Аристарх Обломов

 

Лестница для смотрящих на небо

(драма в 4 действиях)

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

 

Волга:

- в молодости;

- в зрелом возрасте.

Тюль:

- в студенческое время;

- в зрелом возрасте.

Венера; дочь Волги.

Актриса на роль царицы; жена Волги.

Симонович.

Режиссер.

Актер; Жбан.

Драматург; Сорока.

Помощница режиссера; жена Тюля.

Сторож на пентхаузе; Келдыш.

Голоса за сценой.

 

Жильцы микрорайона, участники университетского диспута.

 

Первое действие происходит в пентхаузе рядом со стоящейся вертолетной площадкой, второе – на сцене театра, третье - за столом доминошников в спальном микрорайоне и в квартире Волги, четвертое – в университетской аулитории. Изображаемые события разделены значительными промежутками времени, которые обусловлены новыми положениями героев.

 

 

© arc_oblomov@mail.ru

 

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

 

Необжитый пентхауз. Главная, "панорамная", стена занавешена, в другие стороны виден городской парк (вдалеке), скат крыши и часть стоящейся вертолетной площадки.

 

Сцена первая.

 

Голоса за сценой.

 

ГОЛОС КОНСЬЕРЖА. ... Пока что работает один лифт, вот этот. С вашего позволения музыка, ПИНК ФЛОЙД. Так не слишком громко? Ознакомьтесь с инструкцией слева от вас.

Голос Волги. Да, прочитал.

ГОЛОС КОНСЬЕРЖА. Хорошо. Дорога наверх занимает определенное время. Полюбуйтесь видом из лифта. С увеличением высоты пейзаж обнаруживает новые неожиданные очертания.

Голос Волги. Я один раз был здесь.

ГОЛОС КОНСЬЕРЖА. Я бы даже сказал, в зависимости от высоты подъема, пейзаж, а точнее – среда обитания, изменяется почти до неузнаваемости. Теперь поехали.

Звук движения лифта.

ГОЛОС КОНСЬЕРЖА. С той стороны нас не видно, можете показать им язык.

Остановка, открытие дверей.

ГОЛОС КОНСЬЕРЖА. Направо.

Звуки шагов.

ГОЛОС КОНСЬЕРЖА. Это ключ от первого уровня ваших апартаментов, это - от второго этажа, собственно пентхауза. Пожалуйста, ваша дверь. Мне пройти с вами внутрь? Или хотите, чтобы я прошел в помещение один и все осмотрел?

Голос Волги. Спасибо, не надо.

ГОЛОС КОНСЬЕРЖА. Если заметите на крыше посторонних, позвоните мне. Или, в крайнем случае, нажмите одну из кнопок безопасности. Знаете, где они расположены?

Голос Волги. Я думаю, мне они не понадобятся.

ГОЛОС КОНСЬЕРЖА. Дом еще не достроен, под охрану взято только наше крыло. Вы, как я понимаю, прибыли на уик-энд? Ресторан, к сожалению, не введен в эксплуатацию, бильярдная и игровые залы – то же. Но! На уровне между вторым и третьим этажами работает летнее кафе, с небольшой собственной кухней и "живой" музыкой. Что-то наподобие того, как было много лет назад в холле кинотеатра "Художественный". Впрочем, вы этого не можете помнить. Приятного времяпрепровождения.

 

 

Сцена вторая.

 

Волга и Тюль.

 

Волга входит. Он в магистерской мантии выпускника университета. Выкладывает на стол из компьютерного коробка альбом, диплом, грамоты, поздравительные листы, файлы, бумажные папки, вымпелы, забавные сувениры. Рассматривает их и убирает обратно.

Приносит из кухни кюветы с продуктами, расставляет вокруг стола стулья и передвигает в комнате предметы, создавая некоторый уют. Открывает окна.

 

Сигналит мобильный телефон.

ВОЛГА. Привет. Вы где заседаете? ... Завтра присоединюсь, сегодня не могу. ... У шефа на пентхаузе. ... Пока в единственном числе. Может, сам шеф подъедет. ... О чем со мной ректор говорил? Прямо вам все и расскажу... ... Нормально. Жаль, что ты уезжаешь. ... Не завидуйте, держите за меня руки в кулаках. Перспективы несусветные, потом вас всех сюда перетяну. ... Ладно, бегу, там какое-то шевеление, кто-то пришел. Душевно с вами. ... Ура. (Прячет телефон.)

Продолжает сервировку стола.

Звонок в дверь.

ВОЛГА. Тюль. (Кричит). Тюль, это ты? Открыто. Запри дверь и иди сюда!

Входит Тюль с цветами, озирается, смотрит в одно окно, в другое, перелазит одной ногой на крышу, смотрит, что там, вспомнив, передает букет Волге, ищет по карманам, достает бумажку.

ТЮЛЬ (становясь в сценическую позу чтеца). Ода на восшествие... вернее, на... На что? "На окончание" – банально. Лучше так: "в связи с началом великих дел..." Или нет...

ВОЛГА. Потом. Достань из кюветы консервы и пооткрывай.  

ТЮЛЬ. Кто-то еще будет?

ВОЛГА. Мы с тобой. Посидим, помечтаем... Не исключена вероятность, что заглянет сам шеф.

ТЮЛЬ. Боюсь.

ВОЛГА. Представлю тебя, как надлежит, согласно деловому этикету.

ТЮЛЬ. Вокруг тебя в торжественной зале было столько людей, что я к тебе и подойти не решился, помахал рукой издали.

ВОЛГА (ставит цветы в вазу). Я заметил.

ТЮЛЬ. Ты выглядел эффектней всех. Гордо взошел на трибуну, отчеканил речь, гордо сошел в залу... Профессора выстроились в очередь пожать руку. Вот бы мне так держаться...

ВОЛГА. Это не я, а шеф. Рукопожатия и поздравления предназначались ему. До четвертого курса, пока шеф меня не выделил и не начал опекать, меня в деканате и на кафедрах узнавали через раз.

ТЮЛЬ. Дай шапку примерю. Через два года и мне такую наденут.

ВОЛГА. Четырехуголка магистра.

ТЮЛЬ (примеряя). Шапка Мономаха. 

ВОЛГА. Смотря для кого.

ТЮЛЬ. Или терновый венец.

ВОЛГА. Ну, это уж слишком.

ТЮЛЬ. Я ломтик лососины попробую. Можно?

ВОЛГА. На упаковке написано: "Семга копченая"

ТЮЛЬ. Семга, горбуша, форель, омуль – все лососевые. (Читает). "Килокалорий... столько-то, без ГМО..." Ты покупал?

ВОЛГА. Шеф говорит: посмотри в холодильнике, там, кажется, есть что поесть, не траться зазря. Я лишь кока-колу купил. А это "Анчоусы ".

ТЮЛЬ. Отовсюду слышу: анчоусы, анчоусы, суше, суше, а я долго не знал, что это такое. Оказалось, рыба... Мы тут, как черепахи в океанариуме.

ВОЛГА (обводя рукой полукруг). Тут сделают панорамное окно – полностью стеклянную стену, в которую будет виден проспект и собор, в этой стороне будет терраса с глухими высокими стенами и открытым верхом, дизайнеры создадут что-то вроде сада...

ТЮЛЬ. А в этой стороне что? Кирпичи, бетонные блоки...

ВОЛГА. Строится вертолетная площадка.

ТЮЛЬ. Круто! (Читает ярлык на ястве.) "Кулебяка..." бяка-бяка... Похожа на рулет...

ВОЛГА. Тарелок достаточно, ложки есть, еще ножи и вилки.

ТЮЛЬ. Дай, помогу.

ВОЛГА. Ты не знаешь, где что лежит.

ТЮЛЬ. А сам  хозяин точно будет?

ВОЛГА. Шеф здесь не живет. Сказал, может быть, заедет, но маловероятно. По расписанию мне к нему на доклад послезавтра утром. Мудрый человек, дает вечер на сабантуй и свободный день, чтобы прийти в себя.

ТЮЛЬ. Меня тоже на курсе в упор не видят. На научных секциях с докладами выступал. Хвалили, подарком наградили. А на улице поздороваешься с профессором, смотрят, как на пустое место: кто такой? чьих, холоп, будешь? Тебе тысяча предложений...  Ты – на-рас-хват!

ВОЛГА. Тысяча предложений.

ТЮЛЬ. Ты-ся-ча!

ВОЛГА. У меня, в общем-то, выбора нет. Иду однозначно в ведомство шефа. Он не настаивает. Говорит, служи пока, где хочешь, а когда настанет срок первого серьезного назначения, возьму тебя к себе. Возможно, проверяет. Да и что я без него? Лучше сразу к нему.

ТЮЛЬ. Конечно, вдруг обидится. Скажет, испытывал тебя...  

ВОЛГА. Не буду рисковать.

ТЮЛЬ. В Британии было замечено, что чиновники, которые не едут в Ост-Индию, а остаются в метрополии ближе к начальству, делают карьеру намного быстрей, хотя общественное мнение утверждало обратное. 

ВОЛГА. Через три-четыре года перетяну тебя к себе. Садись. Готово. Приступаем.

ТЮЛЬ (берет бокал с вином). Мы вдвоем столько сможем хорошего для людей сделать.

ВОЛГА. Верю в это.

ТЮЛЬ. Виват тебе. Виват твоему шефу. Виват нам всем.

Скандируют: Виват! Виват! Виват! (Пьют.)

ТЮЛЬ. Вино вкусное, я не пил такого никогда.

ВОЛГА. Подарок шефа. У него погребок старых французских вин.

ТЮЛЬ. Повезло тебе!

ВОЛГА. Повезло.

ТЮЛЬ. И мне, что тебя встретил.

ВОЛГА. За дружбу и, как ни высокопарно звучит, за наши великие или хотя бы просто – большие дела, свершения.

ТЮЛЬ. Мы с тобой, как Цезарь и Марк Антоний, Октавиан Август и Агриппа... Растрогался... Дай я тебя поцелую. (Обнимает и целует Волгу.)

ВОЛГА. Много не пьем. Еще не вечер. По глоточку. (Пьют.) Ешь! Угощайся! Смотри, сколько всего!

ТЮЛЬ (читает торговый ярлык упаковки). "Мясо омаров. Содержит витамины А, В, В6, йод...".

ВОЛГА. В аквариуме есть пять штук живых.

ТЮЛЬ. Омар – это лобстер.

ВОЛГА. Ты варить их умеешь?

ТЮЛЬ. Наверно, как раков: покраснели - и вынимай.

ВОЛГА. Их потом надо как-то щипцами разбивать...

ТЮЛЬ. Панцирь, видимо, толстый. (Читает надпись на другой упаковке.) "Трюфели белые в кокосовой стружке..." Конфеты, что ли?..

ВОЛГА. Что за мужик там вертится?

ТЮЛЬ. Где?

ВОЛГА. На стройплощадке. В каске.

ТЮЛЬ (подходит к окну). Кирпичи подносит.

ВОЛГА. Куда ты ушел?

ТЮЛЬ (возвращается к столу). "Шампиньоны в сметане..." Грибы считаются полезными, потому что в них много микроэлементов.

ВОЛГА (смотрит в окно). Кирпичи носит...

ТЮЛЬ. Носит. А еще много микроэлементов...

ВОЛГА. Не Симонович ли?

ТЮЛЬ. Кто?

ВОЛГА. Симонович. Я был на первом курсе, когда он выпускался. Ты его в университете уже не застал.

ТЮЛЬ. Его фотография есть на стенде "Научные достижения студентов". Победитель разных олимпиад, конкурсов, диспутов... Целая галерея по нему...

ВОЛГА. Похож.

ТЮЛЬ. Не он.

ВОЛГА. Мы не пропускали ни одного диспута с его участием. Бил оппонента наповал, не жалел. Для младших курсов он был бог... "PARS PRO TOTO. Достаточно капли воды, чтобы судить о свойствах океана". "VIVERE MILITARE EST. Жить значит бороться!"

Пауза.

С чего ему быть здесь, на стройплощадке...

ТЮЛЬ. Не он.

ВОЛГА. Наверно, не он. Я ошибся.

ТЮЛЬ (достает из кюветы баночки и рассматривает этикетки). Черная икра стоит дороже, чем красная.  Люблю черную икру. И красную тоже.

ВОЛГА. Лопай, сколько влезет, в холодильнике еще есть.

ТЮЛЬ (берет бокал). Чуточку отхлебну, с твоего позволения.

ВОЛГА (поднимает свой бокал). За нас.

Пьют.

ТЮЛЬ. Мы с тобой столько сможем. Кинетические усилия двух умных, понимающих друг друга людей не удваиваются, а удесятеряются. Считается, надо выделить два-три главных вопроса, и все, что ни делаешь, ориентировать на них. Бить в одну цель. Результат будет неопровержимый.

ВОЛГА. А в качественном плане, то есть по значимости?

ТЮЛЬ. Блестящий! Достойный высшей награды, мирового признания!

ВОЛГА. Нам, первокурсникам, тогда казалось, что Симонович обязательно получит или Нобелевскую премию, или какую-нибудь Пулитцеровскую... На худой конец, специальный грант Академии Наук...

ТЮЛЬ. Главное, ни под каким предлогом не отклоняться от фундаментальных вопросов.

ВОЛГА. А какие они, эти фундаментальные вопросы?

ТЮЛЬ. Вступишь в службу в Ведомство, оглядишься – сразу станет ясно. Это ведь только говорят, что все известно, апробировано, решено. Ничего не решено! Разве так бы жили?!

ВОЛГА. Согласен. Когда приходит новый человек, даже не гений, а просто незаурядный человек – он видит окружающий мир с иного ракурса. И сразу замечает несовершенства...

ТЮЛЬ. Именно! Несовершенства локальной среды обитания, а точнее – несуразность жизненной конструкции, созданной предшественниками. Опорные плиты – исходные постулаты – просели и расшатались, а некогда полноводный акведук – ложе творческой мысли – не несет уже искристой живительной воды...

ВОЛГА (вскрикивает). Это он! Он! Симонович! Точно!

ТЮЛЬ. Может быть, и он.

ВОЛГА. Давай его пригласим.

ТЮЛЬ. А что?.. Крупный талант, человек с опытом... Даст нам напутствие.

ВОЛГА. Иди, позови.

Тюль уходит.

 

 

Сцена вторая.

 

Влазят в окно Симонович в строительной каске  и жилете сигнального цвета, за ним Тюль. Симонович снимает каску и молча протягивает руку Волге.

 

ВОЛГА. Присоединяйтесь к нам, если не затруднит.

СИМОНОВИЧ. Такое дело никогда не затруднит. (Вытирает руки о жилет и быстро садится.) Неплохо живете. (Наливает себе вина и накладывает в тарелку. Жуя.) По какому случаю?

ТЮЛЬ. По поводу магистерского диплома.  Вот (Показывает на Волгу.) наш, так сказать, новоиспеченный ученый специалист. Сегодня официально завершил полный курс вуза.

СИМОНОВИЧ. Какого?

ВОЛГА. Универ.

Симонович (ест). А-а! Было дело.

Едят молча.

Волга и Тюль переглядываются. 

ТЮЛЬ. Я первый раз здесь. Пентхауз – это хорошо или плохо? Летом на крыше очень жарко.

СИМОНОВИЧ. Для тех, у кого пентхауз, жара не проблема. Надо – поставят по нескольку кондиционеров на каждую стену.

ВОЛГА. В пентхаузе главное – обозрение из окон. Тут  с двух сторон вид на историческую часть города.

ТЮЛЬ. Первый пентхауз – Александрийский маяк. Он был такой высокий, что служащие с него не спускались, а помногу месяцев жили наверху.

Молчание.

ВОЛГА. Потом его разрушили... и теперь не известно, как было на самом деле.

СИМОНОВИЧ. Не-е! Они спускались, сразу под ними были помещения крепости, там они и жили вместе с гарнизоном. (Ест.)

Молчание.

Симонович (перестает есть, смотрит на них). Солонка...

ВОЛГА. Что?

СИМОНОВИЧ. Солонка тут есть?

ТЮЛЬ (вскакивает). Сейчас, сейчас...  Где-то видел...

Волга показывает: там.

ТЮЛЬ (приносит солонку). Пожалуйста.

Симонович (густо солит, съедает некоторое количество и кладет вилку). Курить не воспрещается?  

ТЮЛЬ. Наверно...

ВОЛГА. Да, да, можно.

Симонович (Волге). Как тебя?

ВОЛГА. По имени-фамилии? Волга...

СИМОНОВИЧ. Волга, Волга...

ВОЛГА. Волга Игнат.

Симонович (закуривает). Значит, магистр?..

ВОЛГА. А вы... Как вы?..

СИМОНОВИЧ. Я то?

ВОЛГА. Ну, как ты?..

СИМОНОВИЧ. Пока тут...  Большие надежды на летнюю ярмарку...  Будут вербовать зазывал, клоунов. Следом большая промышленная выставка - перейду туда.

ВОЛГА. А потом?..

СИМОНОВИЧ. После, если заработаю чуть-чуть деньжонок, можно будет открыть свое шапито. Тюль. Шапито – это маленький цирк.

СИМОНОВИЧ. Не нужно ни акробатов, ни манипуляторов. Одни клоуны. Типажи, наподобие масок dell'arte: важный чиновник, торговка и самый главный персонаж – дурачок-Петрушка, он же Панталоне, Полишинель, Труффальдино – который будет колотить палкой чиновника, ругаться с торговкой и время от времени изрекать философские афоризмы и максимы. (Наливает в стакан вино, выпивает.) Представьте! Петрушка чем-то недоволен: бу-бу-бу-бу... Торговка верещит: тё-тё-тё, тра-ля-ля... Мелкий бытовой вопрос...  Вокруг смех. Снова: бу-бу-бу, тра-ля-ля... И вдруг – прыжок,  кульбит, преображение! Глубокомудрое высказывание из Ксенофана или Эразма Роттердамского!

"Коли б руки имели быки, или львы, или кони,

Коли б писать умели они, точно ветреные люди,

Кони коням бы богов уподобили, быки – быкам, а львы – львам,

Предав бессмертным наружность своей породы.

Не так ли ты, о человек..."

И так далее. Или обличительный монолог в духе посланий Цицерона к Катилине:

А потом – опять бытовые свары: Петрушка охаживает торговку веником, чтоб не обманывала покупателей, чиновника – палкой, чтоб был справедливым... (Бьет рукой по каске и бросает на пол.) REDUCTIO AD ABSURDUM, доведение до нелепости... Положи-ка мне вон того. (Придвигает Волге свою тарелку.)

Волга исполняет просьбу. Симонович сосредоточенно ест.

Можно палатку псевдовосковых фигур на какой-нибудь площади поставить. Каждый день гримировать статистов и выстраивать несколько новых смысловых композиций. А экскурсовод, переодетый в лицедея, будет рассказывать по поводу и в лицах пространные увлекательные истории. Про Казанову, Черную маску, пирата Дрейка, казнь Анны Болейн... (Вдруг запевает.)

"Черный ворон, что ты вьешься,

Над моею головой..."

Но квинтэссенция в другом!

Волга и Тюль переглядываются.

(Тюлю.) А знаешь в чем?

ТЮЛЬ. В чем?

СИМОНОВИЧ. Смальта и искусственные ценные камни.

Пауза.

Антре! (Выбрасывает на стол несколько разноцветных стекляшек.) Из таких камней сделаны египетские мозаики Нового царства. Ими инкрустированы залы дворцов античности и эпохи Возрождения. Смальтовыми вставками искрились полы торжественных зал в домах именитых вельмож... 

Пауза.

Я узнал секрет изготовления старинной смальты.

ТЮЛЬ. Стекло на основе кремнезема SiO2...  с какими-то добавками...

СИМОНОВИЧ. Мне рассказал один старик на вокзале. Я подробно записал. По его рецептам можно варить все. Аналоги драгоценных камней: рубин, топаз, сапфир, аметист... Смальты – какие угодно... И, главное, не в граммах, как варят в ювелирных мастерских, а в килограммах. (Присмоктывает и показывает пальцами.) Это мани-мани - большие деньги.

ТЮЛЬ. Смальта использовалась в яйцах Фаберже...

СИМОНОВИЧ. Смекаешь!..  Можно расплавлять и наносить на металл. Это легко. Можно запечь прямо дома. (Смотрит на Тюля.) У тебя есть дом?

ТЮЛЬ. Есть.  

Едят молча.

Робко подходит Венера.

 

 

Сцена третья.

 

Те же и Венера. Она в запахнутом плаще и кроссовках, в руке целлофановый пакет.

 

ВОЛГА. Присаживайтесь.

Венера садится на край стула.

Тюль, куверт даме!

ТЮЛЬ. Сей момент!  (Убегает за приборами.)

Венера поправляет волосы, достает из пакета цветастый платок и накидывает на плечи.

Симонович (не обращая внимания на нового человека). Или: выложить из белых и темно-синих смальтовых сегментов астрологическую сферу с изображением всех известных моделей жизни и пространства.

ВОЛГА. Для чего?

СИМОНОВИЧ. Просто так. Для чего строят гроты и падающие башни? Однозначно сказать, что истина тут, а не там – нельзя. В свое время Павел Флоренский на одном из диспутов высказал мысль, что изображение по правилам перспективы не является более высоким видом искусства по сравнению со всеми предшествующими формами; это лишь разные миры, со своей конструкцией, языком и другим ракурсом на жизнь.

ВОЛГА. То есть всякая аномалия – вернее то, что в настоящий момент считается аномалией - это просто другая человеческая "истина", которую при желании можно возвысить над другими?

СИМОНОВИЧ. Да, примерно.

Тюль приносит тарелку и фужер,  обслуживает гостью.

ТЮЛЬ. Пожалуйста. Я вам положу, а дальше сами берите.

Венера начинает осторожно есть, стараясь не обращать на себя внимания; только на нее падает чей-то взгляд, она замирает.

СИМОНОВИЧ. Фужеры отражаются в столешнице стола. Красиво? Красиво. Или: парковое сооружение, а, может, и дворец мэрии; а там площадка для танцев - вся из одинаковой полупрозрачной смальты, которая будет и отражать, и светиться из глубины...  На такой поляне уже неудобно будет выпрыгивать какой-нибудь белендряс "иди ко мне, моя самочка". Фигурный вальс, танго - одновременно строго и современно...  В матовом глянце плит будут отражаться каблучки и белые ножки дам...   (Венере.) Разрешите пригласить вас на танго. (Вытаскивает ее на свободное пространство и пытается выполнить фигуры.) Где музыка, черт вас побери?!

ВОЛГА. Тут есть рояль. Тюль!

ВЕНЕРА. Я сейчас. (Уходит.) 

Симонович садится.

ВОЛГА (декламирует).

"Я – крик, я – небо...

Я – эхо жизни…

              Я – Галактика..."

(Вопросительно смотрит на Симоновича.)

СИМОНОВИЧ. Не припомню, чье? Велимира Хлебникова?

ВОЛГА. Твое!

СИМОНОВИЧ. Было... (Улыбается довольный.)

Тюль играет на рояле и поет "Гаудеамус":

"Gaudeamus igitur,

Juvenes dum sumus!

Post jucundam juventutem,

Post molestam senectutem

Nos habebit humus!

 

...

Волга и Симонович подходят к нему с бутылкой шампанского и пытаются подпевать. Потом переходят на студенческо-походную "А все кончается, кончается...".

Возвращается Венера,  переодетая в платье и туфли.

ВОЛГА. За Alma Mater, нашу путеводную звезду!

ТЮЛЬ. Ура!

Все вместе. Ура! Ура! Ура!

Пьют. Выходят на средину комнаты.

ТЮЛЬ (взбирается на рояль и открывает верхние фрамуги). Друзья, а замечаете ли вы небо?

ВОЛГА. Помните, как у Пушкина:

"Куда бы нас ни бросила судьбина,

И счастие куда б ни завело,

Все те же мы, нам целый мир чужбина,

Отечество нам Царское село..."

Все вместе. Университет...  Славься! Славься! Славься!

Пьют.

ТЮЛЬ. А все-таки, замечаете ли вы небо?

ВЕНЕРА. Я каждую ночь вижу Млечный путь, метеоритные дожди, падающие звезды...

ТЮЛЬ. Когда падает звезда, надо быстро загадать желание, сформулировав его полной и однозначной фразой, как школьное математическое определение.

ВЕНЕРА. Я каждый раз загадываю...

ТЮЛЬ. Впрочем, мистика и прорицания - ерунда! От самой личности зависит львиная доля успеха, окончательный выбор всегда за нею...

СИМОНОВИЧ. Выбор – это аберрация молодости, иллюзия...

Пауза.

Но если смотреть с позиции, что любые новые социальные процессы естественны, то все, что происходит, в том числе с нами – варианты нормы.

ТЮЛЬ. Конечно! Каждый сам обеспечивает свою карьеру, личное счастье... Не будет же некий имярек выбирать за меня, что мне делать, к чему стремиться, чего достигать. Не сумевший себя организовать расплачивается за собственную глупость... 

СИМОНОВИЧ (садится). Кажется, Чернышевский заметил, что люди легко распространяют действие неблагоприятных социальных законов на других, но себя почему-то считают исключением... 

ТЮЛЬ. Вы это в каком смысле?

СИМОНОВИЧ. Валяй дальше. Это я так... (Наливает полный стакан вина и выпивает.)

ВОЛГА (Симоновичу). Я помню, на одном из семинаров ты выступал и много говорил о теории высокой себестоимости ошибок... Ты отвергал рутинные нормы рутинного общества и утверждал, что к неординарной личности они неприменимы... 

Симонович (пьянея). Я витийствовал!.. Среди моих фанатов подобный эпатаж был тогда в моде... Ошибся, виноват – не так управлял, не туда завел или сам запутался, убил бога в своей душе... – вот тебе револьвер с одним патроном и пустая комната...  Прошло пять лет. (Он переворачивает стакан вверх дном.) И все забыто. Я тогда опубликовал две или три статьи...

ВОЛГА. Речь не о том...

СИМОНОВИЧ. Я понял, о чем ты спросил...

ТЮЛЬ. Хотите, я сыграю вам Моцарта или Шопена! (Идет к роялю. Играет.)

Симонович (поднимается со стула). Тапер, смени клавир! Что-нибудь культурно-танцевальное! (Встает перед Венерой.) Вы прекрасны, мадам! Вашу руку!

Тюль играет танго. Симонович и Венера танцуют на заднем плане, потом просто стоят, покачиваясь в такт музыке. Симонович ей что-то рассказывает, избыточно жестикулируя.  

Волга вновь перебирает, содержимое компьютерного ящика, с которым пришел, просматривает буклеты, листает подарочный университетский альбом – что-то ищет. 

ВОЛГА (занимает место во главе стола, откупоривает новую бутылку). Прошу за стол. (Стучит ножом по графину.)

ТЮЛЬ. Выпьем еще. Я так хорошо играл, а они так хорошо танцевали...

ВОЛГА. Прошу, прошу. Рассаживайтесь.

Все рассаживаются.

Послушайте! Что я нашел в памятном альбоме для выпускников этого года. Текст пятилетней давности за подписью С. Симонович. Пассаж большой, прочитаю выдержку.

"… Люди, переставая жить на Земле, продолжают лететь в бесконечности, растягивая пространство на годы своей земной жизни. И где-то в квантовых срезах среди миллиардов физических мгновений летят, мыслят и действуют Гомер, Еврипид, Сулла, Катилина, Октавиан Август, Агриппина, Марк Аврелий, Карл Великий, Франциск Ассизский, Петрарка, фра Анджелико, Казимо Медичи, Леонардо да Винчи, Никколо Макиавелли, Николай Коперник, Мишель Монтень, Вильям Шекспир, Григорий Отрепьев, Иоганн Бах, саардамский плотник Петр Алексеев, Бартоломео Растрелли, Витус Беринг, Дэвид Юм,  Бенджамин Франклин, Джованни Казанова,  княжна Тараканова, Александр Радищев,  Павел Романов, Петр Багратион, Николай Карамзин, Томас Мальтус, Наполеон Бонапарт, Надежда Дурова, Артур Шопенгауэр,  Отто Коцебу, Петр Чаадаев, инсургенты Пестель и  Каховский, канцлеры Горчаков и Бисмарк, Виссарион Белинский, Алексей Суворин, Петр Кропоткин, Николай Миклухо-Маклай, Мария Ермолова, Артюр Рембо, Бернард Шоу, Игнат Гриневицкий,  Борис Савинков, Чарлз Спенсер Чаплин, Александр Блок, генерал Май-Маевский, Лев Троцкий, Константин Циолковский, Умберто Нобиле,  Андрей Платонов, Сальвадор Дали, каудильо  Франко  Баамонде,  Вальтер Ойкен, Федерико Феллини, команданте Чегевара, Лев Ландау, Валентин Катаев,  замполит Саблин,  Владимир Высоцкий, отец и сын Тарковские, Юлия Друнина, Сергей Довлатов, …, мой прадед, дед, …, мгновения прошлой жизни каждого из нас ныне сущих … И, возможно, однажды, на сгустке пространства или на границах галактик, мы все встретимся…И, может быть, тогда всё, или многое, в каждой отдельное судьбе прояснится, истинные значения скрытых переменных сделаются понятны, и жизнь человека, как ограненный алмаз, засветится по-новому..."

Симонович плачет.

Сидят молча, не притрагиваясь к еде.

ТЮЛЬ (запевает).

"Vivat academia,

Vivat professores!

Сгинь печали тяжкий груз,

Крепни, славься наш союз,

Век звучи наш голос!"

 

Никто не поддерживает.

Вдалеке слышен гул вертолета.

Под окнами проходит сторож: "Не толпись! По местам! Не толпись! По местам!"

Венера быстро собирает свои вещи и убегает. Симонович надевает каску и идет на вертолетную площадку.

"Не толпись! По местам!"

Гул вертолета раздается совсем близко.

ТЮЛЬ (подбегает к одному окну, к другому, кричит). Над нами! Над нами! (Вскакивает на стол и выплясывает танец дикарей; показывает пальцем в потолок.) Вон он! Вон он!

 

Сцена четвертая.

 

Вертолетная площадка.

 

Слышен то приближающийся, то удаляющийся гул вертолета.

Свет прожектора выхватывает угол посадочного сектора и Симоновича в каске, ярком жилете и рукавицах, стоящего на горке кирпичей.

Рев зависшего вертолета, имитирующего посадку. Вверху зеркала сцены появляется колесо и часть шасси.

 

ЗАНАВЕС.

 

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

 

Сцена театра с выгородкой на спектакль "Царь Никто".

 

Сцена первая.

 

Главный режиссер театра, в строгом костюме и при галстуке, к которым он явно не привык, и Волга, одетый в "генеральский" форменный мундир своего ведомства, поднимаются на сцену из зала, за ними с папкой и авторучкой следует помощница режиссера, которая записывает ремарки режиссера и гостя. На софе в белых шерстяных носках сидит актриса, загримированная под царицу, но в обычной современной одежде. У суфлерской будки, свернувшись калачиком, спит драматург, который при виде вошедших испуганно вскакивает и убегает.

РЕЖИССЕР. ... Меркантильная мораль,  культивация низменных вкусов, кризисы, кризисы, кризисы... Сложное время. И особенно приятно, что вы, так сказать, вдохновились прекрасным и отдали дань нашему скромному искусству... (Останавливается на передней сцене.) Как видите, мы уже обжились. Мне сообщили, что вы видели с балкона, инкогнито, репетиции трех наших спектаклей. Было, видимо, много легкомысленного, мы позволяли себе кричать друг на друга... Если б я знал... Надеюсь, вы понимаете издержки творческого процесса...  У нас сейчас незабываемый момент: ютились невесть где, почти без отопления, при плохом свете, зал на двести мест с приставными стульями... А тут – такое великолепное здание, с просторной сценой, вращающимся кругом... У нас теперь зрительских мест больше, чем в Комеди Франсез! Все немного ошалели... Есть желание не ударить в грязь лицом, оправдать высокое доверие... (Помощнице режиссера.) Аглая Иосифовна, нам кофейку, пожалуйста!

ПОМОЩНИЦА РЕЖИССЕРА. С сахаром или без?

РЕЖИССЕР. Что вы глупости спрашиваете?! Несите все! (Волге.) Нам передали, что вам и вашим референтам понравились наши смелые постановки, и вы решили...

ВОЛГА. Вас неверно информировали. Нам ваши постановки не понравились.

РЕЖИССЕР. Как?! Мы не боимся и привлекаем современных драматургов. Спектакли, возможно, вы заметили, ставят режиссеры, смело заявивших о себе...

ВОЛГА. Что вы считаете в данном случае смелостью? Постановку "Гамлета", где герой раз пять за спектакль по поводу и без повода сбрасывает с себя одежду, оставаясь в абсолютном неглиже?

РЕЖИССЕР. Мы заключили договор с этим модным режиссером, но, честно признаюсь, что он и нас несколько беспокоит своей склонностью к эпатажу...

ВОЛГА. Мы не имеем претензий к данному режиссеру. И, кроме того, нас совершенно не интересует творческое кредо вашего театра.

Помощница режиссера приносит поднос с чашечками, стаканчиками и бутылкой коньяка.

РЕЖИССЕР. Может быть, по чуть-чуть коньячку?

ВОЛГА. Спасибо, я полагаю, пить коньяк нам сегодня не следует.

РЕЖИССЕР (помощнице режиссера). Ступай, ступай!

ПОМОЩНИЦА РЕЖИССЕРА. А кофе?

РЕЖИССЕР. Унеси! (Волге.) Тогда извините за банальный вопрос: почему вы выбрали нас и предложили столь выгодные условия аренды?

ВОЛГА. Вы отдадите нам за это один свой спектакль.

РЕЖИССЕР. Один наш спектакль?

ВОЛГА. Да.

РЕЖИССЕР. Вам?

ВОЛГА. Именно. Вас что-то смущает?

РЕЖИССЕР. Возьмите, хоть пять! Не совсем понимаю вас...

ВОЛГА. Нам пять не нужны. Один из заявленных вами спектаклей вы переделаете так, как мы вам скажем.

РЕЖИССЕР. Судя по тому, какую выгородку нам приказали поставить,  этот спектакль – "Царь Никто"?

ВОЛГА. Да, "Царь Никто".

ПОМОЩНИЦА РЕЖИССЕРА. Мы хотели снимать его с репертуара...

РЕЖИССЕР. Честно говоря, мне даже неудобно перед вами... что не могу сколь-нибудь адекватно отблагодарить... Крайне незадавшийся спектакль. Аглая Иосифовна, доложите.

ПОМОЩНИЦА РЕЖИССЕРА. Два раза играли его на основной сцене, три раза на летней площадке. Каждый раз провал.

РЕЖИССЕР. Трудно будет что-то выжать. Предвижу полный неуспех у зрителей. Даже если ставить его в программу раз в полгода - дай бог, если наберется ползала. Вам, как своего рода соавтору, я думаю, захочется большего.

ВОЛГА. Мы обеспечим вам аншлаг на все эти спектакли.

РЕЖИССЕР. Очень вам признателен. Трудностей, сознаюсь вам, со спектаклем превеликое множество. Актрису на главную женскую роль с горем пополам нашли. На стороне. Вы ее в спектакле не видели. Черногорка по национальности. Смотрится занятно даже вне текста. Впрочем,  текст для ее роли не важен.

ВОЛГА. Она что, совсем ничего не говорит?

РЕЖИССЕР. Играет на смеси нескольких иностранных языков... Подобно тому, как разговаривала Екатерина Романовна Дашкова. Та, что была директором Санкт-Петербургской Академии Наук...

ВОЛГА. Я знаю, кто такая Екатерина Дашкова.

РЕЖИССЕР. Извините. Смотрится вроде оригинально. Было два прогона. А вот  с исполнителем главной мужской роли – тупик. Двое наших актеров, которых мы пробовали, напрочь выпадают из темы. Приглашали способного актера из молодежного театра – еще хуже. Не знаю, что делать. Может быть, дать указание драматургу, чтобы переписал текст?

ВОЛГА. Ни в коем-случае!

РЕЖИССЕР. Проблему, однако, надо решать.

ВОЛГА. Надо.

РЕЖИССЕР. А как?

ВОЛГА. Главную роль в спектакле буду играть я.

РЕЖИССЕР. Вы?! Да, да... А почему нет...

ВОЛГА. В пьесе надо будет произвести изменения.

РЕЖИССЕР. Пьеса, так сказать, доморощенная, можно переписать, как заблагорассудится. Знаете, у нас в театре есть несколько замечательных  актеров – если переписать "под них", может получиться неординарный спектакль.  Проблем с авторским правом не возникнет.

ВОЛГА. Текс должен быть переписан не "под них", а как скажу я.

РЕЖИССЕР. Да, да... Никаких проблем.

ВОЛГА. Автор вы?

РЕЖИССЕР. Упаси господь, этим ремеслом не занимаюсь. У нас тут парень подвязывается. Шалопай, неудачник, из милосердия взяли... Раньше сказки писал, фаблио. Фаблио – это что-то наподобие... Ах, да, извините... Строго говоря: это – эксперимент; пьеса – всего лишь набросок, несколько малосвязанных эпизодов, сваленных в одну кучу... Авторская трактовка спорная, а верней, ее вовсе трудно как-то сформулировать. Правда, режиссер-постановщик попытался выстроить некий смысловой ряд... В общем: вопросы ставятся,  а ответа нет... Личность одинока – ну и что? Личность эгоистична и самонадеянна – ну и что? Ощущение собственной избранности, возвышения над другими услаждает человека и создает в его жизни  трагедию – ну и что? Нет конкретики, доведенности до отчетливого вывода... 

ВОЛГА. Поэтому спектакль нас заинтересовал.

ПОМОЩНИЦА РЕЖИССЕРА. И критика сразу на это обратила внимание...

Раздается грохот. По ступенькам на сцену поднимается актер. Он пьян, повторно задевает за что-то и едва ни падает. Его подхватывает под руку помощница режиссера.

АКТЕР. Аглая Иосифовна, вы сегодня, как французская булочка, так бы и съел. (Интимным тоном.) С кем проводите остаток вечера?

Подходит режиссер.

(Берет помощницу режиссера за руку.) Позвольте облобызать ручку. (Целует.) А лучше маленький пэзе в румяную щечку...

РЕЖИССЕР. Ты зачем пришел?

АКТЕР. Мне сказали, заказана выгородка на "Царя Никто", приглашена актриса...

РЕЖИССЕР. А ты кто, актриса?!

АКТЕР.  Матвей, я вот что подумал. Его надо играть как современника, сибарита, пустомелю, не задумываясь над той бредятиной, что он несет - просто отрываться по полной: с ним красивая баба, выпивка, деликатесы... холопы лебезят... Он оттягивается над ними и над собой...

РЕЖИССЕР. Ты уже не играешь эту роль.

АКТЕР (замечает Волгу, подходит к нему). Простите, коллега, не заметил. Костюм – люкс! Сразу в десятку! (Жмет Волге руку.) Так сказать, трепетно слежу за вашим неиссякаемым творчеством...  Ваши последние актерские работы, не побоюсь признаться, произвели  неизгладимое впечатление... Учебник!.. От души желаю успеха. (Обнимает и целует Волгу.) 

РЕЖИССЕР (берет актера за плечо). А теперь оставь нас, пожалуйста. Аглая Иосифовна, проводите! Это вы его предупредили?

ПОМОЩНИЦА РЕЖИССЕРА. Как вы могли подумать?! Я всегда с особым уважением отношусь к  вашим указаниям...

АКТЕР (передразнивая). Ти-ти-ти... (Замечает стоящего драматурга.) А-а, вундеркинд-садист! Все заумные философы, молодой человек,  плохо кончали: Сократа отравили, Томаса Мора обезглавили, Ницше сошел с ума...

ДРАМАТУРГ. Я не хочу с вами разговаривать. Вы пьяны.

АКТЕР. Матвей, выгони его вон. Этот козерог, а точнее – овн, перепортит все стадо.

ПОМОЩНИЦА РЕЖИССЕРА. Пойдемте, я вас провожу.

АКТЕР. Обожаемая, так как же насчет остатка вечера?.. (Поворачиваясь к режиссеру.) Матвей, мы - коммерческий театр... На хре... Зачем?!  Только люди нездоровые и лицемеры могут протестовать против хорошей закуски и изысканного вина... Образно выражаясь, конечно... (Идут. Останавливаются.) Матвей, убей его в самом начале. Чего ему мучаться, гадать... Так он делает, не так?.. Все равно дурак-человек не угадает... Царица моя, не оставляй меня... (Обнимает помощницу режиссера. Уходят.)

РЕЖИССЕР (подходя к Волге). Понимаю, что привлекло ваш интерес. Аспект вины исходного положения человека в обществе. Своего рода современный экзистенциализм. (Скороговоркой.) Человек, родившийся в, так сказать, привилегированной среде, или оказавшийся в ней волею случая, уже сам по себе грех и источник нового греха, он принужден еще отвечать за грехи своих не всегда нравственных праотцев и благодетелей. Герой спрашивает: почему? или экзистенция моя, как человека, личности – это не я, а – мы, усредненная общность тех, кто создал и окружает меня? но где же тогда мое место перед престолом божьим, перед которым я обязан предстать один, как перст, обнаженным, каким был в миг своего рождения, и кто тогда я?.. Если я – как все, то какой же это я?!.. (В обычном темпе.) Если вы поможете нам с заполнением зала, мы поставим для вас Сартра, например, "Дьявол и господь Бог" или "Мухи". Экзистенциальные мухи, засиживающие нашу жизнь за грехи наши...

ВОЛГА (улыбнувшись). А если грехов было мало или не было совсем?

РЕЖИССЕР (смеется). И мух будет меньше...

ВОЛГА. Но ведь еще и "чужие" мухи - за грехи других, как у Сартра.

РЕЖИССЕР. Потому что первородные или малозначительные грехи у человека есть всегда, он о них может и не знать. А еще грех преимуществ социального положения,  грех властолюбия, грех почитания недостойного кумира...  Все взаимосвязано.

ВОЛГА. У экзистенциалистов герой не в состоянии изменить свое окружение-оболочку?

РЕЖИССЕР. Целые литературные направления в двадцатом веке бились над этой проблемой – и доказывали, и подчас довольно убедительно, что сделать это не только возможно, но и должно.

ВОЛГА. Оптимизм важен... Особенно в молодости. Но с годами ... Даже при столь веской аргументации,  не слишком верится... 

РЕЖИССЕР. Простите, во что?

ВОЛГА. В прорыв оболочки-окружения: традиционных отношений между людьми, способов ведения дел. Как это сделать? Кому это под силу?

РЕЖИССЕР. Герой пьесы пытается по своему вырваться из кокона традиционных ограничений; он мечется не находя...  Он говорит  царице: "Удаляя себя от вас, я приобретаю другую жизнь, и она, то есть жизнь в измененном ракурсе – моя страна, мои подданные - обретет другого меня, очищенного и верящего, и уже не сможет вследствие этого сама не перемениться к лучшему". Тут чувствуется что-то интересное по замыслу, хотя не доработанное... Далее, конечно, чушь – идет ничем не оправданное понижение...  Царица по тексту пьесы должна примитивно ответить: "Возможно, так. Но скорей всего этого слишком мало для обретения вами и вашими подданными новой жизни".

ВОЛГА. Он ее любит?

РЕЖИССЕР. Не знаю.

ВОЛГА. Тут не экзистенциализм, а – а что-то от раннего классицизма.

РЕЖИССЕР. Вечная тема: каждый второй думающий человек, будь то монарх, директор спичечной фабрики, бригадир уборщиц в административно-хозяйственной части, на каком-то этапе своей социальной деятельности мечтает улучшить жизнь на доступном его воле клочке пространства. Он предпринимает экстраординарные шаги, почти никогда не угадывая время и место и не попадая в точку, в страстном желании лучшего совершает глупости и злоупотребления и, в конце концов, устает, понимает, что не так это просто – что-то изменить в мире, и далее уже поступает, как все, лишь временами огрызаясь и демонстрируя остатки своей некогда выпуклой индивидуальности.

ВОЛГА. Замкнутый круг.

РЕЖИССЕР. Замкнутый круг.

ВОЛГА. Неужели так фатально? Почему дураку-человеку не дан шанс соединиться в едином оптимистическом потоке с окружающей жизнью?

РЕЖИССЕР. Да-а... Вечная проблема совмещения несовместимого...  У нас с этим незадавшимся спектаклем голова кругом пошла... Бросить жалко – средства затрачены, держать в репертуаре дальше – нет никакой возможности...  Впрочем, мы с вами можем попробовать иные трактовки. Вы выступали на профессиональной сцене?

ВОЛГА. Вероятно.

РЕЖИССЕР. Для него она (Показывает на актрису.) – так было задумано первоначально в пьесе - зеркало. Зеркало! Но что-то не склеилось в постановке или материал плохой... Герой не смотрится в нее, а просто ее созерцает, потому что вокруг него из близких людей больше никого нет. А героиня находится весь спектакль на сцене и ничего не делает. Как вы считаете, может дать задание драматургу, чтобы сочинил царице какие-нибудь знаменательные поступки, истерику в связи с чем-либо, парочку философских монологов?

ВОЛГА. Жить с венценосным монархом не значит ничего не делать...

РЕЖИССЕР. Вообще-то, первоначально она у нас говорила довольно много. Но потом возникли проблемы с исполнителем роли царя, его надо было как-то поднять, выделить... Ее роль сократили, а теперь решили – пусть играет, но на иностранном языке.

ВОЛГА. Пожалуй, так будет лучше.

РЕЖИССЕР. А ее "полунемое" присутствие можно оживить некоторыми фривольностями в общении супругов. Для простого зрителя. Ему же, сами понимаете... На философские проблемы ему наплевать. Сейчас, вы знаете, героинь принято раздевать: и в пьесах Шекспира, и у Островского, и даже у Чехова. Это делают в знаменитых академических театрах. Стало каноном!

ВОЛГА. Надеюсь, вы меня раздевать не собираетесь?

РЕЖИССЕР. Для мужчин это не обязательно. Один раз дадим, как она переодевается за прозрачной ширмой, тело у нее прекрасное, другой раз - ... еще что-нибудь придумаем. И два-три ненавязчивых элемента эротической игры между супругами.

ВОЛГА. Н-нда. Может быть.

РЕЖИССЕР. Недавно прочитал, у Керкьегора, что экзистенциализм...

ВОЛГА. Довольно. Экзистенциализм – это не более, чем красивая выдумка. Вернемся в обычные координаты. Для нашего выбора было важней, что драматург развивает в пьесе живую тему "Человек и власть".

Помощница режиссера за спиной Волги показывает знаками находящемуся за сценой драматургу, чтобы он подошел.

РЕЖИССЕР. Да, что-то в этом роде. Оно даже актуально; все стремятся хоть к какой-нибудь - большой ли, маленькой - автократии, к возможности управлять другими, не имея для этого ни знаний, ни стажировки у тех, кто умеет управлять... А ответственности никакой. Как, скажем, человек, не умеющий управлять самолетом, захотел его пилотировать просто потому, что ему нравится кресло в кабине пилота... 

ВОЛГА. Менеджмент, то есть управление – это, в первую очередь, скучные государственные стандарты, которые каждое должностное лицо обязано выполнять ежедневно.

РЕЖИССЕР. Я, наверно, неточно выразил мысль.

Робко входит драматург.

Вот он сам. (Драматургу.) Подойди.

ДРАМАТУРГ (краснея и заикаясь). Христос был против возвышения человека над человеком. Он говорил: я как вы. Матвей Левий, свирепый сборщик налогов, отказался от своего ристалища, где воспарял, и побрел раздетым и сирым вслед за Христом, уверовав в высшую справедливость без возвышения одного человека над другим.

ВОЛГА. Цивилизованные общество не может существовать без жесткой системы управления, как любой иной сложный механизм. А так как дело приходится иметь с людьми, эгоцентричными, самовлюбленными, амбициозными, или просто ленивыми или, хуже того, аморальными, элемент принуждения неизбежен.

ДРАМАТУРГ. Ошибка в эксперименте, манипуляции... не подберу...  человека над человеком должна иметь высокую себестоимость... Реально она существует, то есть себестоимость, или в данном случае это неверный термин... только для того, по кому проехал каток... но не для того, кто совершил насилие над другой личностью... кто запустил этот каток...

ВОЛГА. Если я отправляю своего подчиненного в командировку не в Мюнхен или Прагу, к чему он привык и воспринимает как норму, а в ненавистную ему отечественную Тмутаракань, которая тоже входит в круг его служебных обязанностей - я совершаю насилие над другой личностью или нет? 

ДРАМАТУРГ (не слыша вопроса). Разве нормально такое положение дел, когда все самое святое и неприкосновенное имеет меновую стоимость, как тривиальная материальная субстанция, пустяковый предмет быта?! Важен аспект не продажи – нет, то есть – да, тут особая тема, и, возможно, цена продажи в разрезе предложения человеком себя неизбежна, хотя тут много можно говорить и спорить... – несправедливо и аморально наличие покупной цены. На право считаться талантом, на карьеру, на народную любовь, на право совершать безнаказанно преступление... Бог не дает человеку право на покупку этих категорий... Ибо это есть душа... Вы не имеете право закрыть спектакль...

РЕЖИССЕР. Ты чего мелешь?! Господин Волга, напротив,  намерен протежировать ваш дурацкий спектакль... А ты вместо благодарности... Уйди!

ВОЛГА. Пусть продолжает.

ДРАМАТУРГ. Общество фактически разрешает физический и моральный разбой, лишение жизни другого человека. На все есть меновая стоимость. Да! Да! Да! Это почти гласно разрешено - в кодексах расписано, что и сколько стоит - потому что касается людей из массовки, но для себя вы, находящиеся на самом верху социальной иерархии, вы не придумали меновой стоимости. Старый маразматик, натворивший бездну темных дел "во благо отечества", принесший людям слезы, вмиг перечеркнутые надежды,  унижения, несчастья...  в лучшем случае прослезится однажды в плечо верной супруге, находясь в лирическом расположении духа: а ведь ошибался я тогда, был неправ, нет мне прощенья... и продолжит жить, как ни в чем ни бывало. Какая для него себестоимость его ошибки? Мизерная! Его меланхолическое раскаяние не искупает и миллионной доли тяжкого греха перед людьми...

Пауза.

ВОЛГА. То есть вы утверждаете, что у всех ошибок, в первую очередь ошибок высокого уровня принятия решений, должна быть предельно высокая нравственная себестоимость? В чем она должна выражаться для предполагаемого виновника:  в уходе его в религию, в публичном покаянии, в помещении его имени в люстрационные списки?

ДРАМАТУРГ. Нет!

ВОЛГА. А в чем же?!

ДРАМАТУРГ. Вы невнимательно смотрели спектакль.

ВОЛГА. В чем же, черт возьми?! 

ДРАМАТУРГ. В создании культа преждевременного ухода.

Пауза.

ВОЛГА. Может быть, может быть... Я это где-то уже слышал...

РЕЖИССЕР (драматургу). Ступай, ступай.

Драматург, опасливо озираясь, идет к кулисе.

РЕЖИССЕР.  Пацан, мальчишка... Не обращайте внимания. Он подумал, что вы хотите закрыть спектакль. (Поворачивается в сторону драматурга и резкими движениями показывает, чтобы тот исчез, испарился.) Аглая Иосифовна!

Аглая Иосифовна уходит вслед за драматургом.

Пауза.

ВОЛГА. У  вас самодержец задается вопросом: по какому праву он может вершить судьбами других людей, а не оставаться равным среди равных?

РЕЖИССЕР. Да, банальность, общее место, драматург повторяет школьные зады. (Передразнивает.) "По какому праву"? По такому! Иначе в стране все рассыплется. И в театре все полетит в тартарары, если я начну цацкаться с молодыми авторами, очередными режиссерами, актрисами одной роли...

ВОЛГА. Мы, кажется, отвлеклись.

РЕЖИССЕР. Самодержца в спектакле с некоторой натяжкой можно понять. Он не готовился к власти и не хотел ее.

ВОЛГА. Это грешит против жизненной правды. Царь молод, он – умный, деятельный человек. Кто и когда при живом и пытливом уме отказывался от власти? Власть единственная субстанция, которая сама по себе, в единственном числе, может быть достаточной для обретения любой, даже самой ничтожной жизнью и смысла и счастья.

РЕЖИССЕР. Полностью с вами солидарен. Я же говорил, пьеса слабая. Возьмите другую.

ВОЛГА. Другую брать не будем.

РЕЖИССЕР. Тогда - перепишем.

ВОЛГА. Если не власть, то что может наполнить одною собою жизнь?

РЕЖИССЕР. Достоевский говорил – религиозная и нравственная гармония, Толстой - всеобщая любовь между людьми.

ВОЛГА. Всеобщая любовь - гипотетическая материя, неподвластная человеческой воле. Власть же может быть приобретена конкретными сознательными действиями. Любовь – это биология. Как заставить себя и других что-то или кого-то любить? Дать каждому по психотропной таблетке? Привить в мозгу патологический процесс, влияющий на определенные участки восприятия?

РЕЖИССЕР. Мы можем сформулировать драматургу задание, чтобы он переписал, как нужно.

ВОЛГА. А как нужно?

РЕЖИССЕР. Как вам угодно. Не примите меня за беспринципного. Беспринципен не я, а предмет, о котором говорим. Последствия власти не имеют отчетливых критериев оценки. При существующем подходе кто-то всенепременно будет "за", оправдывая любую низость. Поэтому каждый деятель может быть уверен, что его обязательно похвалят.

Голос драматурга из-за кулис. Критерий! Да, да... Критерий! Он! Вот! Самое... Самое важное!

На край сцены вступает драматург.

ДРАМАТУРГ (сильно волнуясь). Вы все только говорите... А разум переполнен желанием власти над другими...  Лицемер говорит, что нужен бог, а желает власти... Ничтожество, в профессиональном смысле...  оно тоже говорит, нужен бог, и кустарно, гаечным ключом, монтирует конструкцию живых судеб, как плохую декорацию... Гуманный образованный человек не должен так поступать...

ВОЛГА. А что он должен сделать? Возопить: " Господи, пронеси мимо эту чашу?" Или как там у вас в пьесе?

ДРАМАТУРГ. "Ты всесилен, господи. Подыщи мне долю иную, ибо эта не по моим слабым силам. Ты подносишь чашу, а я не хочу испить..."

ВОЛГА. Но кто-то должен везти и этот воз.

ДРАМАТУРГ. Вот! Вы даже не сомневаетесь!.. Иисус принял распятие, чтобы спасти мир... 

ВОЛГА. И что из этого следует? Шатко...

ДРАМАТУРГ. Если в тонкой науке человековедения не сомневаться и не верить в гуманную суть своего сомнения, не будет ни жертвы, ни спасения.

РЕЖИССЕР. Чего ты несешь?! Только время у нас отнимаешь!

ДРАМАТУРГ. Человек, который берется управлять большим количеством людей, должен обязательно выработать понятные критерии добра и зла применительно к своей деятельности. Если он не захотел сделать этого или не смог – значит, он управлял вслепую, а при таком способе доброе и злое в его деяниях распределилось в лучшем случае напополам. То есть очень многим он принес жизненный разлад, вред, горе... Единственное искупление для него – преждевременный уход. Аутодафе, которое он обязан устроить сам себе, карающая аутокончина - как произошло с Александром Македонским, Нероном, Александром Первым Романовым...

Помощница режиссера уводит его.

Нечетко слышен гул взлетающего вертолета

 

 

Сцена вторая.

 

РЕЖИССЕР. Познание истины методом художественного творчества? Понимаю вас. Может быть, действительно - чем черт не шутит! – не в техноинформационном буме, не в коконе вселенской вины и даже не во всеобщей любви духовное будущее человечества, а – во вновь открывающихся возможностях возрожденного искусства?

ВОЛГА. Не уверен. Хотя было бы, наверно, хорошо. Но,  к сожалению, лозунг "Искусство спасет мир!" актуализация даже не прошлого века, а позапрошлого. Слишком далеко. Точка невозврата уже пройдена.

РЕЖИССЕР. А ваш метод?

ВОЛГА. Познание жизненных закономерностей методом художественного творчества? Это относительно ново.

РЕЖИССЕР. А не боитесь получить неверный результат? Ведь новейшее искусство фактически не оказало сопротивления фетишизации материальной стороны быта, живописанию насилия, медийной проповеди сексуальной вседозволенности... Или вам известны критерии, по которым можно определить истинный результат от фальши?

ВОЛГА. Знаете, как Достоевский исследовал нормативные и психопатологические варианты поведения человека? Он задиктовывал конспекты повестей своим подражателям, а те, изощряясь в диких фантазиях, писали учебные произведения и читали их ему... В этих инспирированных исповедях он нередко открывал новое для себя... Искусство не капризно, оно может проникнуть в любые грязные закоулки, рассмотреть под увеличительным стеклом плевки и ржавые набойки на ботинках, услышать журчанье артезианских рек и трение  легочной плевры...

РЕЖИССЕР (обводя рукой выгородку). А вот, так сказать, место сценической жизни героя. Царица загримирована, ждет...

ВОЛГА. Она понимает, о чем мы говорим?

РЕЖИССЕР. Понимает.

Волга мерит шагами сцену в разных направлениях. Актриса с безразличным видом сидит на софе, откинувшись на спинку и положив ноги на табуретку.

Волга, проходя мимо актрисы, щекочет ей подошву, она вздрагивает и испуганно убирает ноги с табуретки.

РЕЖИССЕР. Извините, это шутка или включить в мизансцену?

ВОЛГА. Включить.

РЕЖИССЕР (помощнице режиссера). Пометьте.

Включается громко музыка.

РЕЖИССЕР. В чем дело?! Что за безобразие?! (Помощнице режиссера.) Разберитесь!

Помощница режиссера убегает за кулисы. Музыка прекращается.

Это музыка из спектакля. Эпизод, где самодержец и царица танцуют танец.

ВОЛГА. Вальс?

РЕЖИССЕР. Вальса тогда не было. Менуэт, стилизованный под современность. (Актрисе.) Подойдите.

Актриса становится перед режиссером и Волгой.

Аглая Иосифовна! Где вы?!

ПОМОЩНИЦА РЕЖИССЕРА (высовывает голову из-за кулисы). Произошло случайное включение...

РЕЖИССЕР. Пусть следит за моими командами. А вы идите сюда, будете помогать. (Волге и актрисе.) Попробуйте просто походить под музыку. В паре, потом расхождения и схождения... Музыка!

Включается музыка. Волга и актриса, следуя знакам помощницы режиссера, сначала робко, затем все уверенней танцуют подобие менуэта.

РЕЖИССЕР (обрадовано). Не ожидал, не ожидал!.. Смотритесь вы хорошо. Этот номер будет у вас по высшей категории.

ВОЛГА. Вы представляете его больше мечтателем, чем прагматиком.

РЕЖИССЕР. Мне кажется, герой понимал, что в государстве столь скромными усилиями ничего не исправить. Но его жег стыд, что он не может сделать нечто существенное, и потому фактически бесполезен на земле. И он пошел на самообман - в какой-то момент он уверовал, что ему удастся. И вера сделала его значительней и сильней.

ВОЛГА. Вера всегда граничит с эфемерностью.

РЕЖИССЕР. У него появилась даже некое макиавеллевское коварство. Помните сцену, где он разговаривает с мятежниками, которые, зная о его колебаниях, пришли требовать его отречения...

ВОЛГА. Интересная сцена.

РЕЖИССЕР. Можем прямо сейчас наметить схему движений и эмоций. (Актрисе.) Встаньте сюда. Вы будете обозначать гвардейцев-мятежников, явившихся требовать отречения. (Помощнице режиссера.) Наденьте на нее треуголку. (Волге.) Вы хорошо помните эту сцену?

ВОЛГА. Да.

РЕЖИССЕР. Сначала он ошеломлен. Так бесцеремонно входят, когда хотят убить... Но они нерешительны и что-то долго объясняют... Он понял из первых фраз, чего им от него надо, и дальше уже не слышит... Может показаться, что им овладел патологический страх... Царь выглядит обессилевшим, притихшим, судорога перехватывает его лицо, он пытается улыбаться... (Волге.) Пока играйте только фактурой, телом, не пытайтесь изобразить переживания... Так... Хорошо. Он почти утратил сознание... бредит... смешивая слова на родном и чужих языках... Но вот прострация достигла предела... И внезапно прекращается! Далее перед нами не несчастный потерянный человек – лицедей. Царь падает на колени, жестко уткнувшись лицом в сиденье кресла. Потом он медленно приподнимается и, расцарапывая лицо об обивку, садится. И он уже другой!..  У него появляется идея расправиться с непокорными царедворцами. Он смеется самому себе и хлопает в ладоши. Что вы хотите? Отречения? Поставить подпись? Где? Давайте! Впрочем, нет!.. Он понимает, что вступил в переговоры и что сейчас, в этот миг, его не убьют. Он тянет. И все более нарастает ощущение власти над ситуацией и над ними. Появляется кураж.  Что вы хотите?! Чтобы я отрекся под принуждением?! А не будет это слишком унизительно для вашего отечества?! Для вашего пусть даже бывшего... или покойного...  монарха?! Ваша офицерская честь – она же есть у вас дворянская офицерская честь! – она не позволит совершить этого?! И он замечает в лицах колебание. Он подходит к каждому из них... Ведь не позволит?! Ваша! честь! офицера?! (Волге.) Останавливайтесь перед каждым и смотрите в лицо. (Актрисе.) А вы каждый раз делайте шаг вправо, чтобы перед ним постоянно кто-то оказывался. Так... Так...  Он видит, что предводитель инсургентов всыпал в его бокал порошок. Он сам берет бокал и, осклаблено улыбаясь в глаза генералу, проливает его между пальцами. Так, так. Хорошо!  И не дожидаясь реакции на свой поступок, кричит: "Пистолет мне!" Генерал дает ему пистолет. (Дает Волге пистолет.) Обычная ассоциация в таких сценах: сейчас он поникнет, отвернется, обопрется ладонью на стол и направит пистолет себе в грудь... Мгновенное замешательство, самодержец, не раздумывая,  стреляет в генерала. Генерал убит наповал. Страшный вопль: "На колени!" Он победил...  (Волге.) Стреляйте!

Волга стреляет. Из дула что-то вылетает и попадает в актрису – она падает.

РЕЖИССЕР (демостративно-обессилено садится). Великолепно! Мы с вами создадим шедевр!

Волга растерянно стоит над актрисой. Помощница режиссера опрыскивает актрису водой, поднимает на ноги.

РЕЖИССЕР. Это пробка, простая пробка...  Кто-то подшутил... Подлецы!

Актриса (придя в себя, наступает на Волгу). Черт побери вас с вашим самокопанием! Я – актриса и хочу просто играть роль, а не ломать голову над вашими дураковскими философическими установками! (Далее ругается на иностранных языках.)

Волга выдерживает ее натиск; она пятится и уходит в сторону.

РЕЖИССЕР (хохочет). Царь Никто перед таким женским напором обязательно бы отступил.

ВОЛГА. Я еще не вошел в роль.

РЕЖИССЕР (актрисе). Встаньте на прежнее место.

ВОЛГА. Зачем он стреляет в генерала? Минуту назад он говорил, что хочет отойти от государственной деятельности?

РЕЖИССЕР. Уж мы то с вами знаем: что такое бравада человека собственной незаменимостью...   Его жалобы, что он очень занят, что он нарасхват, что его рвут на части, что он не имеет ни минуты покоя... лукавые демонстрации, что он желает уйти... И что такое в самом деле оказаться вдруг вне этой востребованности...

ВОЛГА. Я спрашиваю о сценической логике.

РЕЖИССЕР. Мне кажется, вы преувеличиваете рассудочность героя. Он поступал чаще по наитию, не задумываясь над философским содержанием.

ВОЛГА. А если бы он задумывался?

РЕЖИССЕР. Он так и сделал, и это стало катастрофой для него. Мы консультировались у известных специалистов. Оказывается, слабая личность, которая не обещала озарений и выдающихся свершений,  нередко имеет больший шанс достигнуть на государственном поприще чего-либо существенного.

ВОЛГА. Но почему?! Потому что от них мало ждут и многое прощают?

РЕЖИССЕР. Не знаю. Да и не очень верю в такую закономерность. Вы хотите выяснить? Выясняйте. (Кричит за кулисы). Качели готовы?

Голос. Готовы!

ВОЛГА. А, может... Так происходит потому, что всякий сколь-нибудь неординарный человек, желая сделать много нового и полезного, часто берется за непосильное?

РЕЖИССЕР.  Если брать по большому счету: что один человек может изменить?! Тем более, все земное и небесное создано сверхсовершенно... 

ВОЛГА. Н-нда. Любопытно...  Ну, хорошо. Вы сказали, качели.

РЕЖИССЕР. Вверх, вниз. Вверх, вниз. Вверх, вниз. И каждый раз меняется заставка на заднике; символы власти: триумфальная арка, парад, ликующая толпа, взлетающие вверх шапки, каземат, виселица, лобное место...

ВОЛГА. Откуда взялся этот ряд?

РЕЖИССЕР. Ассоциации постановщика. В них, если вдуматься, точно поймана неисповедимая суть власти. Именно качели! Один раз качнулся и взлетел вверх – слава, другой раз – плаха... А человек всего лишь стоит на одной и той же доске...

ВОЛГА. Я не видел пьесу полностью. Чем она заканчивается? Он у вас гибнет?

РЕЖИССЕР. Да.

ВОЛГА. Как?

РЕЖИССЕР. Преждевременно... уходит...  У зрителя создается впечатление, что он удаляется куда-то в глубину пространства, к горизонту. У нас еще есть хороший задник с радугой. Можно попробовать его.

ВОЛГА. Уходит на небо...

РЕЖИССЕР. Можно и на небо. Если подкрутить круче аппарель, то получится: на небо.

ВОЛГА (в телефон). Вызовите к подъезду мою машину.

Волга и актриса качаются на символических качелях.

Временами слышен отдаленный гул взлетающего вертолета.

Каждый раз, когда Волга возносится вверх, за ним, на заднике сменяется фоновая картинка. Потом на одном из периодов актриса исчезает, и он качается в одиночку.

Затем исчезает и он.

Громкий гул вертолета; летят листья, конфетти.

 

ЗАНАВЕС.

 

 

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.

 

Сцена первая.

 

Большой доминошный стол во дворе обычного спального микрорайона.

Несколько пестро и просто одетых мужчин в основном пенсионного возраста. Среди игроков и наблюдателей Келдыш, Жбан, Волга, затем Сорока и Тюль. 

 

Играют в домино, молча, сосредоточенно, выражая эмоции гримасами, жестами и вздохами.

Келдыш заканчивает партию, считает очки.

Смешивают костяшки и разбирают вновь.

КЕЛДЫШ. Где он так долго?! Два шага...

ЖБАН. Гильберт говорил: расстояние лучше измерять дорогой пройденой, нежели a priori, путем предстоящим.

Играют. Подходит Тюль с сеткой и рюкзаком, в которых гремят бутылки

ТЮЛЬ. Здравствуйте, труженики подворотни! (Снимает рюкзак и прислоняет к ножке стола за спиной Келдыша.)

Келдыш (не отрываясь от игры). Кто там?

ЖБАН. Тюль.

ТЮЛЬ. Это я. Здоров.

КЕЛДЫШ. Здоровей видали. Жбан!

ЖБАН. Допустим. Что?

КЕЛДЫШ. В какую сторону Сорока ушел?

ЖБАН. Туда. Или туда...

КЕЛДЫШ. С концами закатился – взял деньги и... Как в тот раз.

ЖБАН. С большой долей вероятности могу предположить, что Сорока вернется.

Играют.

Возвращается Сорока с бутылкой самогона.

КЕЛДЫШ. Нормальную водку в магазине не мог взять?!

СОРОКА. Я там везде должен.

Келдыш отодвигает от себя стакан. Сорока и Жбан выпивают.

Сорока (Тюлю). Будешь?

ТЮЛЬ. Если угостите.

Сорока наливает ему, Тюль пьет.

ТЮЛЬ. Несложная в изготовлении крепкая водка, наподобие современной, была уже у конкистадоров. Ее делали в Европе из зерна или слабого вина. Плыли на каравеллах и прятали ее от матросов. Потом опаивали ею индейцев.

Молча играют.

Представления о Земле всего за сорок лет до Колумба было другое. Почти такое же, как за два с половиной тысячелетия до того, во времена Елены Троянской. Когда Одиссей, Агамемнон, Менелай отплывали после разрушения Трои домой, они думали, что плывут...

КЕЛДЫШ. Кто плывет?

ТЮЛЬ.Одиссей, Менелай... Неоптолем пошел пешком... А Ясон поплыл на север через жерло Геллеспонта и Босфора...

КЕЛДЫШ. Геллеспонт? (Крутит пальцем у виска.)

ТЮЛЬ. Географических карт не было. Философы и логографы рисовали какой-то обмылок, с фигурными очертаниями , плавающий посреди океана.

ЖБАН. Да, так оно и было...  Знания о Вселенной со времен троянской войны до эпохи Возрождения не претерпели сколь-нибудь существенного научного пополнения.

ТЮЛЬ. В Древнем Риме и даже в Египте Нового царства они были совершенней.

ЖБАН. Да, конечно... Оно так...  Египет Нового царства – нет. У них, как везде на Востоке, не придавали особого внимания общей конструкции, а развивали теории отдельных стихий: воздуха, земли, воды, огня, дерева, металла...

ТЮЛЬ. Древние греки учились у египтян. А Кампанелла и Коперник у древних греков.

КЕЛДЫШ. Мужики у рюмочной сидят?

СОРОКА. Не видел, я в другой стороне был.

КЕЛДЫШ. Туда, что ль, сходить.

ЖБАН. Коперник – да... 

ТЮЛЬ. Над ним смеются, что как  практик он не владел даже навыками арабских астрономов, но в своих предположениях о гелиоцентрической системе он ошибся только, приняв орбиты планет не за эллипсные, а за кругообразные и сохранив в расчетах неудобные птолемеевские  эпициклы и дифференты...

Где-то вверху гудит вертолет.

Сосредоточенно играют.

Сорока и Жбан выпивают.

Сорока (Тюлю). А тебе хватит.

ТЮЛЬ. Хорошие времена были...  Купец Монолиза, или Джокондо, или как их там, приводит к Да Винчи свою примитивную жену, которая хлопает глазами на немолодого странноватого художника и глупо улыбается... Но художник видит в ней Идеал! И пишет Идеал!.. Казалось бы, что там, в той картине?!. По количеству профессиональной работы чуть больше, чем "Черный крест" или "Черный круг"  у Малевича.

ЖБАН. Да... Наверно, так.

ТЮЛЬ. Вера была в человека – в человека как в чудо. Аж до сих пор протянулась эта леска, тонкая, как лазерный луч... 

КЕЛДЫШ. А я ничему не верю.

СОРОКА. А чему верить-то?! Всё врут.

ЖБАН. Философские теории иногда указывают путь.

СОРОКА. Что ни предсказывают, что ни обещают, а жизнь все равно идет по-другому.

ЖБАН. Конечно... Несовершенство научного метода, иногда подмена поиска истины сиюминутной целесообразностью...

КЕЛДЫШ. Я в ничьих советах не нуждался.

ТЮЛЬ. А я больше других слушал.

КЕЛДЫШ. Ха-ха! Как заведешь свою молотилку – ничем не остановишь.

ТЮЛЬ. Я имею в виду в административно-хозяйственном плане. Власть, начальство, жену. Я никогда не обращался за социальной помощью, но верил, что городская администрация, ее службы и должностные лица предназначены для того, чтобы сделать мне хорошо. Если открывался телефонный номер, по которому можно было жаловаться на коммунальный сервис, я верил, стоит мне только позвонить, все сбегутся ко мне, чтобы устранить неисправность. Я оканчивал муниципальную гимназию в пригороде и верил, что меня ждут лучшие вузы Европы. Я никуда не уехал, учился в университете и верил, что получаю элитное образование, что лучшие компании мира только и мечтают, как бы приобрести себе такого специалиста, как я. Я верил, что милиция, прокуратура, правозащитные организации на моей стороне, ни за что не дадут в обиду, обязательно выручат, заступятся... И это доставляло множество сладчайших мгновений.

ЖБАН. А что... Интересно. Одна из моделей оптимального поведения, а, следовательно, и счастья. Вполне может быть...

СОРОКА. Люди.разные. Одни довольствуются крохами, а других, сколько не ублажай, все мало. Да еще убиваются – не того, дескать, хотели.

ТЮЛЬ. Один диктатор выиграл большую войну. Все его поздравляют: такое достижение, такая победа... А он в трансе. Он себе намного значительней цели ставил. А это для него что... неудача, трагедия...

Голос жены Тюля. Григорий!

ТЮЛЬ. Порассуждать и помечтать – главное удовольствие в жизни интеллектуального человека. Древние греки говорили, нет ничего лучше времяпрепровождения в беседах мудрецов.

СОРОКА. Тихо сам с собою левою рукою я веду беседу...

Голос жены Тюля. Гришка! Тюль! Тюля!

ТЮЛЬ. Меня нет. (Взваливает на спину рюкзак.) Обещал посуду сдать.

КЕЛДЫШ. Откуда у тебя столько? Вроде не пьешь и не собираешь.

ТЮЛЬ (машет рукой). А-а! У соседей свадьба была, на лестничную площадку выставили. Жена подобрала – чего добру пропадать. (Уходит.)

Келдыш вращает пальцем у виска, Сорока закатывается мелким смехом.

ЖБАН. Да, конечно... Прогресс дуалистичен. Подчас традиционно доброе и традиционно злое одинаково полезны. Или вредны. Это потому, что не всегда известна истинная суть деяния или предмета. Ding an sich selbst, "вещь в себе". Традиционные понятия и оценки могут диаметрально изменяться в результате их современного научного исследования. Прав ли был Иисус Христос, когда принял на себя мессианскую роль, узурпируя право на единственно верное учение? А Робеспьер? А Наполеон? А Ленин? Они были и восхвалены, и осуждены; истинная суть деяния не известна. Может быть, не так уж жестоки и бесчестны судьи Жанны Д'Арк? Они интуитивно выбрали лучший вариант из всех возможных...    А простой человек многажды дуалистичен. Ему только кажется, что он ни во что не верит. Он весь в заданностях, предрассудках, приметах... 

Келдыш (Сороке). Не зевай, ходи!

СОРОКА. Я?

КЕЛДЫШ. Ты!

ЖБАН (сам с собой). Заповедь "не суди"... Верна ли? Ведь на обратном посыле "суди всё" основано любое развитие? Но если "суди всё", то надо признавать за человеком неотъемлемое право на бунт, материальное воплощение желания в одно мгновение смести все, что не дает жить... И это когда общество еще, может быть, не выработало рессоры, которыми сможет самортизировать резкие шараханья и не допустить закритических обвалов... Обычно всегда становится хуже... Так как нарушается процесс цивилизационных материальных накопления...  Но! Каждый человек имеет право на бунт... (Размахивает неопределенно руками.) Э-э-э!.. А ты лелей его: образовуй, ублажай хлебом и зрелищами, справедливым судом, карьерой...  дай ему состояться – не купить титло, не получить по клановой квоте, а самому состояться... И он будет занят и он будет доволен, у него и мысли не появится...  (Смеется.)

СОРОКА. Ни в одном глазу. Еще, что ли, добавить? Жбан, ты не сходишь?

ЖБАН. Нет.

СОРОКА (считает деньги). Не хватает. Кто добавит?

Волга молча достает и кладет на стол купюру.

Келдыш (Сороке). Сходи в дальний супермаркет и нормальную возьми.

СОРОКА. Знаю.

КЕЛДЫШ (Волге). Как вы считаете, верно, что наше образование в Европе ценится выше, чем ихнее?

ВОЛГА. Нет, это местные легенды.

КЕЛДЫШ. А правда он, Тюль, говорит, что водку придумали конкистадоры?

ВОЛГА. Вряд ли. Конкистадоры – это уже позднее время, конец XV- начало XVI веков. Видимо, технику изготовления крепких спиртных напитков знали в куда более ранние времена, в средние века, в античный период. Но так получалось, что этот секрет периодически то утрачивали, то опять открывали.

ЖБАН. А что... Пожалуй, так и есть. В древнеримских источниках  встречаются подробные сведения о перегонке виноградных отжимок... А в Ассирии, Вавилонии, у майя и ацтеков бытовая культура была развита на столько, что они просто не могли не уметь этого делать...

ВОЛГА. Возможно, была другая традиция потребления. Не знали, что эту жидкость можно пить.

ЖБАН. Да, скорей всего так. Например, нефтепродукты известны давно, но использовать их пары, как галлюцинаторное средство придумали лишь в новейшее время.

КЕЛДЫШ. Говоришь, майя и ацтеки?..

СОРОКА. Так что же они? Если были такими умными, и так облажались?!

ЖБАН. Ацтеки?

СОРОКА. Ну да. Маленький отряд конкистадоров поразгонял полконтинента.

ЖБАН. Цивилизованные общества всегда больше думают и, естественно, больше тратят на созидание, комфорт человеческой жизни...

КЕЛДЫШ. В джунглях-то?!

СОРОКА. У-у! У-у! О-о-лё-лё-ё-ё!.. Баунти!

КЕЛДЫШ (Волге). А вы как думаете?

ВОЛГА. У меня по этому вопросу не сложилось определенного мнения.

СОРОКА. Не перемигиваться!

ЖБАН. Муха в глаз залетела.

СОРОКА. Отдуплился!

По окончанию партии Волга встает и уходит.

Келдыш смотрит ему вслед и крутит пальцем у виска. Сорока давится от смеха, затыкая рот ладонью, чтобы Волга не услышал.

 

Сцена вторая.

 

Большая хорошо обставленная квартира Волги.

Волга, жена Волги, затем Тюль и жена Тюля, дочь Волги.

 

Жена Волги достает из сумки продукты и вещи и выкладывает на стол.

Входит Волга.

ЖЕНА. Мазь тебе для спины купила. Новые линзы в очки вставят через два дня. Это мне успокаивающий бальзам, говорят, хорошо перед сном. Сегодня всю ночь не спала, кран в ванной каплет, и соседи, уехали на огород и оставили включенным радио. Такие неотесанные...

ВОЛГА. Я не обратил внимания. 

ЖЕНА. Ночью, знаешь, как слышно. Дом типовой, стены тонкие. Наша Вероника покрасилась. Ты ее такой не видел, сегодня увидишь, чистая блондинка.

ВОЛГА. А какой у нее цвет настоящий?

ЖЕНА. Ты что?! Шатенка, как я. Игорь у нее такой гурман. Взяла специально для него немецкое пиво в бочонке и две баночки красной икры, он любит. Веронике нравится, что он много ест. Когда бываю у них, только и слышу: Игорь столько того съел, столько того. Мариночке теплые носочки.

ВОЛГА. Лето.

ЖЕНА. Ребенку шесть лет, может простудиться.

ВОЛГА. Простудится, если летом будет ходить в теплых носках.

ЖЕНА. Зимой сносит. Просто мне понравились. Они такие пушистые, мягкие. Попробуй, к щеке приложи, чувствуешь...

ВОЛГА. В котором часу они обещались?

ЖЕНА. Уже должны вот-вот.

ВОЛГА. Пойду переоденусь.

ЖЕНА. Надень, пожалуйста, форменный китель. Игорь, мне кажется, сразу проникается особым почтением. Мне нравится, когда ты в нем.

ВОЛГА. К чему этот парад.

ЖЕНА. Туфли черные достань.

Волга уходит.

Звонок в дверь. Жена быстро убирает все со стола, поправляет прическу и идет открывать. 

Возвращается с посылочным ящиком и запиской. Читает.

Входит Волга в форменном кителе и брюках с лампасами.

ЖЕНА (протягивает ему записку). Вот!

ВОЛГА (не берет листок). Не придут? Посмотрим, чем они сегодня откупились. (Открывает ящик.) Вот, казалось бы, за свою жизнь посмотрел и перепробовал все, а при виде посылочного ящика испытываю детский трепет – как на Новый год перед кульком с подарком... что там?..

ЖЕНА. Чудо-Юдо там.

ВОЛГА. Что пишет?

ЖЕНА. "Папина дочка"...  На полстраницы велеречивые извинения перед "любимым папочкой" и стишок.

ВОЛГА. Причину указывает?

ЖЕНА.  Что не успевают до вечера обернуться. Утром были на детском маскараде в школе восточных языков, теперь едут с Мариночкой на живопись, потом на теннис... А если к нам поедут, вернутся домой поздней ночью, завтра Мариночке в школу, а им на работу.

ВОЛГА (разбирает посылку). Восточные сладости, бутылка хорошего вина, шоколад... Пируем!

ЖЕНА. Внучку ты почти не знаешь...

ВОЛГА. А зачем я ей? На детские темы я разговаривать не умею, а умное что скажу – она не поймет.

ЖЕНА. Она очень похожа на Веронику. Помнишь, как Вероника – еще маленькая совсем, а потом уже девушка – любила с тобой танцевать... На нашей служебной даче, в паркетной гостиной. Тоненькая худенькая Вероника и ты грациозный, ухоженный, как герцог. Гости замирали... Было что-то необыкновенно трепетное...

ВОЛГА. Типичное умиление перед начальником и красивым ребенком.

ЖЕНА. У-уф! Устала. (Садится.) Все нужные магазины на той стороне проспекта... Назад возвращалась, решила пройти вдоль нашего дома. На скамейках у подъездов такие рожи сидят – кажется, сейчас обругают или ограбят. И этот несносный Тюль там вертится. Они выпивают там, что ли... Проскочила по-быстрому, может, не заметил. Заходит без приглашения, когда вздумается, будто ты ровня ему.

ВОЛГА. А это что?

ЖЕНА. Пластырь кератолитический, для ног.  У Вероники  пятки трескаются, как у меня. Когда теперь ее увижу? Пластырь высохнет.

ВОЛГА. У него два года срок годности. Успокойся. Оставь Веронику. Бог с ними, мало ли какие обстоятельства. Вдвоем посидим. Камерно: свечи, вино, шоколад.

Волга встает, зажигает свечи и гасит свет.

ЖЕНА. Есть не хочешь?

ВОЛГА (мотает головой). Свечи, вино, шоколад. И чистая черная столешница, в которой отражаются бутылка вина, фужеры, пальцы, локти... и плечи дам... (Разливает вино.) Я последнее время стал часто видеть тебя во сне и почему-то молодой. Ассоциации, как в стихотворении Инны Гофф:

"Так небо высоко и так безбрежно,

И речка так светла и холодна,

И женщина смеется безмятежно

И вслед кому-то смотрит из окна..."

Проснусь, вспоминаю сон и грустно-грустно. Почти чеховский образ ускользающей жизни. Его герои мечтают сидеть ночью в вагоне пассажирского поезда, мчащегося неизвестно куда, и пить чай с незнакомым попутчиком. А тут: "женщина смеется безмятежно и вслед кому-то смотрит из окна..." Мои вечные женщины – это ты и Вероника. А самое-самое главное, конечно, ты. (Поднимает бокал.) За тебя. А все другие... Оказывается, и они без нас, и мы без них можем вполне обойтись. Хорошее вино. (Включает музыку.) Позвольте вас, сударыня, на танец.

Танцуют.

ЖЕНА (освобождаясь от его рук). Нет... Дурачество твое. Вчерашние молодые, что ль. (Включает свет и идет на кухню.) Есть будешь?

ВОЛГА. Попозже. (Ставит песню.)

Звонок в дверь.

Жена бежит открывать. Волга выключает музыку.

Входит Тюль со своей женой.

ЖЕНА ТЮЛЯ. Здравствуйте. Он говорит, зайдем... (Снимает туфли.)

ТЮЛЬ. Что это играло? Великанова? Любимая песня моей бабушки. Я сайт раскопал, там все песни есть: и те, что мы студентами пели, и те, что до нас были,  и совсем древние, наподобие... (Напевает.) "В бананово-лимонном Сингапу-у-ре, пу-у-ре..."

Жена Волги демонстративно одевается и уходит.

ЖЕНА ТЮЛЯ. Я же говорила, неудобно... (Надевает туфли, уходит.)

ТЮЛЬ (улыбается, разводит руками). Эксцесс субъекта.

Пауза.

На встречу выпускников пойдешь?

ВОЛГА. Не знаю, приглашение пришло неделю назад, еще не ответил.

ТЮЛЬ. А у нас через два года. Обязательно пойду.

ВОЛГА. Жену успокой.

ТЮЛЬ. А что ей... Легкие слезы, что роса, сами высохнут. "В бананово-лимонном Сингапу-у-ре, пу-у-ре..." (Уходит.)

Волга достает папку с рукописями; стоя у бюро, читает и правит написанное.

Быстро входит дочь, запыхавшаяся и улыбающаяся.

ДОЧЬ. Консьержки на месте нет, дверь в квартиру нараспашку... Полное единение с народом! Какой ты красивый! (Целует отца и, как маленькая,  виснет на шее.) От тебя чем-то хорошо пахнет. Мама где?

ВОЛГА. Ушла куда-то.

ДОЧЬ. Я на пять минут. Всей толпой не решились. Одна, на городском транспорте. На машине много времени уйдет, тут нигде не подъедешь... Заехала по двум причинам. На тебя посмотреть, давно не видела. И на счет твоей книги мнения передать, знаю, ждешь. Прислали официальный ответ из издательства. Пока не берут. Сейчас много крупных чиновников пишет, вал какой-то пошел. И министры есть. Рекомендуют переждать. Игорь говорит, за свой счет издадим, нужно лишь твое согласие. Читал, какое мы с Мариночкой тебе стихотворение сочинили? Ну, пока, бегу. (Целует его. Уходит.)

Волга подходит к столу, разворачивает записку от дочери,  невнимательно читает, берет в руки и кладет назад разные предметы.

Грохот в коридоре. Входит Тюль с детским барабаном на шее, маршируя и стуча палочками по мембране.

ТЮЛЬ. Ура-а! Трум-бурум-бурум! Трум-бум-бум! Р-р-рум-р-р-рум -пум! Стой! Раз, два! Я придумал! Мы изыщем другие пути, эффективные... Бьющие наповал.

ВОЛГА. Что еще?!

ТЮЛЬ. Я знаю, ты считаешь, что из-за меня мы не смогли, как те парни...

Волга. Что - не смогли?

Тюль. Создать свою империю, где можно было безраздельно царить и где никто и ничто не помешало бы сотворить наше чудо, наш феноменальный результат... Не для себя... Мы же хотели: "для людей! Ты за какие-то двенадцать-пятнадцать лет достиг вершины карьеры, на что другие тратят жизнь. Именно тогда надо было начинать расшатывать старые конструкции, вычищать рутину, пробовать нечто принципиально новое... Не отбывать номер под названием "сытая жизнь очередного небожителя", размеченный по известному трафарету, как у сотен предшественников... Надо было затевать авантюры, измысливать глобальные мистификации, менять конъюнктуру ...Я виноват - не смог соответствовать... Ты для меня столько делал...

Волга. Не говори чепухи, я тебя ни в чем не обвиняю.

Тюль. Еще ничто не потеряно. Мы перевернем мир, как Кембриджская пятерка...  Мы откроем свой офис. Я придумаю для нас с тобой новую хорошую концепцию. Дорожную карту действий...

Входит жена Волги и строго смотрит на Тюля.

(Подымает вверх руку, сжатую в кулак.) О нас еще услышат! Пардон, княгиня! (Отодвигает жену Волги. Уходит. Слышно, как он громко поет.) "А все кончается, кончается, кончается, едва качаются перрон и фонари..."

Волга садится на диван, жена садится рядом.

Жена. Чуть походила и устала.

Волга. Вероника была.

Жена. Что? Про какую он карту дорожных действий?

Волга. Их уже столько было - карт, проектов, концепций...

Жена. Давай переедем в другой район? Ты еще одну книгу напишешь.

Волга. Сложно...

Сидят молча, касаясь друг друга плечами.

На улице стреляют фейерверки, и раздаются восторженные вопли наблюдателей.

Нарастает гул вертолета.

 

ЗАНАВЕС

 

 

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

 

Сцена первая.

 

Аудитория в университете. На стене плакат с надписью "Диспут историко-философской секции "Самоактуализация личности в иерархии потребностей". Среди участников Симонович и студент первого курса Волга.

 

Симонович стоит у трибуны. Он экстравагантно одет, растрепан, возбужден – во внешности и манерах есть что-то демоническое.

Симонович. ... "Quos Juppiter perdere vulm, dementat, кого Юпитер хочет погубить, того лишает ума". Мои оппоненты упрекают меня за мое старое высказывание – "Лучшее средство воспитания – револьвер в руке комиссара". Надеюсь, что вы понимаете, что это всего лишь образ. Абсолютная свобода личности – это цель и идеал. На пути к нему неизбежно локальное принуждение. Принуждение – не порок; все зависит, на что направлен вектор принуждения. Например, на обеспечение свобод и права равных возможностей. Самых убедительных слов не достаточно, чтобы уговорить богатого и сильного отдать часть средств бедному и помочь подняться слабому... В Испании, даже во времена мавров и самой консервативной в Европе королевской власти, за народом сохранялось право на восстание против вассала-притеснителя... И оно оправдало себя...

Голоса. Да что там! Мы тебе верим!

Симонович. Никто пока не отрицает, что наша вселенная гелиоцентрична. Всякое же разумное общество должно быть антропоцентрично. (Декламирует.)

"Я – крик, я – небо,

                              я – мысль, я – стон,

                    я – огонь, я – земля, я – ветер... 

             Я – жизнь, я – смерть... 

Я – эхо жизни…

              Я – Галактика..."

Личность – это Галактика; прочтение личностью самое себя, структурирование своего мироощущения – это праздник, который пребудет всегда с тобой... Плутократы – не зря слово "богатство" по-гречески plutos!.. плутократы и старые рутинеры – вам есть чего бояться, вы рано или поздно будете выметены из социума, как изгнаны Христом торговцы из божьего храма! Старичье, то, чем вы кичитесь, ничего не стоит на весах истины! Ваша восемьсот сорок первая попытка осчастливить электорат оказалась неудачной, как и все предыдущие. Освободите дорогу молодым! Дайте дышать!

Оживление среди присутствующих.

Как говорил Юнг: не всегда в зрелом возрасте вино молодости становится прозрачным, чаще оно мутнеет. Перестаньте играть в гениальность; распремудрые инструкции  о правилбной жизни, которые вы с такими потугами вынашиваете, те социальные монографии, которыми вы гордитесь, не есть плод эрудиции и научных озарений – они, как век и полвека назад, всего лишь вопрос связей, интриг, купли-продажи. Отдайте этот заказ журналисту районной газеты, сельскому учителю, нашему Кайзеру... 

Смех.

... первокурсники, возможно, не знают, это знаменитый студент философского факультета, который учится девятый год – эти люди, без сократовских поз, воспарений и закатывания глаз к небу напишут то же, а то и лучше. Хватит болтать о продвинутом будущем! Жить хочется сейчас. Дайте молодым свободу деятельности, дайте социальный заказ на карьеру и гениальность! Всем! Слышите, всем!

Пауза. Пьет воду.

Классик говорил: "Мы согласны кормить вас, но избавьте нас от ваших бездарных и аморальных детей..." Вы черпаете там, где ничего нет! "Ubi nihil, nihil!" Сколько поколений и интеллекта растеряли на барахолках и  в ничтожных подсобных занятиях, не достойных мыслящего человека?!.. Вам мало?! Надо еще ухайдакать два-три поколения?!.. Вина!.. Человека спасет не любовь, которая есть биологическое чувство, не подвластное разуму. И не стыд – за что и почему? да и не такое уж сильное это чувство. Наше поколение, например, разделось, в прямом смысле скинуло с себя одежду, оставшись в неглиже перед всем честным народом - и  ничего, никому не стыдно... Вина – вот чувство, которое спасет человека!

Пауза.

Не толпитесь в дверях, проходите. А вот, кстати... Прошу любить и жаловать: Кайзер – третий справа, с бородой, Николай Федорович, теска знаменитого автора "Философии общего дела"... 

Голос. Ур-ря-я, будем переселяться на Марс...

Голос. Скажи о теории высокой себестоимости ошибок!

Симонович. ERRARE HUMANUM EST, человеку свойственно ошибаться. Самонадеянный человек почти всегда неадекватен! Катастрофические последствия его неадекватности – и в отношении себя самого, и в отношении других - становятся заметны лишь по прошествии лет, когда все уже непоправимо...

Голос. А если, допустим, удастся построить модель справедливого мира?..

Симонович. Модель или справедливый мир?! Разные субституции. Но не будем забираться в дебри дефиниций. "Справедливый мир"... На каком пути его искать? Не все дороги ведут в Рим... Во власти, в индивидуализме, в боге, в науке?.. Власть вскруживает голову и воздвигает в душе непомерное самомнение; эти люди не живут в согласии с собой, они становятся потерянными для построения справедливого общества... Индивидуализм? Индивидуализм, когда всё вокруг против тебя – лишь усугубляет твою беспомощность... А у бога, как ни странно, на земле слишком мало друзей... ... Ваш "справедливый мир" -  это ахинея, это просто словосочетание, которое вам понравилось, и  которое вы теперь пестуете, как наседка яйцо, надеясь высидеть хоть какой-нибудь смысл.

Голос. А твоя теория высокой себестоимости ошибок не ахинея?!

Симонович. Вина управляет самосознанием – побуждает, контролирует и наказывает... Это естественное природное состояние мыслящего индивида, от которого его отучили.

Если не так управлял, не туда завел или сам запутался, убил бога в своей душе... Должен четко знать свой дальнейший путь: в схиму, в тайгу на дальнюю заимку, куда полвека нога не ступала, в океан на утлом плоту, в пустыню..., а самое простое - револьвер с одним патроном, карандаш и лист бумаги и пустая комната... 

Голос. Ерунда какая-то!

Голос. Никто не принуждает. Дело чести.

Голос. "Ерунда"... А ты живи достойно!

Несколько голосов: "Уже было! И чем кончилось?!" - "Ничем!" – "Почему – ничем?! Как раз – "чем" – "Культ совести никогда не мешал цивилизации" – "Цивилизации – мешал, но сейчас речь о личности..." – "Безнадега...".

Симонович. Больше оптимизма, господа! Да, специфическое мироощущение  сделало человека аномальным явлением природы, гротеском, иронией ойкумены. Он – осколок земной материи, подчиненный ее физическим законам и неспособный их изменить. Заброшенный в этот мир случайно, он вынужден жить по воле случая и против собственной воли должен покинуть этот мир. Его жизнь – вечное раздвоение. Он не может освободиться ни от своего тела, которое бредет по дороге от юности к старости, ни от своей способности осознанно воспринимать мир вокруг, возмущаться и страдать. ... Но!.. Рутинные нормы человеческого мирозданья неприменимы к неординарной личности! Аве Человек-личность! Возлюби себя в себе и себя в другом. Борись и побеждай, сохраняй присутствие духа перед хохочущей физиомордией неизбежности. Даже если безлюбовье, бездружье, нищета и поражения окружат тебя, не забывай о душе; душа всегда с тобой... Создай в ней мир, захватывающий, как аттракцион... И тогда ты недосягаем! Закончу цитатой из Хемингуэя: "Кто победил тебя, старик? – Никто. Я просто слишком далеко ушел в море"... (Быстро уходит.)

 

Сцена вторая.

 

Там же. Волга и несколько человек курят у входа. Играет веселая музыка. Двое кривляются в пантомиме на темы комедии дель арте. Люди кучками расходятся, смеются, толкаются, перебрасываются репликами ("До завтра", "Пока", Будут деньги - заходи", "Модус вивенди – это что?", "Когда следующий семинар?", "Кэмпбелла не видел?", "На улице, кажется, дождь", "Какой дождь! Зима!" и т. п.), жмут на прощанье руки...

Остаются Волга и еще два человека, продолжают курить. Временами музыку перебивает гул вертолета.

Докуривают, забирают свои книжки и тетрадки, жмут друг другу руки и уходят в разные стороны

Сцена пустая.

Гул вертолета нарастает; он совсем заглушает музыку.

Летят листья, конфетти.

Из середины сцены вверх начинается разматываться виток за витком веревка с привязанными к ней флажками, фуражкой с галуном, портфелем, строительной каской Симоновича, шалью Венеры, сеткой с бутылками, посылочным ящиком...

 

ЗАНАВЕС.