к: Он был без маски, а уж потом, наверное, надел. (В отчаянье). Не знаю.

Т р у в о р и у с (сердито): Значит, говоришь, все спокойно, болван?.. Зови сюда немедленно девицу Маргрет… Ты ее видел, она в костюме святой Цицилии… Да, поживее, поживее!

О з р и к: Лечу. (Исчезает).

Т р у в о р и у с (негромко): Ах, негодяй… Ну, погоди же… (Нетерпеливо идет по сцене).

 

           Короткая пауза.

 

           (Сквозь зубы). Проклятый итальянец!..

 

           Появляется  М а р г р е т.  Т р у в о р и у с  ее не видит

 

          (Громко). Проклятый итальянец!

М а р г р е т: Вы звали?

Т р у в о р и у с: А… Иди сюда… (Нетерпеливо). Да, поторопись же!

 

          М а р г р е т  подходит.

 

          Ну-ка, посмотри мне в глаза… Ты знаешь?… Знаешь или нет?

М а р г р е т: Не знаю.

Т р у в о р и у с: Не знаешь - что?

М а р г р е т: То, о чем вы меня спрашиваете.

Т р у в о р и у с: А о чем я тебя спрашиваю, негодница?

М а р г р е т: Вам лучше знать.

Т р у в о р и у с: Попридержи язык…Тут твой дружок.

М а р г р е т (равнодушно): Я вижу.

Т р у в о р и у с: Видишь? (Оглядывается). Где?

М а р г р е т: Прям перед собой.

Т р у в о р и у с: Я говорю о твоем итальянце, дура. Он где-то здесь.

М а р г р е т: Горацио?

Т р у в о р и у с: Проклятая заноза!..

М а р г р е т: Горацио?

Т р у в о р и у с: Да! Да! Да!.. Давай теперь быстрее, иди и отыщи его.

М а р г р е т: Как, интересно? Заглядывать под маски?

Т р у в о р и у с: У вас, у женщин, есть на это особый нюх. Когда вы захотите, так отыщите и утраченную невинность. Но только, смотри, чтобы он ничего не заподозрил. Запомнишь его маску и сразу скажешь мне... Нет, нет, махнешь платком. Пошли.

 

            М а р г р е т  и  Т р у в о р и у с  уходят. Короткая пауза в конце которой появляются  П е р в ы й  и  В т о р о й  д в о р я н е  в масках.

 

П е р в ы й  д в о р я н и н  (снимая маску): Фу, жарко.

В т о р о й  д в о р я н и н  (оглядывая стол): А выбор невелик. При старом-то  короле стол, помнится, ломился. (Снимает маску).

П е р в ы й  д в о р я н и н  (наливая вино): Пей, что дают. А то в последнее время у меня такое предчувствие, что скоро не будет и этого. (Пьет).

В т о р о й  д в о р я н и н: И то. (Наливает и пьет).

 

           Короткая пауза.

 

           (Вытирая губы). Однако, и бурда.

П е р в ы й  д в о р я н и н  : Но даром, а это, хоть и немного, но скрашивает вкус.

 

           Появляется  Г о р а ц и о  в костюме иудея.

 

           (Второму дворянину). Гляди-ка, кто пришел. Господин христопродавец.

Г о р а ц и о: Не знаете ли, господа, в какой маске сегодня принц?

В т о р о й  д в о р я н и н  (насмешливо): О, это тайна!

П е р в ы й  д в о р я н и н:  Да еще какая!

 

           П е р в ы й  и  В т о р о й  д в о р я н е  смеются.

 

           А вам зачем?

Г о р а ц и о: Из любопытства.

В т о р о й  д в о р я н и н: А я подумал, уж не хотите ли вы одолжить ему денег.

 

           П е р в ы й  и  В т о р о й  д в о р я н е  смеются.

 

П е р в ы й  д в о р я н и н  : А может, господин еврей, вы имеете какие-нибудь виды на его крайнюю плоть?

 

           Смеются.

 

            (Дружески). Ну, ну, не обижайтесь сударь. Что делать, если ваш наряд невольно располагает к подобным шуткам? Мы люди образованные и без предрассудков, но, тем не менее, когда я вижу эти сюртучки, шляпы и парики, ей-Богу, у меня чешутся руки, поотрывать им пейсы. И это совсем не потому, что я злой человек. Не подумайте, сударь. Я готов назвать еврея братом, но только не тогда, когда он, обмотавшись ремнями, бормочет ерунду или отказывается пить с тобой из одного стакана… Почему они не хотят быть цивилизованным народом, как все прочие? Ходить в подобающей одежде, есть нашу пищу, читать наши книги? Упрямство делает их шутами, а это оскорбительно для всего мира.

Г о р а ц и о: Я понял. Вы хотели бы их просветить.

П е р в ы й  д в о р я н и н: О, да. Всем сердцем и для их же блага.

Г о р а ц и о: Ну, что ж. Попробуйте.

В т о р о й  д в о р я н и н: Я тоже говорю, что это - только пустая трата времени. К чему миндальничать? Обрить им бороды, да вместо сюртуков одеть в солдатские мундиры. Уж просвещать, так просвещать!

П е р в ы й  д в о р я н и н: Нет, нет. Действовать надо мягкостью и убеждением. (Горацио). Что вы, сударь, думаете об этом?

Г о р а ц и о: Боюсь, вам это не понравиться.

П е р в ы й  д в о р я н и н: Вы нас плохо знаете, сударь. Мы люди просвященные и относимся к чужим мнениям с пониманием. Вы можете нас не опасаться.

В т о р о й  д в о р я н и н: Не стесняйтесь, не стеснейтесь, сударь. Рубите прямо с плеча.

Г о р а ц и о (с неохотой): Тогда всего два слова…

П е р в ы й  д в о р я н и н: Не скупитесь.

Г о р а ц и о: Боюсь, что ваша жажда просветить заблудших, сродни религии, в которой есть и свое небо, и своя преисподняя. Кто следует дорогой просвещенья, тому обещают рай, тогда как всех прочих ждет геенна.

П е р в ы й  д в о р я н и н  (Второму дворянину): А в этом есть резон…

Г о р а ц и о: Но кто же вам сказал, господа, что эта религия лучше, чем та, которую исповедуют иудеи? Откуда вы взяли, что талит, тфилин или суббота достойны порицания, потому что они не напоминают ничего из того, к чему привыкли мы?..

П е р в ы й  д в о р я н и н  (тревожно): Что такое?

Г о р а ц и о: Тем более, сказать вам откровенно, непросвещенные заповеди Моисеевы отчего-то вызывают у меня больше доверия, чем наши просвещенные морески, притирания для лица или порошки против мух, не говоря уже о нашей спеси, которая ничуть не лучше спеси иудейской. (С поклоном). Пожалуй, это все.

П е р в ы й  д в о р я н и н  (Второму): Он рассуждает, как ретроград, ей-Богу, как ретроград. (Горацио). Вы рассуждаете, как ретроград, сударь.

В т о р о й  д в о р я н и н: А, по моему, как еврей. (Горацио). Не обижайтесь, сударь, но от ваших слов за версту разит чесноком.

Г о р а ц и о: Я рад, что не помадой для волос.

 

           Входят  Ф о р т и н б р а с, Т р у в о р и у с,  п р и д в о р н ы е  в масках.

 

П е р в ы й  и  В т о р о й  д в о р я н е (поспешно надевая маски): Ваше высочество…

Ф о р т и н б р а с (Трувориусу): Хо-хо! Смотри-ка, кто у нас здесь. А ты все жаловался, что евреи только и умеют, что плести заговоры и обирать несчастных христиан. (Снимает маску).

Т р у в о р и у с: Кто позволил?

Г о р а ц и о (снимая маску, с поклоном): Ваше высочество…

Ф о р т и н б р а с: Горацио?..

Т р у в о р и у с (сквозь зубы): Ах, проныра… (Громко). Как он сюда попал?

Ф о р т и н б р а с (хмуро): Полагаю, так же, как и ты, - через дверь. Ведь он не призрак, я надеюсь. (Горацио). Ты не призрак?

Г о р а ц и о: Не призрак, принц.

Т р у в о р и у с (сквозь зубы): Пока.

Ф о р т и н б р а с (подходя ближе, негромко): А кто же ты тогда?

Г о р а ц и о: Вам это известно, принц.

Ф о р т и н б р а с: Во всяком случае, мне так казалось.

Г о р а ц и о: Казалось, принц?

Ф о р т и н б р а с: До некоторых пор. (Резко). Ну, что молчишь? Пришел, так говори.

Г о р а ц и о: Охотно, ваше высочество… Я здесь за тем, чтобы просить вас о милосердии.

Ф о р т и н б р а с: Это что-то новенькое… Хочешь покаяться?

Г о р а ц и о: Я прошу не за себя, принц.

Ф о р т и н б р а с: Тогда за кого?

Г о р а ц и о: Их имена Бернардо и Марцелл, принц. Они не совершили ничего, что было бы достойно порицания. Прошу вас, отпустите их.

 

           Ф о р т и н б р а с  вопросительно смотрит на  Т р у в о р и у с а.

 

Т р у в о р и у с: Бунтовщики и заговорщики.

Ф о р т и н б р а с: Я так и думал. (Горацио). Ты просишь за людей, которые подняли руку на датскую корону?.. Прикажешь отпустить их немедленно?   

Г о р а ц и о: Они ни в чем не виновны, принц.

Т р у в о р и у с: Тебе откуда знать?

Г о р а ц и о (не обращая внимания на Трувориуса): А если виновны, то не больше, чем я.

Т р у в о р и у с: А вот это уже похоже на правду.

Г о р а ц и о: Видит Бог, принц, тут ошибка, если не что-нибудь похуже.

Ф о р т и н б р а с (Трувориусу): Налей-ка мне немного. (Горацио). Похуже? Что?

Г о р а ц и о: Все, что угодно. Зависть, козни, ложь. Желанье выслужиться. Мелкие счеты. Месть… Да, мало ли какую дрянь прибьет к подножью датского престола?

Ф о р т и н б р а с (принимая от Трувориуса бокал): Мне кажется, что ты занимаешься не своим делом, Горацио. Слава Богу, у нас есть и закон, и суд. (Обращаясь больше к Трувориусу, чем к Горацио). Пусть суд решит - виновны или нет. (Пьет).

 

           Присутствующие негромко аплодируют.

 

Т р у в о р и у с: Это будет в высшей степени справедливо, ваше высочество.

Г о р а ц и о: Принц, я за них ручаюсь.

Т р у в о р и у с (насмешливо): Он ручается!

Ф о р т и н б р а с: Прекрасно… Прекрасно. Но кто поручится за поручителя, Горацио? (Ко всем присутствующим). Здесь есть такие?

Г о р а ц и о: Мое доброе имя, принц.

Ф о р т и н б р а с: Это товар хороший, но у него есть большой недостаток: если за ним не следить, он быстро портится.

Г о р а ц и о: Если не следить, принц.

Ф о р т и н б р а с: Вот-вот. И я о том же… Люди меняются, Горацио, и, как правило, не в лучшую сторону. Например, еще недавно я бы и сам за тебя охотно поручился, да только не сейчас, когда, сказать по правде, я даже не знаю, кто здесь передо мной стоит… Скажи-ка, как прикажешь называть того, кто распространяет нелепые слухи и сеет недоверие ко мне в сердцах наших подданных? Марает клеветой бумагу? Водит дружбу с преступниками? И все это тайком, исподтишка?.. Скажи, коль знаешь.

Г о р а ц и о: Было бы смешно и недостойно, ваше высочество, оправдываться тому, кто невиновен.

Ф о р т и н б р а с: Другими словами, если я тебя правильно понял, ты ни во что не ставишь наше мненье?

 

          Негромкий ропот присутствующих.

          (Остановив шум рукой, помедлив, негромко). Горацио… Мы вами недовольны.

Г о р а ц и о (глухо): Простите мне мою дерзость, принц. Взаимно.

 

            Возмущенный ропот присутствующих. П е р в ы й  и  В т о р о й дворяне с угрозой делают несколько шагов к  Г о р а ц и о.

 

Ф о р т и н б р а с: Тише… Тише. (Горацио). Я не ослышался?.. Ты мною недоволен?

Т р у в о р и у с: Позвольте, я позову стражу.

Ф о р т и н б р а с: Нет, нет, оставь. (Горацио). И чем же я перед тобою провинился?.. Скажи, мы слушаем. (Не давая Горацио открыть рот). Не тем ли, что я работаю не покладая рук с утра до поздней ночи, чтобы укрепить могущество державы? В грязи, в поту, бессонными ночами, не отличая праздников от будней? Как мышь, копаясь в бумагах и выслушивая доклады? Этим?

П е р в ы й  д в о р я н и н  (негромко): Браво, принц!

Ф о р т и н б р а с: Или тем, что снарядил и выслал к польскому побережью флот, чтобы принудить польскую корону нас уважать? Тем, что на верфях не смолкает стук топоров, а дым из литейных мастерских, закрыв солнце, соперничает с ночью? А может, тем, что соседи поглядывают на нас в последнее время с уважением и шлют послов, чтобы заручиться нашей дружбой? Этим?

 

           Все присутствующие негромко аплодируют.

 

           Или тем, что датское войско обуто и накормлено, народ доволен, а клеветникам пришлось прикусить свои языки… Нет? Я не угадал?

Г о р а ц и о: Вы знаете, о чем я говорю.

Ф о р т и н б р а с: Клянусь, не знаю.

Г о р а ц и о (в полной тишине, негромко): О том, что ложь, когда она лежит в основе, все остальное превращает в ложь.

 

           Ропот присутствующих.

 

           (Громче). О том, что прошлое, как не скрывай его и как ни делай вид, что его никогда не было, настигнет рано или поздно. Настигнув же, потянет за собой.

 

           Ропот усиливается.

 

           (Почти кричит). О том, что величие не в пушках и не в кораблях, а в правде!

Ф о р т и н б р а с: Ах, в правде… (Ко всем  присутствующим). Все слышали?

 

           Маски смеются.

 

            (Горацио). Ну, спасибо, что ты открыл нам глаза, а то мы и не знали. (Кричит). В какой? В твоей? Или в моей? (Показывая на Трувориуса). Или в его?.. Ну, что ж ты замолчал?

Г о р а ц и о: Правда одна, ваше высочество.

Ф о р т и н б р а с: Боже правый!.. Да, ты, никак, опять хочешь рассказать нам свою историю?.. Ну, нет, довольно. Нельзя цепляться без конца за выдумку и выдавать ее за правду… Боже правый!.. Пусть даже это правда, что с того? Где она? Ты ее видишь? Может, кто-нибудь еще, кроме тебя? Ну, тогда дай и нам ее потрогать, какова она на ощупь? На вкус? А на слух? Такая же холодная, как медь наших пушек? Или соленая, как рубаха пехотинца после боя? А может она гудит, так, как гудит под конницей земля? Или стучит, как стучат камни, ложась друг на друга, чтобы стать стеной? Ну? Где она?.. Прошла и сгинула! И что нам до нее теперь?

Г о р а ц и о: Она осталась, принц. Поверьте мне. К несчастью, но осталась.

Ф о р т и н б р а с: Прошла!

Г о р а ц и о: Осталась и, посеяв семена, ждет свой черед.

Ф о р т и н б р а с (кричит): Прошла, как снег!

Т р у в о р и у с (придворным): Идите, господа, идите. Принц скоро выйдет.

 

            Придворные, с поклоном, уходят. Короткая пауза.

 

Ф о р т и н б р а с (негромко): Ладно. Черт с тобой. Пусть это даже правда. Допустим на минуту. (Трувориусу). Допустим, это правда. (Горацио). Но правда вредная. Вводящая в соблазн и угрожающая спокойствию, порядку и плавному теченью жизни всей державы. А значит, эта правда похуже будет всякой лжи. Так, неужели, нам ее терпеть?

Г о р а ц и о (с тоской): О, принц…

Ф о р т и н б р а с: Да ни одной минуты! (Быстро пьет).

 

           Короткая пауза.

 

           (Спокойно). Поставленный на это место Богом, чтоб множить мощь страны и охранять покой наших подданных, я заслужил бы их презренье, позволив нелепым россказням подтачивать порядок. Вот почему отныне я запрещаю тебе смущать сердца бессмысленной нелепостью твоей истории, ни письменно, ни в разговоре, ни намеком, под страхом наказанья… (Помедлив). Когда б ты глубже вникнул в эту «правду», то сам бы отказался от того, чтоб разносить заразу и будить сомненья.

Г о р а ц и о: Это ваше последнее слово, принц?

Т р у в о р и у с: Какая наглость! (Фортинбрасу). Принц!..

Ф о р т и н б р а с (Горацио, с кривой усмешкой): А ты, наверно, думал, что я его переменю?

Г о р а ц и о: Скорей, надеялся.

Ф о р т и н б р а с: Мои слова - не флюгер.

Г о р а ц и о: Тогда позвольте мне всего два слова, ваше высочество, последние… (Торопливо). Бернардо и Марцелл. Запомните их имена, принц. Когда они придут вам ни с того, ни с сего на ум, или приснятся, или, как это бывает, вы вдруг услышите их, так словно их донес до вашего слуха ветер, то вспомните тогда мои слова, вспомните то, что они ни в чем не виноваты, и пощадите их, если еще не будет поздно… Бернардо и Марцелл!..

Ф о р т и н б р а с: Уверен, не приснятся.

Г о р а ц и о: Бернардо и Марцелл.

 

           Пожав плечами, Ф о р т и н б р а с молча наливает в свой кубок вино. Пауза.

 

           В таком случае, приятных вам сновидений, принц.

Ф о р т и н б р а с: Без пяти минут король, если ты еще не запамятовал.

Г о р а ц и о: Тогда, приятных вам сновидений, ваше величество.

Ф о р т и н б р а с: Ко всем нелепостям, которые ты мне изволил приподнести, ты мне еще желаешь приятных сновидений вот так, посреди дня? Не рано ли?

Г о р а ц и о: Раз это день, то, что сказать о ночи?

Ф о р т и н б р а с: Все! Все! Довольно! Ни слова больше!.. Хватит!.. Если хочешь лаять, то не под моими окнами!

Г о р а ц и о: Прощайте, принц. (С поклоном  уходит).

Ф о р т и н б р а с (вслед): Король!

Г о р а ц и о (исчезая): Бернардо и Марцелл…

Т р у в о р и у с: Каков наглец!.. Вы обошлись с ним слишком мягко, мой принц, боюсь, как бы это не ударило ему в голову.

Ф о р т и н б р а с (с неожиданной горечью): Он мог бы быть мне другом. (Помедлив). Больше… Братом.

Т р у в о р и у с: А стал змеей, готовой укусить… Ах, ваше высочество, не сердитесь на меня, если я дам вам хороший совет на будущее, - врага желательно распознать еще тогда, когда он ходит в друзьях, - вот важное уменье, способное нас уберечь от множества несчастий… (С тревогой). Ей-Богу, принц, было бы весьма неразумно с нашей стороны дать ему уехать. Потому что, взгляните сами, - что помешает ему теперь раструбить по всей Европе эту басню, к большому  удовольствию ваших врагов, завистников и недоброжелателей, - и что тогда?.. Сносить насмешки или, даже хуже, оправдываться перед целым светом?.. Хорошенькое будет начало для царствования…

Ф о р т и н б р а с (издалека): Плевать.

Т р у в о р и у с (с горячностью): Нет, нет, мой принц. Надеть корону - это значит выйти на сцену, где каждое неверное движенье, каждую оплошность оценят, обмусолят сто тысяч раз, а потом, при каждом удобном случае, будут вам тыкать этим в глаза… (Твердо). Нельзя, чтобы он уехал.

Ф о р т и н б р а с: То есть?..

Т р у в о р и у с: То есть? (Осторожно). Одно лишь ваше слово, принц…

Ф о р т и н б р а с (неуверенно): Ты хочешь… (Помедлив).  Да?..

           Короткая пауза.

 

           (Сердито). Да, говори же, черт тебя возьми!

Т р у в о р и у с (мягко): Но не надолго. Не надолго… Пусть прикусит свой язык и остудит свой итальянский гонор. Ручаюсь, что остыв, он станет покладистым, словно ручная белка. А если даже этого не случится, то невелика беда, потому что позже его болтовня уже не сможет причинить вам никакого вреда. Вчерашний снег - не повод для раздора.

 

           Короткая пауза.  Ф о р т и н б р а с  молча смотрит в сторону.

 

           Прикажете, чтоб я  распорядился?

 

           Ф о р т и н б р а с  молчит. Короткая пауза.

 

           Принц?

Ф о р т и н б р а с: Но только не сегодня.

Т р у в о р и у с: Завтра?

Ф о р т и н б р а с: В день коронации?

Т р у в о р и у с: Боюсь, сбежит. Лови его потом.

Ф о р т и н б р а с: А, поступай, как знаешь.

Т р у в о р и у с: Нет, нет, мой принц. Всегда лишь так, как того требует благо датского престола и ваше.

 

           Входит  О з р и к.

 

           Чего тебе?

О з р и к  (с глубоким поклоном): Все с нетерпеньем ждут его высочество, чтобы продолжить веселье.

Ф о р т и н б р а с (с мрачной решимостью): И мы его продолжим, видит Бог!.. Пусть грянет музыка! (Озрику). Эй, Купидон. Беги и скажи музыкантам, чтоб начинали.

О з р и к: С огромной радостью… (Убегая). Эй, музыка!..

 

           Ф о р т и н б р а с  и  Т р у в о р и у с  уходят вслед за ним.

 

11.

 

            Кронберг. Покои  Т р у в о р и у с а. За закрытыми окнами глухая ночь. Все пространство сцены слабо освещено несколькими свечами стоящего на столе высокого канделябра. Сам стол наполовину завален бумагами, так словно их сдвинули в сторону, чтобы освободить место. Вторая половина стола заставлена бутылками и остатками трапезы.

            Т р у в о р и у с  сидит возле стола в высоком кресле. Он пьян. Ворот рубахи расстегнут, рукава засучены, спутанные пряди волос падают на лоб, почти закрывая глаза.

 

Т р у в о р и у с (слуге, заплетающимся языком): Эй, подойди… Еще вина.

 

            Подбежав, с л у г а  проворно наливает в кружку  Т р у в о р и у с а  из одной из бутылок и сразу возвращается на свое место у двери.

 

            (Заглянув в кружку и некоторое время молча глядя в нее). Что ты мне налил?.. Это кровь?.. Кровь?..  (Смеется).  Ай, да шутник… Ты думал, я испугаюсь крови?.. (Смеется). Я?.. Испугаюсь? (Хохочет). Ох, не могу… Я испугаюсь крови!.. (Хохочет). Я? (Хохочет, затем внезапно помрачнев, смолкает). Насмешил, мерзавец… (Поднимая кружку, мрачно). На, смотри. (Пьет).

 

          Пауза.

 

          (С грохотом поставив кружку на стол). Еще!

 

          С л у г а  быстро наливет вина.

 

           (Отпив и поставив кружку на стол, удовлетворенно). А-а… Потекла по жилам… Кровь дураков и дур… (Икает). И негодяев… (В сторону слуги). Ты что смеешься?.. Дрянь… (С изумленьем). А-а… Ты думаешь, мне это нравится?.. Мне нравится? Вот это? А?.. Хруст костей? И этот жалкий лепет? И вопли, от которых даже у солдат белеют лица?.. Дурак!.. (Поднимаясь из кресла, бормочет). Дурак, дурак… Весь смысл не в том, чтобы делать, то, что нравится, скотина… (Икает). А в том, чтобы свой исполнить долг и там стоять, куда тебя поставил Господь… Как камень, как скала… Смотри. (Подняв кружку, с трудом удерживаясь на ногах). Я пью без удовольствия и страха, чтобы потом никто меня не упрекнул, что я чураюсь грязи... Пусть мне придется выпить море крови... Плевать! (Пьет).

 

           Пауза.

 

            (Поставив кружку и стоя, покачиваясь и опираясь на стол). Что, съел?.. (Глядя на слугу). Все скалишь зубы?.. Гнусное отродье!.. Исчадье тьмы!.. Все врешь!.. Исчезни! Сгинь! (Швыряет в слугу кружку).

 

           С л у г а  поспешно исчезает.

 

            (В пустоту, глядя туда, где стоял слуга). Что, не уйдешь?.. Ну, и дурак. Мечтаешь, напугать меня своим молчаньем?.. А?.. Своим укором?.. Скорбным выраженьем?.. Дурак. Дурак. Дурак. (Упав в кресло). Еще вина!.. (Кричит). Вина!

 

            Короткая пауза.

 

           (Заметив полную бутылку). Ага. (В пустоту, взяв бутылку). Не хочешь выпить? (Смеется). Ох, извини. А я и позабыл, что призраки не пьют… Не пьют, не женятся, не щупают подружек, а только смотрят, выпучив глаза… Вот так. (Скорчив рожу, показывает, затем грубо). Ну, что уставился?.. Не лопни от натуги. (Пьет из горлышка).

 

           Короткая пауза.

 

            (Оторвавшись от бутылки, ехидно). Эй, ты… Я понял. Ты мне завидуешь. (Хихикает). Завидуешь!.. (Покачав в воздухе бутылкой). Не хочешь?.. Боишься, потечет на землю?  (Икает). Ну, так и черт с тобой. (Пьет).

 

           Пауза.

 

            Да, не смотри же так, как будто ты меня жалеешь… Жалей себя, бесплотная улитка… Что, видел Фортинбраса?.. Вот оно! (Икает). Мальчишка, вертопрах, но с каждым днем мужает, набирая опыт, силу, мудрость… Мой долг… (Икает). Долг… (Икает). Ты слышишь, - долг мой, вырастить его и воспитать на благо Дании, чтобы и после, через тысячу лет, он был примером… Примером, слышишь?.. Для других…Для многих… (Икает несколько раз).

             

           Короткая пауза.

 

           Ты думаешь, легко?.. Ага! Попробуй сам. (Смеется). Я представляю, каких ты наплодишь ублюдков… Плюгавых чистоплюев, падающих в обморок от куриной крови… Белоручек, бледнеющих от вида плахи… (Показывая пальцем в пустоту, с торжеством). Ага, задумался!.. Тогда подумай, прежде чем смотреть таким святошей, кто, кроме меня, копаться станет по уши в грязи и, разгребая мусор, не знать ни сна, ни отдыха?.. Кто будет рыться в чужой блевотине и по колено в крови, чтобы выудить крупицу правды?.. Кто, как ни я, готов таскать за камнем камень, чтоб вознеслася датская твердыня?.. (Икает). Шалишь, дурак!.. Где связь времен оборвалась, там надобен умелый мастер, а не безвольный чистоплюй… (Смолкает, приложившись к бутылке).

 

           Короткая пауза.

 

           Молчишь, дурак?… А это потому, что нечего сказать… (Хихикает). Твое здоровье!.. (Пьет).

            Долгая пауза.

 

            (Негромко, почти трезвым голосом). Когда Господь придет, то Он придет не на пустое место, не в грязь, не в запустенье, а туда, где царствует порядок, где свой исполнив долг, все верные готовы к этой встрече… Не просто так. Он ждет и требует… (В пустоту). Не скаль свои клыки, не испугаюсь… Когда бы не был ты вонючим испареньем, то знал бы тоже, что прежде чем зовут гостей… (Икает, заплетающимся языком). Гостей, ты понял?.. Прежде чем зовут их, то убирают дом… Выносят мусор… Подметают пол… И весь ненужный хлам сжигают на задворках… А после, вымывшись и надев чистую одежду, садятся ждать гостей, а не сидят по уши в дерьме, не ждут, когда придет Спаситель, чтоб их помыть… (Презрительно, в пустоту). Смотри, смотри… Мне пред лицом Господним не стыдно встать… (С трудом поднимается с кресла, качаясь и разведя руки, громко). Я, Господи, Твою исполнил волю… (Смолкает, склонив голову и покачиваясь).

 

           Короткая пауза.

 

            (Подняв голову, хрипло, в пустоту, злобно). Ну, что уставился, дурак?.. Боишься крови?.. Верно, ты забыл, что нам сказал Спаситель?.. Не мир, но меч… А значит, кровь польется… (Злорадно). Польется, да, смывая грязь и ложь, и торопя ленивых к раскаянью и делу… Вот так. Гляди, дурак… (Схватив со стола две бутылки, поливает вином стол, потом льет вино себе на голову, пытаясь, одновременно, пить текущее по лицу вино). Зальет полмира…

 

           Короткая пауза.

 

            Когда б скорей приблизить этот день!.. (В пустоту). Что, хмуришься, дурак!.. Не знаешь, так молчи… Я сам скорблю о каждом из погибших в заблуждении и незнаньи, но отдаю им долг, поскольку своею кровью они, скрепляя камни государства, торопят Господа… (Подняв бутылки). Пью в их честь… (Пьет сначала из одной бутылки, потом из другой). 

          

           Короткая пауза.

 

            (Отшвырнув бутылки прочь, в пустоту, в ярости). Смеешься, прах!.. Ах, ты, дешевый клоун!.. Паяц!.. Прокисший студень!.. Вонючий пар!.. (Хихикая). О, вспыхнули глаза!… Мы сердимся… Гляди-ка, рассердился!.. Я рассердил тебя, хоть проще было бы зимою рассердить кусок льда… Надулся, как пузырь… (Качаясь). Ну, так давай, сразимся!.. Вызываю... (Пытаясь выйти из-за стола). Достань свое оружье, греми костями, сбрось свой саван, покажи, какой ты воин и на что способен… (Шатаясь, идет и снимает со стены шпагу, затем, повернувшись, в пустоту). Ну, нападай… (Выставив перед собой шпагу). Ага, позеленел от страха. Бьюсь об заклад, что наложил уже в штаны… (Сделав несколько нетвердых шагов по сцене). На, получи!.. (Неуклюже размахивает шпагой). Задел, задел!.. Ну, адское отродье!.. (Делает выпад и, споткнувшись, падает). Ага, подставил ножку… (Беззлобно). Ну и дурак… (Поднявшись на четвереньки, ползет к столу, бормоча). Дурак… Дурак… Дурак… (Выпрямившись и стоя у стола на коленях). Еще немного крови… (Отшвыривает одну за другой пустые бутылки и, наконец, обнаружив в одной вино, пьет из горлышка).

 

           Пауза.

 

            (Оторвавшись от бутылки). А мать была права… права, ей-Богу… Вся сласть на самом дне… (Без чувств сползает под стол).                                               

                                                       

12.

 

             Маленький портовый кабачок. Почти все места за столам, заняты гуляющими матросами и солдатами. Из соседнего помещения доносятся звуки музыки и топот танцующих. В некотором отдалении от остального зала, почти на авансцене, стоит небольшой стол, за которым сидят  Г о р а ц и о  и  А н г л и ч а н и н, капитан английского корабля. За открытым окном - теплая летняя ночь. Время от времени издалека доносятся пушечные выстрелы. В паузах между шумом, слышен рокот морского прибоя.

             Далекий пушечный выстрел.

О д и н  и з  п о с е т и т е л е й: Здоровье короля!

В с е: Здоровье короля!.. Здоровье Фортинбраса!..

 

           Короткая пауза. Все присутствующие пьют.

 

А н г л и ч а н и н (говорит с небольшим акцентом): Какие у вас странные обычаи. Не припомню, чтобы я встречал что-нибудь подобное где-нибудь еще. Ну, разве что в Неметчине.

Г о р а ц и о: Старинная традиция, сэр. Стоит королю осушить кубок, как пушки оповещают об этом весь мир.

А н г л и ч а н и н: Хо-хо… То-то, наверное, мир радуется, слыша как пустеют датские пороховые погреба. Судя по выстрелам, выпито немало. И потом: разве это причина, чтобы переводить порох? Какая в том доблесть, что король вольет себе в глотку еще пол-литра эля?

Г о р а ц и о: В этом скрыт глубокий смысл, сэр. Король дает понять, что ничто человеческое ему не чуждо, а народ, в свою очередь, отвечает ему тем же и подтверждает свои верноподданнические чувства ответным возлиянием. Тем самым, эта традиция демонстрирует нежное единство между простым людом и теми, кто призван его пасти. Тут чувствуется нечто патриархальное, некое родство, почти братство, которое стирает все различия, что особенно чувствуется ближе к концу торжеств... Разве это не прекрасно?

А н г л и ч а н и н: Теперь я понял. Вы изволите шутить и, мне кажется, довольно зло.

Г о р а ц и о: Если это и шутка, капитан, то соль ее в том, что ее трудно отличить от правды, как, впрочем, и все подобные шутки.

А н г л и ч а н и н (внимательно глядя на Горацио): А вы опасно ходите, мой друг… (Понизив голос). Послушать вас, так, пожалуй, выйдет, что всякая власть - это только повод для насмешек?

Г о р а ц и о: Увы, сэр. Но только потому, что она сама насмешка.

А н г л и ч а н и н: Вот вы куда забрались… Эге... Погодите, я буду думать… (Думает, скрестив на груди руки). Что же это тогда получается, друг мой? Что все эти знаки различия, места за столом, торжественные приемы, благоговенье подданных, освященные временем традиции, парады, выезды, серьезный тон указов, прием послов, знамена, гербы, регалии, сословные  отличья, словом, все, что выглядит так серьезно, - все это только пустая игра, достойная только смеха?.. Мир, в шутовском наряде? Балаган?.. Не черезчур ли?..

Г о р а ц и о: Если хотите, этому есть обьяснение и весьма простое…

А н г л и ч а н и н: Ну-ка, ну-ка…

Г о р а ц и о: Вся власть от дьявола…

А н г л и ч а н и н (быстро): Тш-ш-ш…

Г о р а ц и о (негромко): А так как дьявол - отец лжи, то, не в последнюю очередь, он - отец власти, которая при этом изо всех сил притворяется правдой… Что может быть смешнее? Но стоит только внимательно присмотреться, как легко увидеть, чего она стоит на самом деле.

А н г л и ч а н и н: Как верный подданный королевы, я затыкаю уши. (Заткнув уши). Вот. Можете убедиться. Ничего не слышу. (Понизив голос). Но как лицо частное и свободное, я с вами полностью согласен, хотя вы и противоречите святым отцам.

Г о р а ц и о: Бог мне простит, надеюсь.

А н г л и ч а н и н: Но не люди. (Подняв свой стакан). За ваше здоровье.

Г о р а ц и о (подняв стакан): Всех вам благ.

 

           Пьют. Короткая пауза.

 

А н г л и ч а н и н: Теперь давайте к делу. Что вы  решили? Едете?

Г о р а ц и о: Я еду. Конечно, если вы не боитесь, что мои грехи так перегрузят ваш корабль, что он не сдвинется с места.

А н г л и ч а н и н: Я возил и не таких грешников, друг мой… Хотите, перебирайтесь на корабль прямо сегодня. Если небесная канцелярия будет к нам благосклонна, то через пять дней вы будете гулять по Лондону.

Г о р а ц и о: Спасибо, капитан.

А н г л и ч а н и н: Ну, ну, не так уныло! Вспомните, куда вы едете. В столицу мира! (Значительно). В Лондон… Тут требуется бодрость, воля и ясность духа, но уж никак не уныние.

Г о р а ц и о: Я приложу все силы.

А н г л и ч а н и н: Ну, то-то же. (Приветствовав Горацио поднятой кружкой, пьет).         

Г о р а ц и о (задумчиво): Я никогда там не был, но, странное дело, сколько я себя помню, меня всегда туда тянуло, как будто там мой дом. Не странно ли?.. Правда ли, говорят, что у вас иногда бывает такой туман, что не видно даже вытянутой руки?

А н г л и ч а н и н: Иногда даже кончика носа… Кстати, о тумане. Вон там сидит весьма подозрительная троица, которая время от времени очень выразительно смотрит в нашу сторону. Они не похожи ни на мастеровых, ни на матросов.

Г о р а ц и о: Где?

А н г л и ч а н и н: Вон там, левее, рядом, за колонной… Осторожней.

Г о р а ц и о (оглянувшись): Я их знаю. Во всяком случае одного наверняка. Он служит при дворе, в охране.

А н г л и ч а н и н: Тогда вопрос - почему в такой день они здесь?

Г о р а ц и о: Почему?.. Вы что-то очень подозрительны, сегодня.

А н г л и ч а н и н: Достаточно пожить здесь несколько дней, как начнешь подозревать даже собственную тень. Я вам скажу, тут даже  воздух… (Не находит слов). Нет, ей-Богу, какой-то не такой.

Г о р а ц и о: Чтобы им дышать, нужна привычка.

А н г л и ч а н и н (разливая вино): Скорее уж отвычка. (Подошедшему к столу пьяному). Что вам угодно, сударь?

П ь я н ы й: Мне нравится твое лицо, старик. (Поднимая свой  стакан). Выпьем, как датчанин с датчанином.

А н г л и ч а н и н: Я подданный британской короны, если вам угодно.

П ь я н ы й: Британец? (Несколько разочарованно). А лицом прямо вылитый датчанин. (Горацио). Чудеса!

А н г л и ч а н и н: Надеюсь, я вас этим не огорчил?

П ь я н ы й: Сказать по правде, мы, датчане, ничего не имеем против вас, британцев. Но все-таки никто не станет спорить, - датчане лучше.

А н г л и ч а н и н: Чем же?

П ь я н ы й: Да, помилуйте, сударь, уж тем одним, что они датчане!

А н г л и ч а н и н: С этим, действительно, не поспоришь.

П ь я н ы й: Так выпьем?

А н г л и ч а н и н: Обязательно.

П ь я н ы й: За Данию!.. (Кричит в сторону зала, поднимая стакан). За Данию!..

 

           Собравшиеся отвечают ему криками: «За Данию!..» «За Данию и короля!..» Все пьют.

 

           (Поставив стакан на стол): Мы великая нация, сударь. И даже еще больше. Да, что там… Достаточно сказать, что мы ведем свое происхождение прямиком от самих этрусков, если вы еше этого не знаете.

А н г л и ч а н и н: Очень может быть, сударь. Один мой знакомый вел свое происхождение прямиком от Юлия Цезаря, но при этом оставался весьма порядочной скотиной… А чем они прославились, эти, как вы изволили выразиться, этруски?

П ь я н ы й: Вы меня обижаете, черт возьми. Своею древностью!

А н г л и ч а н и н: Я хотел спросить, чем они прославились при жизни?

П ь я н ы й: Сказать по правде, то есть, положа руку на сердце и со всей прямотой, этого я не знаю. Мы люди не ученые, сударь. Но думаю, что в первую очередь тем, что они этруски. Разве этого мало?

А н г л и ч а н и н: Вот теперь вы меня убедили.

П ь я н ы й: Так выпьем?

А н г л и ч а н и н: Обязательно.

П ь я н ы й: За этрусков!.. (Горацио). Почему бы вам тоже не взять в руки свой стакан и не выпить вместе с нами?

Г о р а ц и о: Мне кажется, пить за столь прославленный предмет из такого маленького стакана, значило бы проявить к нему неуваженье.

П ь я н ы й: Ага. (Подумав). Он прав. (Рассматривая свой стакан). Посуда и вправду маловата. (Подумав). А что, господа британцы, если за этот предмет выпить много маленьких стаканов?.. (С довольным смехом). Вот видите!  Мы, этруски, найдем выход из любого положенья!

А н г л и ч а н и н: Будь по вашему.

П ь я н ы й  (кричит, подняв бокал): За этрусков!..

 

            Влетевшая из соседнего зала цепь танцующих, увлекает П ь я н о г о за собой. Короткая пауза, в продолжении которой танцующие, сделав круг, со смехом и криками, исчезают.

А н г л и ч а н и н: Святой Христофор!.. Где бы я ни плавал, везде одно и то же. Кого ни возьми, - итальянцев, шведов, московитов, галлов, немцев или испанцев, - все, как один твердят, надувшись, о преимуществе своей крови, так словно их национальность, это что-то вроде хорошей породы, как у лошадей. Да, и мы, британцы, признаться, ничуть не лучше.

Г о р а ц и о: Вы обижаете лошадей, капитан. У них, по крайней мере, нет привычки резать себе подобных, только за то, что они другой породы.

А н г л и ч а н и н: Нет, это, в самом деле, любопытно. Как будто все изо всех сил стремятся не отстать от иудеев. Но у тех есть хоть крепкий козырь. Их выбрал Бог, как сказано в Писанье. А этих кто?.. Ну, в самом деле, что за помешательство?

Г о р а ц и о: Обыкновенное. Замешанное на страхе и на лени… Когда у человека не остается ничего, кроме бездны под ногами и пустого неба над головой, и когда ему не на что опереться внутри себя, потому что он находит в своем сердце ту же пустоту, что и снаружи, то он жаждет в страхе уцепиться хотя бы за что-нибудь, чтоб удержаться и не упасть. За что же, как не за то, что всегда под рукой?

А н г л и ч а н и н: Ага. За кровь.

Г о р а ц и о: Как зверь бежит в свою нору, заслышав лай собак, так и человек скрывает свое ничтожество, прикрываясь своим происхождением. Чему здесь удивляться? Он не понимает ни себя, ни того, что с ним происходит и что его окружает. Кто он? Зачем он здесь? Откуда? Почему? Его ничтожность - безмерна, бессилие - ужасающе, надежды - смутны. Но вот он говорит - «я - испанец», или «я - галл», и все меняется. Теперь он знает, что ему  ответить на вопрос: кто ты такой? Теперь ему не надо опасаться ответственности и принимать решения на свой страх и риск. Среди себе подобных он чувствует себя на месте, словно вырвавшаяся из сетей рыба. Знаете, в чем прелесть рыбьей жизни? В простоте и ясности происходящего. Плыви себе, куда плывут другие, - без мысли, без сомненья, без труда. И вот, расправив плавники, он мало-помалу начинает бредить о своем величии, распевает гимны, смотрит  свысока на соседей, похваляется военной мощью, вспоминает о том, что его предки разрушили Трою или основали Париж, и при этом исполняется таким чувством собственного достоинства, что, наконец, серьезно начинает думать, что Бог создал его народ для того, чтобы он был примером для всех остальных… Но кто он сам? По-прежнему - никто. Пустое место. Создание страха и безмыслия по имени «Испанец», «Шваб», «Фламандец»…

А н г л и ч а н и н (грозит Горацио пальцем): Злой язык!

Г о р а ц и о: Нет, в самом деле. Что может быть проще, чем  быть испанцем? В конце концов, на это способен любой испанец. Быть человеком - много труднее. Испанцев - море. А человек - всегда один, - вот этот.

А н г л и ч а н и н: Я понял вашу мысль, сударь. Но вот какой вопрос. Испанца создал страх, но кто же тогда создал человека?

Г о р а ц и о: Боюсь показаться вам весьма пресным, сэр. Бесстрашие.

А н г л и ч а н и н (поднимаясь): Не обижайтесь, друг мой, но если вас когда-нибудь повесят, то будет за что… Мне надо торопится в гавань. Вы со мной?

Г о р а ц и о: С вашего позволения, я еще останусь. Мне кажется, у меня здесь есть еще одно небольшое дело.

А н г л и ч а н и н: Будьте осторожны. (Выходя из-за стола). А если что не так, то не стесняйтесь доверить свою судьбу своим ногам.  Мне бы не хотелось лишиться такого прекрасного собеседника… (Негромко). Те трое так и едят нас глазами… До встречи. (Уходит).

 

           Пауза. Г о р а ц и о  остается сидеть, откинувшись на спинку стула.

            В зале появляются три  о ф и ц е р а  из дворцовой охраны. Один из них - К а п и т а н. Подойдя к столу, за которым сидит  Г о р а ц и о, они останавливаются у него за спиной.

 

Г о р а ц и о (не оборачиваясь): Смелее, господа.

П е р в ы й  о ф и ц е р: Господин Горацио?

Г о р а ц и о  (не оборачиваясь): Он самый.

К а п и т а н  (помедлив): У меня для вас плохие новости.

Г о р а ц и о (не оборачиваясь): Это вы, капитан?

К а п и т а н: К несчастью, мой друг, к несчастью. 

Г о р а ц и о (не оборачиваясь): И знаете, к какому?.. Полно вам. Когда бы мы знали последствия наших действий, мир назывался бы Раем.

К а п и т а н: Мы знаем их причины.

Г о р а ц и о: Или думаем, что знаем… Так что у вас за новости?

К а п и т а н: Приказ о вашем аресте.

Г о р а ц и о: Не знаю, плохая это новость или хорошая, но вот то, что от нее попахивает скукой, в этом я не сомневаюсь… Вы мне позволите выпить напоследок стакан вина?

К а п и т а н: Сделайте одолжения. Хоть всю бутылку.

Г о р а ц и о (высыпая в свой стакан яд из перстня Маргрет): Достаточно и одного.

 

            Обойдя стол, о ф и ц е р ы  остановятся напротив сидящего Г о р а- ц и о.  К а п и т а н  остается стоять за его спиной.

 

           Выпьете со мной, господа? 

П е р в ы й  о ф и ц е р: Мы на службе.

Г о р а ц и о: А вы, капитан?

К а п и т а н (не подходя): Почту за честь.

 

           Г о р а ц и о  разливает вино и, не оборачиваясь, протягивает стакан  К а п и т а н у.

 

В т о р о й  о ф и ц е р (Капитану, негромко): Мне кажется, его сиятельство этого бы не одобрил.

К а п и т а н: Плевать. (Держа в руке стакан, Горацио). Будем надеяться, что все это только ошибка.

Г о р а ц и о (подняв стакан, негромко): Точнее, ее исправление… Капитан…

К а п и т а н: Я здесь.

Г о р а ц и о: Я на вас не в обиде. Слышите?

К а п и т а н: И с благодарностью.

Г о р а ц и о: Тогда… (Негромко). Спаси и сохрани… О, Господи… (Глухо). Ваше здоровье, капитан. (Пьет).

 

           К а п и т а н  пьет стоя за спиной Г о р а ц и о. Пауза.

 

            (Поставив стакан на стол, Первому и Второму офицерам). А теперь, господа, сделайте милость, отойдите в сторону. Мне будет чрезвычайно досадно, если ваши лица будут  последнее, что я увижу в этой жизни.

П е р в ы й  о ф и ц е р: Он что-то задумал.

Г о р а ц и о: Безделицу. Бежать как можно дальше.

В т о р о й  о ф и ц е р: От нас, сударь,  далеко не убежишь.

Г о р а ц и о: Вы так уверены?.. Ну, это потому, что вы еще находитесь по эту сторону.

П е р в ы й  о ф и ц е р: Что это значит, по эту сторону? (Капитану, негромко). Мне кажется, он что-то затевает.

Г о р а ц и о: Игру с переодеванием, если вы не возражаете. Знаете такую? Одни меняются одеждой, а другие должны отгадать, кто есть кто. Бьюсь об заклад на тысячу золотых, что я сейчас переоденусь так, что меня не узнает даже ангел-хранитель.

В т о р о й  о ф и ц е р: Э, да он пьян, как сапожник. (Горацио). Вам бы следовало поменьше прикладываться к бутылке, сударь.

Г о р а ц и о: Клянусь, больше ни одной капли… Нет, в самом деле. Увидите, как я сдержу свое слово… Капитан! (Не оборачиваясь, подзывает капитана к себе).

К а п и т а н: Я здесь.

Г о р а ц и о (негромко): Наверное, мне следовало бы просить вас, чтобы вы поведали миру мою историю или что-то в этом роде. Но, во-первых, вы ее не знаете, а, во-вторых, мир - это только слово, которое уже давно ничего не значит. Пустое сотрясенье воздуха, не больше. Поэтому, прошу вас, - ни слова, даже если вам вдруг покажется, что вы что-то  знаете.

К а п и т а н: О чем вы?

Г о р а ц и о (с трудом): О молчанье, если вы понимаете. Еще о том, что мир - это только заблужденье. Выдумка, которую выдумали для того, чтобы переложить на ее плечи свою ответственность. Пустая говорильня, где все наперебой болтают, потому что стоит им остановиться, как станет ясно, что предмет этой болтовни - пустота, как и сами болтающие… Не попадитесь на этот крючок, капитан. (Смолкает, тяжело дыша).

К а п и т а н: Обещаю, что подумаю над вашими словами.

Г о р а ц и о: Подумайте, пожалуйста. Они вас или развеселят или заставят побледнеть.

К а п и т а н: Мне что-то и так не по себе. Вы готовы?

Г о р а ц и о: Уже идем. Еще одну минуту и отправимся. Каждый по своим делам. (Тревожно, глядя перед собой). Вы видите?

К а п и т а н: Что?

Г о р а ц и о: Такое золотистое мерцанье… Как будто солнечные лучи пробиваются сквозь дождь. Мне кажется, я где-то уже видел это... (Помолчав, с изумлением, неожиданно громко). Но каков мой друг?… Ушел и оставил меня одного среди мертвецов… (В пустоту). Так поступать не годится, принц.

В т о р о й  о ф и ц е р: Он что-то там бормочет

П е р в ы й  о ф и ц е р: И кажется, о нашем принце.

Г о р а ц и о: Не о вашем. О принце Гамлете. Вы его еще помните?

К а п и т а н: Что за вопрос?

Г о р а ц и о: Неужели?… А я-то думал, что все о нем уже забыли… Помните, как он хорошо бегал?

К а п и т а н: Бегал? Разве?

Г о р а ц и о: Спросите у него сами. Как ветер. Раз - и его уже нету… (Тяжело дыша, в пустоту). Эй, принц, постойте… Да, постойте же, черт возьми!  Как бы далеко вы не убежали, я вас догоню…

В т о р о й  о ф и ц е р: Однако же, как его и развезло с одной бутылки.

Г о р а ц и о (тяжело дыша): Эй, принц… Чему вы там улыбаетесь, да еще так хитро, как будто видите меня насквозь?.. Я сделал все, что мог. Как обещал… Рассказал все, до последнего слова и остался пустым, словно рассохшийся бочонок. Потому что, все что у меня было, так это ваша история, принц… Надеюсь, вы не очень огорчитесь, если узнаете, что она никому не нужна?.. (Помедлив, прислушивается; капитану). Смотри-ка, улыбается… Ах, хитрый лис! Я как чувствовал, что он не оставит свои хитрости и по другую сторону… (Громко, в пустоту). Что, в путь, приятель?

К а п и т а н: Да, мой друг, пойдемте.

 

           Г о р а ц и о  молчит.

 

           Горацио?..

Г о р а ц и о (издалека): Не сомневайтесь, я бы рассказал… (Тревожно). Когда б не этот свет… (Закрывая глаза ладонью). Боже мой, что за сияние… Слепит, как расплавленное золото… Вот только почему-то он меня не радует…

К а п и т а н (дотрагиваясьдо плеча Горацио): Позвольте, я вам помогу.

Г о р а ц и о: Что там за шум? (Умирает).

П е р в ы й  о ф и ц е р: Эй, эй, глядите-ка…

К а п и т а н: Что?

П е р в ы й  о ф и ц е р: Он побледнел, как смерть. (Подходя ближе и наклоняясь над Горацио). Он мертв… Нет, в самом деле!

К а п и т а н: Что? Нет. (Склонившись над Горацио). Горацио?.. Горацио!

П е р в ы й  о ф и ц е р: Он вас не слышит.

К а п и т а н: Да, очнитесь же! (Трясет Горацио за плечи).

П е р в ы й  о ф и ц е р: Дыханья нет.

К а п и т а н: Ах, я дурак! Я думал, что он всего лишь немного перебрал и все эти слова, не больше, чем пьяная болтовня… Господи Боже! Так вот, что значили все эти намеки!

П е р в ы й  о ф и ц е р  (поднеся к носу стакан Горацио): Яд.

К а п и т а н: А, черт!..

В т о р о й  о ф и ц е р: Послушайте-ка, а ведь он легко мог отравить и всех нас заодно.

П е р в ы й  о ф и ц е р: И очень просто.

К а п и т а н: Расскажите это своей подружке! Если бы вы его знали, вам стало бы стыдно за свои слова… (Кричит в сторону гуляющих). Эй, вы, заткните музыку и заткнитесь сами! Да, поживее!.. Ну?.. Вы слышали, что я сказал?.. Скоты! Заткнитесь!

 

            Музыка обрывается. Сидящие выходят из-за столов и подходят ближе. Одновременно, появлятся люди из соседнего зала. 

 

О д и н  и з  т о л п ы: А, собственно, в чем дело, уважаемый?

В т о р о й  и з  т о л п ы: Да, в чем дело?

Т р е т и й  и з  т о л п ы: Пусть скажет.

К а п и т а н: Дело?  (Обнажив шпагу). В  этом.

           Толпа с глухим ропотом пятится назад.

 

П е р в ы й  о ф и ц е р (чуть помедлив): И в этом. (Обнажает шпагу).

В т о р о й  о ф и ц е р (обнажая шпагу): И, в впридачу, в этом.

 

           Все пятятся назад, освобождая центр сцены. Издалека доносится пушечный выстрел.

 

О д н н  и з  т о л п ы  (неуверенно): Здоровье короля!..

В т о р о й  и з  т о л п ы  (неуверенно): Здоровье Фортинбраса!

 

           Толпа молчит. Свет в кабачке тускнеет.

 

П е р в ы й  о ф и ц е р (обернувшись, тревожно): Что там за шум?

В т о р о й  о ф и ц е р  (оборачиваясь, неуверенно):  Похоже на грозу. (Капитану). Вы слышите?

К а п и т а н (повернувшись к толпе спиной): Если я что и слышу, так это тишину… (Озирается).

 

           Короткая пауза.

         

           Но, разрази меня гром, если она не такая, что у меня сейчас лопнут барабанные перепонки.

П е р в ы й  о ф и ц е р (озираясь): Мне это не нравится.

К а п и т а н (глухо): Проклятье!..

В т о р о й  о ф и ц е р: Как будто нас живьем зарыли в землю!..

П е р в ы й  о ф и ц е р  (приглушенно): Тревога!..

 

           Свет тускнеет. Медленно пятясь, К а п и т а н  и  о ф и ц е р ы смешиваются с толпой. Одновременно, на сцене появлется  с л у г а с колокольчиком в руке.

 

С л у г а (звеня в колокольчик): Второй звонок... Второй звонок… Второй звонок. (Проходя мимо собравшихся). Поторопитесь, господа, второй звонок. (Звенит). Приведите в порядок свои мысли, если они у вас есть, и ваши чувства, если они еще не совсем притупились, а если у вас нет ни того и ни другого, то, по-крайней мере, хотя бы стойте смирно. (Уходит).

О д и н  и з  т о л п ы  (соседу, негромко): Слыхал?

Д р у г о й: Какой-то звон.

О д и н  и з  т о л п ы: Да, так отчетливо, как-будто где-то рядом… Чего мы ждем?

Д р у г о й: И сам не знаю.

 

            Свет тускнеет и толпа погружается в полумрак. Освещенным остается только центр сцены. Пауза, в продолжение которой двенадцатая картина сменяется тринадцатой.                                                                                                                      

                                                      

13.

            

            Продолжающаяся пауза. На сцене появляются  П е р в ы й  а к т е р  и  р а б о ч и е. Не обращая внимания на толпу, рабочии начинают выносить со сцены  скамейки и столы. Первый актер молча наблюдает за их работой.

 

О д и н  и з  р а б о ч и х  (толпе): В сторону, в сторону.

К т о - т о  и з  т о л п ы: Поаккуратней, сударь.

 

            Закончив с мебелью,  р а б о ч и е  уносят за кулисы декорации. Толпа  отступает, занимая освободившееся пространство.

 

К т о - т о  и з  т о л п ы: Гляди, гляди!..

О д и н  и з  р а б о ч и х: Поберегись!

 

            С колосников, сопровождаемые довольным гулом толпы, опускается сначала подмостки, а затем задник в виде занавешенной арки, изображающий вход во внутреннее помещение театра.

 

П е р в ы й  а к т е р (рабочим):  Покрыть помост… Да, смотрите у меня, чтобы не скрипела ни одна доска. 

 

            В то время, когда рабочие начинают устанавливать задник и занимаются подмостками, на сцене появляется  Ф о р т и н б р а с  и  Т р у в о р и у с. Следом за ними выходят О з р и к,  М а р г р е т, К о р н и л и й, В о л ь т и м а н д  и другие вельможи.

 

Т р у в о р и у с:  Дорогу королю!

К т о - т о  и з  с в и т ы:  Пропустите короля!

 

           Вошедшие пытаются потеснить толпу.

 

Г о л о с  и з  т о л п ы  (ехидно): Сейчас!

В т о р о й  г о л о с: Еще чего.

Т р е т и й  г о л о с: Стой, где стоишь!

Ч е т в е р т ы й  г о л о с: Тут все мы короли.

 

            Толпа смеется. Вновь прибывшие смешиваются с толпой. Теперь перед зрителями - почти пустая сцена, в центре которой возвышается помост, вокруг которого теснится толпа. На помост ведет небольшая деревянная лестница.

            На сцене вновь появляется   с л у г а  со звонком.

 

С л у г а (звеня, огибает помост): Третий звонок… Третий звонок… Третий звонок. (К толпе). Если у кого есть носовые платки, то достаньте их, потому что если у вас еще осталось что-нибудь в голове и сердце, то через пять минут они вам понадобятся. (Проходя мимо Горацио). Просыпайтесь, сударь. А то так можно проспать свой выход.

 

            Г о р а ц и о  не отвечает.

 

            (Звеня над головой Горацио колокольчиком). Эй, просыпайтесь, просыпайтесь... Время, время!.. (Первому актеру). Вот ведь какая соня.

 

            Г о р а ц и о  поднимает голову.

 

П е р в ы й  а к т е р (Горацио): Вы крепко спите, милорд.

Г о р а ц и о (не сразу): Я уснул?

П е р в ы й  а к т е р: Простите за банальность, - как младенец.

Г о р а ц и о (озираясь): И, кажется, пропустил, что-то важное.

С л у г а: Как раз успели. (Уходит).

 

           П е р в ы й  а к т е р, чуть улыбаясь, смотрит на  Г о р а ц и о. Короткая пауза.

 

Г о р а ц и о (Первому актеру, поднимаясь из-за стола): Где я мог видеть ваше лицо, сударь? Мне оно знакомо.

П е р в ы й  а к т е р: Во сне, быть может?

Г о р а ц и о (озираясь, негромко): Но не в том, надеюсь, который мне снился только что.

П е р в ы й  а к т е р: Что за печаль, даже если и в этом?.. Вы его забудете и, поверьте, очень скоро.

Г о р а ц и о (осторожно): Надеюсь, это так.

П е р в ы й  а к т е р: Не сомневайтесь,милорд… Нет материала крепче, наших снов, но только лишь тогда, когда они рождают явь. Все прочее, в лучшем случае, черновики, милорд.

Г о р а ц и о: Надеюсь, вы говорите правду. (Внимательно глядя на Первого актера) Что это за толпа?

П е р в ы й  а к т е р (охотно): Тень подмостков, милорд… Жующая, свистящая, галдящая, и при всем том, как вы можете видеть, всего только тень и ничего больше.

 

           Короткая пауза. П е р в ы й  а к т е р  и  Г о р а ц и о  молча смотрят друг на друга.

 

Г о р а ц и о (не отрывая глаз от Первого актера, негромко): Я вас узнал.

П е р в ы й  а к т е р (с поклоном): Вы даже не представляете, милорд, до какой степени мне приятно быть вами узнанным.

Г о р а ц и о (глухо): Принц здесь?

П е р в ы й  а к т е р (укоризнено): Милорд…

 

          Короткая пауза.

 

Г о р а ц и о (глядя в сторону подмостков): Значит, мне туда?

П е р в ы й  а к т е р: А вы думали, сразу на небо?.. Всему свой черед, милорд, всему свой черед... Все помните?

Г о р а ц и о: Все, до последней строчки.

П е р в ы й  а к т е р: Тогда начнем? (Не дождавшись ответа подает знак куда-то вглубь сцены).

Г о р а ц и о (быстро): Постойте!

 

              За сценой - звук труб.

 

П е р в ы й  а к т е р (с улыбкой): Поздно. (Негромко, глядя на подмостки).

                               Теперь не остановит даже небо…

                               И даже если рухнет небосвод,

                               Осыпав звезды, расколов Луну,

                               Равняя горы, высушив моря

                               И выдавив на сушу океан,

                               И все, смешавшись, сгинет в преисподней, -

                               Мы доиграем.

                             

           Свет меркнет. Освещенными остаются только подмостки.

 

           Звук труб повторяется.

 

           Последний раз - и с Богом.

 

           Трубы звучат в третий раз.

 

           (Появившемуся на подмостках Прологу). Ну, где тебя носит!

П р о л о г (с тихой яростью): Это меня носит? Скажите лучше вашему любимчику, чтобы меньше воровал. В гримерной нет ни капли пудры. Едва сумели наскрести со дна коробки. (В сторону собравшихся, лица которых едва видны в темноте, громко и весело). А, зрители уже здесь. Это очень кстати, потому что актеры ждать не любят.

 

           Толпа гудит.

 

            (В сторону Фортинбраса). Ваше величество… (Кланяется, нелепо взмахнув длинными рукавами). Пришли, чтобы посмеяться над неудачником? Умоляю вас только, смеяться потише, чтобы, чего доброго, не разбудить самого себя… (Маргрет). А ты, красотка? Хочешь научиться искусству добродетели за четверть фартинга? Смотри, как бы тебе не пришлось потом отрабатывать это на целый золотой.

 

           Толпа смеется.

 

             (Озрику). А, господин Озрик… Надеюсь, вы не забыли напихать в свои карманы побольше камней, чтобы вас не унесло ветром, когда начнется представление? Потом ищи вас… (Трувориусу). А вы, ваше сиятельство?.. Вот уж не думал, что вы станете заглядываться на подмостки, в особенности на такие, где ваше имя не произносят ни одного раза… Смотрите, как бы вас не обвели вокруг пальца, потому что мы вам покажем таких проходимцев, которым вы не годитесь даже в подметки.

 

            Толпа гудит.

 

            Бог мой… Господа Корнелий и Вольтиманд!.. Никак вы сбежали с того света, чтобы посмотреть, как вам удается управляться на этом?.. Ничего утешительного, ничего утешительного, доложу я вам.

П е р в ы й  а к т е р: Нельзя ли чуть покороче?

П р о л о г: Уложусь в полслова. (Обращаясь к толпе). Ну, дорогие мои… Вижу, что вы все уже оттопырили уши и протерли глаза, и я вас хорошо понимаю, потому что кому же не хочется узнать, отчего нашему принцу понадобилось четыре месяца на то, с чем каждый из вас, я уверен, легко справился бы и за пять минут.

 

            Толпа одобрительно гудит.

 

            Вот только боюсь, на это вам не хватить всей вашей жизни, даже если вы проведете ее возле этих подмостков, да, вдобавок еще, оттопчете себе все ноги.

 

           Толпа недовольна. Раздаются свистки.

 

            Смотрите-ка, какие мы обидчивые… Ладно, ладно, беру свои слова назад. А вот вам взамен другие. Если хотите, чтобы Всемогущий вас помиловал, молчите и, при этом, изо всех сил, потому что молчание - это первейшая добродетель, без которой все прочие - только белила на лице шлюхи. Берите в этом пример с покойников, которые столь же молчаливы, сколь и добродетельны, потому что их добродетель столь же непоколебима, сколь и их молчание, и все это, заметьте, в силу того, что их добродетель молчалива, а молчанье добродетельно, или же, говоря по простому, их молчание беременно добродетелью, не меньше, чем их добродетель молчанием!

П е р в ы й  а к т е р: Ты кончишь когда-нибудь!

П р о л о г: Уже. (Громко, в толпу).

                                                             Пред нашим представлением

                                                             Мы просим со смирением

                                                              Нас подарить терпением.

 

          Толпа весело гудит и хлопает в ладоши.

 

           А теперь - тишина. Тш-ш… Тш-ш… (Прижав к губам палец, Пролог убегает с подмостков).

 

            Тьма окончательно заволакивает сцену, скрыв толпу и оставив освещенными лишь подмостки, которые медленно заливает лунный свет. Едва угадываются лишь силуэты  Г о р а ц и о  и  П е р в о- г о   а к т е р а. Начинается действие.

            На подмостках появляется  Ф р а н ц и с к о, который изображает стоящего на страже солдата. Медленно дойдя до конца подмостков,  он  останавливается, всматриваясь в  темноту.

            Входит  Б е р н а р д о .

 

                                                                     Б е р н а р д о

 

                                                      Кто здесь?

 

                                                                     Ф р а н ц и с к о

 

                                                      Нет, сам ответь мне; стой и обьявись.   

                                     

                                                                     Б е р н а р д о

 

                                                      Король да здравствует!

 

                                                                     Ф р а н ц и с к о

 

                                                                                                        Бернардо?

 

 

      

                                                                     Б е р н а р д о

 

                                                      Он.

 

                                                                      Ф р а н ц и с к о

 

                                                      Вы в самое пожаловали время.

 

                                                                     Б е р н а р д о

 

                                                      Двенадцать бьет. Иди ложись, Франциско.  

 

                                                                     Ф р а н ц и с к о

 

                                                      Спасибо, что сменили; холод резкий

                                                      И мне не по себе.

 

                                                                     Б е р н а р д о

 

                                                                                              Все было тихо?

 

                                                                     Ф р а н ц и с к о

 

                                                      Мышь не шевельнулась.

 

                                                                     Б е р н а р д о

 

                                                                                                      Ну, доброй ночи.

                                                      И если встретишь остальных - Марцелла

                                                      Или Горацио - поторопи их.

    

                                                                     Ф р а н ц и с к о

 

                                                      Я их как будто слышу. - Стой! Кто тут?

 

            Вынырнувший  из  тьмы  М а р ц е л л,  подхватив  под  руку  Г о р а  ц и о,  поднимается с ним по лесенке на подмостки. Короткая пауза.

 

П е р в ы й  а к т е р ( из тьмы, шепотом, Горацио): Да говорите же!

 

                                                                     Г о р а ц и о

                       

                                                      Друзья стране.

 

                                                                     М а р ц е л л

 

                                                                                      И люди датской службы.

 

                                                                     Ф р а н ц и с к о

 

                                                      Покойной ночи.

 

                                                                      М а р ц е л л

 

                                                                                      С Богом, честный воин;

                                                      А кто сменил тебя?

 

                                                                     Ф р а н ц и с к о

 

                                                                                                Пришел Бернардо.

                                                      Покойной ночи. (Уходит).

 

                                                                     М а р ц е л л

 

                                                                                               Эй! Бернардо!

                                          

                                                                     Б е р н а р д о

 

                                                       Что,

                                                       Горацио с тобой?

 

                                                                     Г о р а ц и о

 

                                                      Отчасти, да.

 

                                                                     Б е р н а р д о

 

                                                       Привет, Горацио; Марцелл, привет.

 

                                                                     М а р ц е л л

 

                                                      Ну, что, опять сегодня появлялось?

 

                                                                      Б е р н а р д о

 

                                                      Я ничего не видел.

 

                                                                      М а р ц е л л

 

                                                      Горацио считает это нашей

                                                      Фантазией, и в жуткое виденье,

                                                       Представшее нам дважды, он не верит;

                                                       Поэтому его я пригласил

                                                       Посторожить мгновенья этой ночи,

                                                       И если призрак явится опять,

                                                       Пусть взглянет сам и пусть его окликнет.

 

                                                                     Г о р а ц и о

 

                                                      Чушь, чушь, не явится.

 

                                                                     Б е р н а р д о

 

                                                                                                         Давайте сядем

                                                      И двинем вновь на штурм твоих ушей,

                                                       Для нашего рассказа неприступных,

                                                       Все, что мы видели.

 

                                                                     Г о р а ц и о

 

                                                                                                         Ну хорошо.

                                                       Присядем и послушаем Бернардо.

 

 

                                                                     Б е р н а р д о

 

                                                      Минувшей ночью,

                                                      Когда вон та звезда, левей Полярной,

                                                      Пришла светить той области небес,

                                                      Где блещет и теперь, Марцелл и я,

                                                       Едва пробило час…

 

            В то время, когда  Б е р н а р д о  говорит, занавес медленно опускается, скрыв сцену и действующие лица. Еще какое-то время слышен голос  Б е р н а р д о.

 

 

 

 

                                                                          З а н а в е с.