90-ые годы.
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ХРОНИКИ, РАССКАЗЫ, ВОСПОМИНАНИЯ, ЗАМЕТКИ, РЕПЛИКИ, МЕМУАРЫ, ...

Аристарх Обломов

Рассказ

Профиль Лючии
или
этюды в окне припаркованного Лендровера.
< В эпоху дураков и великих потрясений>

Яблоко большое и кислое - подкидываю и по-футбольному, с лету, ударяю ногой. Яблоко перелетает через пристройку магазина и гулко ударяется о невидимое препятствие - кто-то из приезжающих за покупками поставил с той стороны свой автомобиль. Легковые автомобили там ставить нельзя -площадка техническая, предназначена для разгрузки и погрузки товаров, но "продвинутые" клиенты все равно ставят. Судя по звуку -автомобиль крупный. Это может быть БМВ или Волга, иногда там паркуют Лендровер.

***

В торговом зале постоянно крутят Шуфутинского: "Киса, киса, киса, спи, моя Лариса...", "Прекрасная сеньора, сеньорита, ты, как надежда, мне всегда нужна..." Юлик сменился сегодня утром, но уходить не хочет, вертится возле меня. Чувствую: не терпится поделиться сентиментальными настроениями.
Я бы мог сказать: "Юлик, да она перепортит тебе все существование! Ты знаешь, с кем она жила!? С кем живет!? Наконец, чем живет!? Что значит "вроде, нормальная"!? Ей надо встряску устраивать каждый день: приближать, отталкивать, мириться, ссориться, драться... - ты не сможешь. Надо каждый день пьяным приходить, чтобы она тебя раздевала, обыскивала, ревновала... - у тебя не получится. Она запрезирает тебя... Тут одно из двух: либо ты ее в грош не ставишь, скандалишь, вышвыриваешь... - и она тебя холит, за тебя держится, либо - она презирает тебя."

***

Я - старший грузчик 58 магазина. Продавщицы рассказывают, что я был милиционером. Заведующая знает, что я, как и она, некогда учился в пединституте на филфаке. Грузчиков-милиционеров в магазине уважают. Не любят грузчиков-интеллигентов, таких, как Юлик.

"Юликова" Верка в моей смене. Я поддерживаю за собой реноме умеренно простого, слегка озабоченного коммерческими делами парня, живущего сторонней от магазина бурной холостяцкой жизнью, любителя карт, кутежей и женщин. Верку зажимаю в техкоридоре и провожу рукой от колена до трусиков. Верке я приятен, но страсти ко мне она не испытывает. Ее слабость - Борис, опухший и нетрезвый соучредитель с приватизированного маслозавода. Борис хватает Верку при всех за зад и запускает руку под халат, туда, где груди; она хохочет и виснет у него на шее.
Сегодня Верка в растройстве: ее посадили за кеги, торговать на улице пивом на разлив. Пиво теплое - пенится, и чтобы налить кружку, надо несколько раз сливать пену. Клиенты видят пену и уходят.
Верка восседает, как на трибуне, за полукруглой барной стойкой, обитой со всех сторон глянцевыми виниловыми листами под дерево; передние листы снизу треснули и обломились, в дырку видны беспокойные Веркины ноги в пестрых комнатных тапочках и ярко-желтых носках.
Я сижу за дальним столом летней площадки, дожидаюсь машину с картошкой и пишу в блокнот. Верка это замечает:
- Ты чего пишешь?
- Письмо любимой женщине, отдыхающей третий месяц с мужем на Капри. Италия. Там Максим Горький жил. Обрати внимание, эпиграф: "Пусть же Вам приснится Пальма де Мальорка...."
- Симпатичная?
- Всяких видел выдающихся женщин, но чтоб такую экстравагантную... В первый раз.
- Если она в Италию ездит, зачем ты ей нужен?
- У меня потенциальные перспективы большие. Цыганка по руке нагадала. Или генералом стану, или - страшно подумать! - директором большого продовольственного магазина. Кстати, как правильно написать: Мальорка или Майорка?
Верка теряет интерес:
- Лучше бы мне шоколадку купил...
- На грузчичью-то зарплату?
- У тебя еще есть.
- Есть то, может, и есть, но там и другие Шахерезады есть.
Верка смуглая, похожа на итальянок с картин Боттичелли. Сеньора Лючия или, скорее, донна, так как у Верки пролетарское происхождение.

Борис спотыкается о мои ноги и протягивает потную руку: "смотри у меня".
- Пошел ты...
Садится за фрезер к Верке. Вытаскивает из сетки четвертинку водки, два окорочка, банку фасоли. Верка расцветает. Зовет меня: "Леньчик, иди к нам".
- Не хочу, мне еще картошку разгружать, я сегодня один.
- Ну, выпей с нами 75 грамм. Борису много нельзя, он за рулем.
- На броневике? - спрашиваю Борю.
- Ну.
- Он у тебя битый?
- Ну.
- Бензин жрет... Зачем он тебе?
- Лэндровер!
Верка говорила, что Борису не хватает оборотного капитала.
Герберт Кессен пишет: Если бы мне не хватало оборотного капитала, я бы не жил в такой квартире и не ездил бы в таком автомобиле, я бы спал в цеху, на соломе, под станком… - я бы все продал и вложил в производство.
- Продай бампер, - говорю Боре.
- Кому?
- Кому-нибудь.
- На хрена!?
- Оборотный капитал.
Верка наливает себе и Боре, смотрит на меня:
- 75? А?
- 75 грамм много.
- Ну хоть 50. Я с тобой ножкой поделюсь.
- Чьей?
- Вот, Боря, он уморный, - хохочет Верка.
- Картежник, - глубокомысленно говорит Борис, - Продулся, видать. Ты зам. прокурора Прохорова знал?
- С прокуратурой мало общался. Я не следователь, я - ППСник.
Если бы я стоял рядом, Боря похлопал бы меня по щеке. (Я бы стукнул его с левой в скулу возле уха, он бы слетел под стол... Потом помирились бы.)
Боря от меня за три стола.
Боря листает книжку, что лежала перед Веркой.
- Ленчик подарил на день рождения, - говорит Верка, - Он всем книжки дарит. Ленчик, подпиши, ты обещал.
Подписываю: "Лючии: читай хоть что-нибудь".
Боря: "А чего он тебя Лючией зовет?"
- Потому что похожа на итальянку. Смотри: римский профиль. Нравится? Сеньора Лючия... "Прекрасная сеньора, сеньорита..." А глаза?... Я хочу в Италию. Я нигде не была...
Сидят, пьют. Я поднимаюсь из-за своего стола, надо взглянуть, что там в торговом зале.
- Смотри у меня, - говорит Боря. - К Верке будешь приставать - будешь иметь дело со мной...
Ссориться не охота. (Если я его ударю в подбородок, снизу, в третьсилы - будет нокдаун: он дернет головой и на несколько секунд потеряет сознание.)
- А то смотри, - говорит Боря.
А, может быть, действительно, ему врезать. Удобно сидит. Без размаха с правой, не резко. Чтобы завалилися боком в кеги и потом долго вставал среди катающихся бочек, обрывая пуговицы на вздувающемся от усилий животе...
Изображаю робость:
- Извини, Борис Абрамович... Ты же знаешь, как мы тебе обязаны. Примерно, как Президенту Ельцину. Если б не ты и не такие, как ты, то где бы мы, мудаки, были.
Верка говорит:
- Не выебывайся. Не Борис Абрамович, а Борис Алексеевич.
Боря встает, подходит, пытается меня обнять:
- Ты чё!? Обиделся что ль!?

***

... Закрываю глаза и упираюсь лбом в прохладную темно-зеленую стену. Зеленые масляные стены и текстурированные под дерево коричневые обивки из виниловых листов - это гобелены нашей юности. В эти колера было покрашено и обито все: школьные коридоры и классы, внутренности больниц, дворцов пионеров, отделений милиции, ЖЭКов, общаг, сельских и городских клубов; зелено-масляными и текстурированно-коричневыми были приемные деканатов и нотариальных контор, кабинеты райкомов комсомола, холлы кинотеатров и гостиниц, прокурорские бани, представительства Академии Наук, засаленные полуподвалы столовых, тесные комнаты библиотек, убогие пристройки студий областного телевидения, бараки медвытрезвителей, заводские конторы, лабиринты бетонных многоэтажек КБ и НИИ...

- Ты не заболел? - спрашивает заведующая.
- Пойдемте в кино, Клара Ивановна. Сколько лет в кинотеатре не были?
- Ты лично меня приглашаешь или вообще?
- Вас.
- В городе ни одного кинотеатра не осталось.
- В Москву съездим. Четыре часа и там.
- В Москву, в Москву... Как Чеховские сестры... Сто лет прошло, а все то же...С фотомоделью вон съезди, - показывает на доску объявлений..

Перед кабинетом заведующей на щите ДВП смонтирован фотостенд с модным политическим названием "Наш магазин - наш дом". Ко дню работника торговли заведующая пригласила уличного фотографа, чтобы тот, не отрывая людей от работы, нащелкал характерных кадров. Продавцы к предложению сфотографироваться отнеслись настороженно, опасаясь, что это будет отнесено за счет их зарплаты. Согласилась позировать Верка и два дежурных грузчика. Грузчики сразу отпали за нефотогеничностью. Впереди прогресса оказалась Верка. Фотографу понравился ее апеннинский профиль. Композиции всех снимков построены одинаково: крупным или средним планом Веркин профиль, за ним, как бы фоном, идут холодильные шкафы, стеллажи зала самообслуживания, ряды витрин в секциях, прочие производственные и около производственные виды... Верка на крыльце перед центральным входом, Верка на эстакаде, Верка взвешивает халву...Античный профиль Лючии затмил все.
Заведующая офонарела: "Погляди, что он мне принес?! Убить мало!". Потом успокоилась: " Правду ты говоришь. Никуда не деться - национальная ментальность".

- Может быть, снять его? - говорит заведующая.
- ДВП, что ли?
- Стенд этот дурацкий.
- Пусть висит. Все равно лучше ничего нет.
- А с водкой что? Загони кому-нибудь или увези, чтобы на складе не торчала. Без акцизных марок - ее любой проверяющий сразу увидит.
- Загоню.
- Когда?
- По щучьему велению, по Вашему хотению... через четыре часа сорок восемь минут.
- Пока картошку не привезут, не уходи.

***

Может ли человек, социальное положение или статус семейного клана которого позволяет откладывать каждый месяц пятьсот долларов, приобрести в течении пяти лет контрольный пакет акций районного ЦУМа, несколько киосков, ряды на базаре, недорогую квартиру? - Вполне может. .
Может ли другой человек, социальное положение или статус семьи которого позволяет откладывать каждый месяц в десять раз меньше приобрести то же самое, хотя бы в срок в десять раз дольше? - Никогда! Простая арифметика тут не действует. Размеры стартовых взносов дожны быть сообразны стоимости планов.
Это только новые эко-гении из правительства и жиголо из депутатов могут убежденно рассказывать, как скоро и легко все разбогатеют: есть одно яблоко, постарайся продать так, чтобы затем купить две, продай две - купи четыре..., и богатей до бесконечности. Легенда о всеведущей "ленинской кухарке", продолжается, только теперь не на раздольях государственного управления , а на ристалищах бизнеса.
Коммерческие закономерности имеют свои абсолютные пределы. Для успешного старта в бизнесе должна быть превышена критическая сумма исходного взноса. "Нуль" своей исходной имущественной несостоятельности будешь бесконечно умножать на любые сколь угодно великие коэффициенты личной квалификации, ума, командного интеллекта- итогом всегда будет нуль. Чтобы стать миллионером недостаточно продавать и покупать символические яблоки, надо еще получить наследство от бабушки-миллионерши в размере критического капитала.
Государство разрешило Боре украсть стартовый капитал в виде приватизированного маслозавода. Боря мечтает украсть еще мясокомбинат. Это нынче похвально.
От меня с заведующей "бабушка" откупилось несколькими ящиками некондиционной неоприходованной водки - тоже неплохо, правда, бизнеса серьезного из этого не создашь. Впрочем - хоть какое-то стартовое преимущество; другим не досталось вообще ничего.

***

Юлику нравится Верка.
- Ведь она же не пьет, - говорит Юлик, - Сколько раз тут собирались... Она не пьет и рано уезжает. А кто из магазиновских еще не пьет? Может быть, только Вы еще. Помните, когда Вы ее подвозили? Ей ребенка надо было забрать из гимназии?
- Хорошая женщина, - говорю я, -Самобытная.
Сколько ее знаю, Верка и пила, и флиртовала, как многие другие нестарые продавщицы. К ней в магазин постоянно кто-нибудь приходил. Были "настоящие мужчины" из Азербайджана, студенты-палестинцы.
Оценочные планки наших людей смущают... Любят, ненавидят... Почему!? За что!? Необъяснимо. И всегда неадекватно.
Юлик сопит рядом, мешает работать.
- А почему именно Вы ее подвозили?
- Ступай домой, твоя смена закончилась!
- И, прошу Вас, не называйте ее Лючией. Она - Вера, просто Вера.
Я молчу. Юлик не уходит.
- Она не пьет и серьезная...
- Бесподобная женщина, - говорю я, - А ты, лох, думаешь обеспечить ей светлое будущее в виде автомобиля запорожского завода и гостинки с отдельным входом?
- Вы меня обозвали, - говорит Юлик.
- Как? "Лох", что ли? Это тебе, Юлик, комплимент.
- Предупреждаю Вас , я в университете занимался боксом...
- Вот хорошо! У меня, как раз, спарринг-партнера нет. Встань сюда. Следи за моей правой рукой, на левую не обращай внимания...
Юлик пытается принять стойку и , красиво взмахнув руками, прогнувшись назад, влетает в зеркало раздевалочного шкафа.
Зеркало не разбивается. Юлик оседает на пол и трет лоб.
- Ну, вот еще…Фу-ты, ну-ты…Нельзя так...
Поднимаю его.
- Чуть больше получилось, - говорю я, - Всего лишь ладошкой в лоб. Сказал же , следи за правой.
- Вы левой сделали замах, я отвлекся.
- Просил же тебя: следи только за правой. А, вообще-то, извини. А Верка, конечно, очень милый человек. И жить Вы с нею, наверно, сможете хорошо. Помнишь, как у Хемингуэя: человека можно уничтожить, но победить нельзя.
Юлик задумывается.
- Я не вижу аналогии.
- Главная беда, что и я не вижу. Наверно, это из другой темы.

Верку победить нельзя. Возраст не тот. В эти годы уже не меняются.
- Я ее на концерт Бичевской приглашу, - говорит Юлик.
- "Ель, моя ель, уходящий олень..." Ты оленьи рога когда-нибудь видел?
- Не понимаю Вас.
- А! Пошел ты!

***

Выхожу на грузовую площадку покурить. Верка целуется с Борей. Боря задрал ей юбку и сжимает пятерней ягодицу. Меня заметили. Верка говорит: "Отвернись". Сажусь на парапет и, свесив на улицу ноги, курю.
Передо мной в полразворота Борина машина -английский пятидверный джип Лендровер с высоким квадратным салоном. Я курю и сплевываю перед собой; плевки достают до бампера и до колеса, иногда долетают до капота, реже до лобового стекла.
За спиной стонет Верка.
- Леха, дай ключ от тарной, - просит Боря.
- Там заведующая, идите в душ.
В душе темно и пол скользкий. Но есть за что держаться. Верка наклонится и схватится за поперечную трубу холодной воды. Боря одной рукой будет поддерживать Верку под живот, а второй держать ручку двери, чтобы никто не вошел. Запора там нет. Да он, в общем то, не нужен. Когда кто-нибудь моется - слышно, никто не зайдет. А если зайдет, то преднамеренно. Это - личные отношения. Продавщицы моются - я не захожу. Кричат: подай то, подай это. Подаю, но все равно не захожу. А по заднице в коридоре хлопаю всех, кроме заведующей. И точно угадываю, где под халатом сосок: разговариваю о чем-нибудь, и будто за пуговицу, - хвать. Отмахиваются: ты что!? А какая-то романтика уже возникает.
Боря через магазин возвращаться не стал, вылез в окно: спрыгнул на улицу, там не высоко. Верка идет по коридору, улыбается блаженно. Обнимает меня за талию, прижимается. Стоим так некоторое время.
- Не ласковый ты, - говорит Верка и трется носом о мое плечо.
- Кто из грузчиков дежурит завтра? - говорю я.
- Что?...
- Сергей Макарыч?
- Что?...
- Или Юлик?
- Фу! - Верка слегка отталкивает меня.
- Видимо, Сергей Макарыч.
- "Он уехал прочь на ночной электричке..." - запевает Верка и пошатываясь идет по коридору подсобки в торговый зал. Ноги у нее неплохие, даже красивые, как у певицы Апиной. Только белые. Впрочем, может быть, и у Апиной белые, я ее нормально не видел никогда.
Слышно, как на товарном дворе завелся - громко взвыл и затих - Борин Лендровер.
Заведующая выглянула из кабинета:
- Что там гудит? Картошку привезли?
- Клара Ивановна, Вас ухажеры на Лендровере катали?
- Каком еще Лендровере?
- Счастье, Клара Ивановна - это, когда катают на Лендровере, а еще лучше на Кадиллаке.
- Вот ты купишь и покатаешь.
- Заметано. Правда, что надлежит патрициям, не положено плебеям.
- Ты обо мне лично или вообще?
- Вообще, Клара Ивановна. А, может быть, о себе.
- Про водку не забудь.
- Не забуду. Я про нее, Клара Ивановна, и во сне помню.

(Сборник прозы "Десятая книга", 2000)